Памяти Экзарха
Митрополита Сергия (Воскресенского)
Как-то не верится, что нет среди нас, еще живущих на земле, дорогого нашего Экзарха митрополита Сергия. Очень мы привыкли жить под его твердою, крепкою и церковною и гражданскою защитой. Многое, многое, что мы сами не могли сделать в церковной жизни, мы возлагали на него, и действительно, он часто осуществлял то, что мы считали невозможным и неосуществимым. В нем сосредотачивался громадный запас духовных и светских сил. В нем мы могли усматривать и могущественное прекрасное прошлое человечества, и также средоточие многих чаяний на мирное, прекрасное, величественное будущее. Ему 9 ноября 1944 г. исполняется только 47 лет. Конечно, за свою краткую жизнь на земле он не мог всего себя проявить. Многое осталось недоделанным. Годы его жизни — от 1917 — 1941 г. протекли в непосредственном общении с бичем человечества большевизмом. Трудно в адской обстановке сохранить человеческий лик.
Но покойный не только остался человеком, но и явился пред нами и среди нас прекрасным, сильным и мудрым человеком. Он не задавался анализированием того вопроса, как и почему большевизм возник и укрепился в России. Он знал только одно твердо, что этот большевизм не должен быть в России, и что его нужно прогнать. Покойный, несмотря на некоторую свою светскость, был всецело церковный человек. Прежде всего он любил церковь, церковную жизнь и жил для церкви и работал для нее. Мы, сослужившие с ним, видели его духовное горение и невольно заражались тем же духовным пламенем. Он любил церковное пение и церковный устав, любил торжественность богослужения и умел созидать ее. Нам всем будет памятно то множество молящихся, которое собиралось на его богослужения.
Он любил и церковную проповедь, будучи сам великолепным, прекрасным проповедником. Его проповеди были чисто церковные; немного, немного он туда вкладывал так называемой политики.
Главная тема в его проповедях была: возрождение человечества на основе христианства. Конечно, он сильно бичевал свой родной русский народ за допущение в своей среде большевизма. Но в то же время он говорил, что этот же народ ныне потоками своей собственной крови омывает, очищает допущенный грех. Письменно своих проповедей он не излагал. Он говорил, что он не любит писать и почему-то даже не может писать. Мы пытались было записывать его проповеди и дать потом ему на просмотр, и издать сборник его проповедей. Но мы не могли этого осуществить по причине недостатка церковных деятелей и сотрудников. Покойный давал своим ближайшим сотрудникам для прочтения две им составленные довольно пространные статьи: 1) О теле воскресшего из мертвых Христа Спасителя и 2) О почитании Божией Матери.
Если эти рукописи останутся в сохранности, то необходимо было бы их напечатать.
Праздники православной церкви, прежде всего Светлый Праздник Пасхи, особенно вдохновляли Владыку. Он любил говорить, что каждое богослужение православной церкви носит в себе элемент творчества. Совершающие богослужение священнослужители и церковнослужители должны сознавать, что они творят ощутимое и осязаемое духовное дело; должны понимать, что через них говорит и действует к верующим незримый всемогущий и вечный Бог и все Его святые угодники. Поэтому он требовал внятного и неспешного чтения и хорошего церковного пения. Его любимое дело было во время самого богослужения стать на возвышение и самому читать канон, стихиры и псалмы. С особенным подъемом Светлого Праздника он совершил последнюю Пасху в Рижском Кафедральном Соборе. В этот же день, в 12 ч., он и так же Епископ Иоанн, в церкви Свято-Троицкого Сергиева монастыря, принял пасхальный привет рижско-градского духовенства и других собравшихся на этот случай верующих. Он увещевал духовенство составлять единое стадо Христово и быть связанным союзом любви, подобно тому, как и Христос Спаситель, своих апостолов связал союзом любви. Последнюю литургию покойный совершил 27 апреля в Виленском Святодуховском монастырском соборе в сослужении множества духовенства, при переполненном молящимися соборе.
После литургии был совершен крестный ход вокруг храма, и Владыка, согласно чину, вне стен храма, около горнего алтарного места, прочитал Евангелие мученикам от Иоанна 15 глава, от 13 ст. до конца и 16-ый главы первые два стиха. Пророчески прозвучали прочитанные им громким голосом слова: «Наступает время, когда всякий, убивающий вас будет думать, что он тем служит Богу». Действительно, через день же сам Владыка был убит нечестивцами. Из Виленского Свято-Духовского собора похищены «нечестивцами мощи свят.мучеников Антония, Иоанна и Евстафия.
Те же нечестивцы теперь сами же стараются восполнять красоту церкви Христовой новыми и новыми мучениками.
Двадцать седьмого же апреля 1944 г. принял к себе Владыка и обласкал окончивших к этому времени курсы православной виленской духовной семинарии 27 воспитанников. В своих же покоях Владыка сказал окончившим семинарию речь и призывал их гореть всегда духом и не жалеть своих сил в деле служения Церкви Христовой. В трудное военное время без пособия со стороны правительства сделать учебный выпуск новых священнослужителей — мог только один покойный, со своей энергией и умом. Двадцать восьмого апреля Владыка принимал в своих покоях певчих хора виленского Свято-Духовского собора.
В одной из речей, сказанных по адресу Владыки были слова:: «Ты, Владыка, всегда радуешь нас своим приездом и изливаешь на нас много энергии и силы. Ты поддерживаешь нас не только, как певчих церковного хора, но и как верующих православных христиан. От тебя мы твердо и ясно теперь узнали, что такое «русский», и что такое «православный». К сожалению, Ты у нас появляешься только метеором; в каждый приезд немного только побудешь у нас и опять уезжаешь в другие места и другие страны». Слова этого певчего оказались пророческими, ибо этот метеор на другой же день, в 11 ч. утра, закатился для всех нас навсегда. Но могила его с нами здесь в Риге и бренные останки его, которые воскреснут во время общего воскресения, также с нами. Тем более дух и душа и все его духовные устремления с нами и мы, верующие православной Церкви Христовой, продолжим и будем продолжать духовное церковное дело покойного дорогого Владыки.
Протопресвитер Иоанн Янсон.
Светлой памяти убиенного Святителя
В тихий весенний день — 29 апреля 1944 г. — мрачные тучи нависли над Экзархатом Прибалтики, и грозный удар до боли поразил сердца многих тысяч людей. Не стало Владыки-Экзарха. Сраженный пулями злодеев, приснопамятный Святитель ушел из своего Экзархата, кровию своей запечатлев служение Церкви и Истине. Воплями и стенаниями огласились целый ряд храмов, когда вести об убиении Владыки облетели его паству. Рыданиями наполнились своды Рижского Кафедрального Собора, когда убиенного Владыку вносили в храм. Вереницы духовных чад прошли у гроба безвременно вырванного из жизни Святителя, и громадное шествие духовенства и паствы провело дорогие остатки к месту последнего на земле упокоения.
Неожиданно пресеклась жизнь высокопреосвященнейшего Сергия, митрополита Литовского и Виленского, Экзарха Латвии и Эстонии. Полный жизни и энергии, быстрый к исполнению своих архипастырских планов и намерений, Владыка так же быстро оставил земную жизнь в полном ресцвете жизненных сил и больших духовных дарований. Скорбями и смущениями преисполненное сердце недоуменно спрашивает: «Неужели сырая могила навсегда похоронила все дарования Владыки и бесследно заключила в себе его последний путь, безжалостно оборвав его труды?» Но то же сердце, «имеющее упование» на Господа, расширяющее свои взоры в вечность, духовно озирающее пройденный путь Владыкой, уверенно говорит: Не погибло дело, на виду у всех творившееся Владыкой, не потонули где-то вдали мощные святительские призывы, не исчезла бесследно вдохновлявшая и бодрившая духовенство и паству жизнь. Кровь, в изобилии пролившаяся из ран Владыки, обагренные кровью святительские одежды, сохраняющиеся в разных местах Экзархата, глубокие воздыхания и скорби многочисленных духовных чад, многосторонние труды и подвиги Владыки на пользу Церкви, — все это свидетельствует о прочном следе, который оставил Владыка-Экзарх после своей мученической завершенной жизни.
Под живым впечатлением всего наследия, данного Владыкой, и его святительского служения в сознании духовенства и паствы проносится жизнь убиенного Архипастыря. Годы его духовного утверждения и священнического служения проходят в тяжелых условиях советской действительности... Семь лет архиерейства на Русской земле, изнемогающей под ярмом безбожного насилия... Сколько мудрости и твердого, неусыпного стояния у кормила церковного корабля требовалось от молодого Владыки. Ведь, корабль неоднократно проходил мимо зияющей бездны... Три года экзаршего окормления Прибалтики, направленного к созданию церковного единства и сыновства к страждущей Матери-Церкви. Создание внешней и внутренней Миссии духовного возрождения и утверждения во Христе сотен тысяч русских душ. Частые поездки по Экзархату и Миссии, требовавшие присутствия Владыки на месте и его твердого архиерейского руководства в разных областях церковной жизни... Создание богословских курсов для подготовки пастырей для Экзархата и Миссии, уже давших выпуск деятелей, готовых выйти на созревшую ниву народную, которым Владыка уделял так много забот и внимания, неусыпно изыскивал для их подготовки материальные и духовные средства, часто их посещал, наблюдая за их испытанием, дождался выпуска юных деятелей в вертограде Христовом... Его же, возвращающегося в Ригу после выпуска питомцев пастырской школы, недалеко от города Ковно ожидали вражеские пули.. и дождались.
А дивные торжественно благолепные архиерейские службы? О, о них помнят, говорят, вздыхают тысячи верующих, их видели, о них слышали и ими восторгались паствы прибалтийских Церквей и Миссий. Владыка очень любил красоту, чинность, благолепие Богослужений, церковное пение. Он мог о себе сказать «Восхвалю Господа в животе моем, пою Богу моему, дондеже есмь». (Псал. 145, 2). Желание прославлять Господа пением настолько переполняло душу его, что окружавщие его массы богомольцев чувствовали это и наполнялись таким же желанием. Владыка возбуждал и вдохновлял к пению и духовенство, и паству. Много способствовали усилению и подъему религиозного чувства молящихся и мощный, красивый голос Владыки, слышный во всех углах даже большого храма. Проповеднический талант, которым в совершенстве владел Владыка, будил, ободрял, укреплял и звал к Христовой правде и вечности.
Последние архиерейские служения Владыки были совершены на Пасху в Рижском Кафедральном соборе (их торжественность и сила влияния на души молящихся и до сих пор волнует присутствовавших в соборе) и в день св.Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия в Вильне. Последнее же пребывание Владыки было на кафедре собора города Риги с 1 — 4 мая с.г. Владыка в эти дни смиренно возлежал в гробу. Тот, кто, подобно птице, под могучие крылья свои собирал много душ, теперь распростертым и притихшим лежал в последнем земном жилище. К умолкшему, израненному и убитому Владыке, как птенцы под крылья матери, стекались души верующих.
Нет уже с нами и тела Владыки, в могильные стены сокрыли и гроб, но дух его не покинул нас. Дело, совершенное Владыкою, все еще живо и будет жить и впредь. Молитвенное общение с убиенным Святителем и руководствование его заветами соединит нас с ними иными связями, связями духа, расстроить которые не в силах никакая смерть.
Духовное бодроствование и непрестанное совершенствование, с восхождением «от силы в силу», да не покидает всех, знающих и помнящих убиенного Владыку, его же, приснопамятного, да упокоит Господь в селениях праведных, там, где незаходимо сияет свет присносущной божественной славы.
Протоиерей Иоанн Легкий.
Памяти учителя, жертвенно покинувшего мир
Когда из жизни уходит человек, нам близкий и любимый, мы оплакиваем его горестно и скорбно. Но есть доля эгоизма в этих слезах, — мы оплакиваем свое сиротство, свое одиночество, мы жалеем себя, перестаем замечать окружающих, мы носимся только со своим горем. Оно нам близко, дорого и нужно, так же, как и этот ушедший от наел человек. Правильно ли это?
Жизнь идет своим путем. Так же, каждый день восходит и заходит солнце и ничто не меняется во вселенной от того, что еще одна звезда скатилась со звездного неба.
 Непередаваемо было наше горе, вызванное смертью Экзарха Сергия. Казалось, навеки тьма поглотила Свет и неминуемо пойдет ко дну корабль, потерявший кормчего. Тысячи сердец оплакивали Владыку.
Не только русское население, — его любили и глубоко ценили все истинно мыслящие люди и других национальностей и вероисповеданий. За пламенную мысль, за огненное слово, за сердце, устремленное к благу.
Мощным магнитом притягивали его речи в стены собора. Но наряду с большой любовью, - личность Экзарха привлекала и массу клеветников, темных, ползущих червей, не выносящих света. Густым туманом отвратительного вымысла и злобы обволакивалось его имя, не смогли тростить ему приезда из Советской России.
Но Экзарх Сергий в горниле советской действительности выковавший ум, сердце и все мировоззрение истинного борца за идею, не нуждется в реабилитации. Все нападки, направленные против него, были не более как укусами взбунтовавшейся мелочности против большой и сильной личности.
И каждый раз, когда сгущался туман клеветы и злобы, новая пламенная речь митрополита рассекала мглу и все ярче и ослепительнее сияло сердце.
Сердце... к нему обращались его пламенные призывы, к нему устремилась его мысль, — к сердцу, единственному органу нашей
жизни, способному пробудить, остановить, потушить пожар мировой ненависти. 
Жадно и трепетно слушала его толпа. Но доходили ли его речи до сознания людей, погрязших в материализме, в служении собственной личности, до сознания еще не испытавших всего ужаса современного положения, еще цепляющихся за жизненные удобства, не пожертвовавших ни одной из своих привычек для блага ближнего?
Нет! Толпа сделала из него кумир, но не жила по его заветам, заветам любви, милосердия и веры. Вот почему так часто уезжал Экзарх из Риги туда, в завоеванные области, к голодным, холодным и страждущим, к тем, кто в продолжении двадцати пяти лет лишены были Бога и искали Его в раскрытых дверях храма. Их измученные сердца были ближе его душе, чем мирная, довольная толпа.
Свой роковой конец, свою обреченность чувствовал Владыка — об этом говорят все распоряжения, сделанные им на случай смерти. И в тот памятный день, что на всю жизнь останется в сердцах тех, кто присутствовал тогда на вечере, устроенном Экзархом для окончивших курс воспитанников богословского института и для членов митрополичьего хора в Вильне, вечера, прошедшего в атмосфере исключительного тепла и дружелюбия, после торжественного и стройного многолетия, пропетого Владыке, — всех поразила просьба его — спеть вечную память рабу Божьему Димитрию. Слишком хорошо было знакомо прежнее, мирское имя Экзарха,— Димитрий. Никто в первый момент не подумал, что слова Владыки относились к умершему в то время в Риге артисту Смирнову. Тогда уже невидимое крыло смерти коснулось склоненной головы Экзарха и мерцающие огни траурных свеч затеплились в сердцах присутствующих.
Вечная память... Не прошло и несколько дней, как скорбные звуки ее, наполнили своды храма, и белые ризы Пасхальных богослужений обагрились кровью мученика. Воистину прекрасна такая смерть!
Священна и трогательна кровь жертвенности: ею начерчены бессмертные письмена духа. Истинно, вечна память тех, кто пострадал за истину, кто плоть и кровь свою отдал за нее. На кровавых ранах Христа родилось христианство; выросло и расцвело на подвигах и жертвах христианских мучеников.
Можно распять, убить, уничтожить человека, но творческая мысль, Божественная идея остается, углубляется и растет.
И настанет час — на развалинах войны, на пепелищах мирового пожара, из мрака злобы, вражды и ненависти — загорится огонь сердца, того сердца, к которому так пламенно и тщетно призывал умученный Владыка.
А.Казарова.
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ
«Вечная память», покойному Владыке! Вечная память прежде всего, конечно, в Боге, а затем и в нас, людях. К сожалению, наша память часто хранит не истинный образ ушедшего, а «творимый» и односторонний, и это — особенно по отношению к стоящим выше нас по своему внутреннему облику.
Данте был непонятен современникам, так как слишком опередил свой век. Потому же так разноречивы и наши суждения о покойном Экзархе.
Мешало нам узнать его и то, что масса православных Экзархата превратила его в символ, символ их связи с Родиной, давно отторгнутой и любимой тоскующей любовью. Для русских эмигрантов и беженцев он пришел «оттуда», с их Родины, он - живая связь с нею, он — надежда на возвращение в родные места. Масса видела в нем только символ, а не его самого.
И теперь, в момент его неожиданной кончины, мешает подойти к нему ближе, вглядеться в его лицо закон души, формулированный еще древними римлянами: «de mortius aut bene aut nihil» — «о мертвом — или хорошо, или ничего». Это — не простое требование приличия, а неизбежный результат установленного Т.Липпсом «закона психической запруды» («Gesetz der psychischen Stauung»). С каждым объектом, с каждым живым человеком в нашем сознании связан целый ряд мыслей — о ценности этого объекта или человеческой личности вообще, о ценности данного лица, о его достоинствах и недостатках и т. д. Этот поток мыслей в силу привычки становился незаметным, опускается в бессознательное. Но как вода в незаметном ручье, когда его запрудят, собирается и поднимается у места запруды, так и психическая энергия, если прерван ее привычный поток, накопляется у места перерыва. Нам называют имя знакомого человека: в нас начался привычный поток мыслей о ценности человеческой личности, о ценности данного лица... но назвавший его имя сообщает о неожиданной смерти его. Поток прерван; психическая энергия накапливается у последнего, у перерыва, переживания — о ценности личности, и мы сознаем это последнее с небывалой ясностью и отчетливостью; в нашем сознании возникают воспоминания о всех положительных сторонах его личности и жизни, мы невольно говорим и думаем о нем только хорошее.
Этот «закон психической запруды», может быть, необходим для массового человека, щитом закрывающим уязвимые места его личности. Но в нем не нуждается великий человек; он даже мешает постигнуть его величие.
Без страха оскорбить память Экзарха подойдем и мы к нему, преодолев «закон психической запруды».
Если сжато характеризовать личность покойного, указать ее основную черту, то можно сказать, это — трагическая личность; в его сердце боролись две могучие силы: жизненная мощь и устремленность в мир красоты, в царство Христа-Солнца.
Он энергично боролся с советскими препонами за свое образование: в 1920 г. закрыта Духовная Академия, в которой он проходил уже второй курс; не удается учиться и в Университете, куда он поступил после Академии: большевицкая власть увольняет его как «сына служителя культа». Мощная энергия, боровшаяся за устроение жизни, теперь решительно отказывается от этой последней. Молодой и полный сил Дмитрий Воскресенский принимает монашество в 1925 г. Через 15 лет (1940 г.), он прислан из Москвы в Латвию с ответственным поручением, а в 1941 г. он — Митрополит Литвы и Экзарх Латвии и Эстонии. Перед ним — сложная дипломатическая задача: объединение православных в этих странах и в освобожденных от большевиков областях и соединение их с Матерью-Церковъю. Он снова в жизни, и в самой гуще современной запутанной, пронизанной недоверием и злобой жизи. Из тихой келий монаха он снова — «на шумных стогнах града».
Вся его личность пронизана трагическим столкновением противоположностей: мощная тяга к жизни и жизненной борьбе, а рядом — жажда красоты и беспредельная любовь к Церкви и Родине. Он боится смерти, но знает, что в современной обстановке его деятельность должна закончиться насильственной смертью. Угрозы смерти начались с 1941 года. Но он преодолевает тягу к жизни: «Церковь и Родина мне дороже моей жизни». Раннюю смерть ему предрек еще во время его тюремного заключения, один из его сотоварищей по заключению. Владыка не понял только, умрет ли он на 42-м году своей жизни или в 42-м году. 42-й год жизни он пережил со страхом и со страхом ожидал 1942-го года. Страх смерти очущался с каждым годом. Предчувствия не оставляли его. На Страстной неделе в этом году, он видел сон, его поразивший: во сне он совершал службу в сослужении с рядом архиереев, но все уже умерших, и как-то странно, как тень, но не видимо, присутствовал при этом и Патриарх Московский Сергий. Сон этот он пережил как предзнаменование своего близкого отхода в потустороннюю жизнь. Ему непонятно только было видение тени патриарха. Сгущались и объктивные признаки надвигающейся грозной опасности.
26-го апреля в Вильне за обедом Владыка рассказывал «прелюбопытный случай». Рано утром этого же дня он пришел в собор Свято-Духовского монастыря к литургии и стал среди немногочисленных молящихся. Через некоторое время почувствовал тяжелый взгляд за своей спиной; «как будто смерть смотрела на меня». Он оглянулся и увидел сзади человека с зверским лицом, смотревшего на него. В руке у него был сверток, который он прикрывал фуражкой. Экзарху было так неприятно, что он вышел из церкви, но услыхал шаги за собой; за ним шел тот же страшный человек. Встретив одного из виленских архимандритов, Экзарх пошел с ним решительно навстречу незнакомцу. Тот в первый момент остановился, потом круто повернулся назад и быстро скрылся среди монастырских строений сзади собора. Экзарх вернулся и остановился около собравшихся у Митрополичьего Дома преподавателей богословских курсов. Через несколько минут незнакомец, уже без свертка, быстро проскользнул мимо собравшихся и скрылся за воротами монастыря. Экзарх, рассказывая об этом, подчеркивал, что за ним следят. Об этом случае он вспоминал и на следующий день. Это, очевидно, его очень волновало. 28-го вечером, накануне его отъезда в Ригу, его гости убеждали его ехать вместе с ними поездом. После некоторого колебания, он согласился, но шофер настаивал на поездке автомобилем, говоря, что, не следует «трусить». Это слово было, повидимому, решающим: Экзарх не хотел подчиниться страху смерти, он снова победил в себе жажду жизни и пошел прямым путем, не сворачивая в сторону, полагаясь на волю Божию. 29-го апреля он смело выехал, на этот раз, действительно, на встречу смерти. Годами нароставший, сгущавшийся страх смерти был побежден духовно: с «шумных стогнов града» он перешел, как в 1925 г., в «тихое пристанище».
В его душе сталкивались нежность и жертвенность с мужественною, часто суровою, волей водителя паствы. До последних дней любил он свою мать, как в детские годы своей жизни. Под новый, 1944 год, вспоминая Москву, и оставшуюся там свою старушку мать, он плакал как ребенок. Так же нежно он любил и Родину и Церковь. Но рядом с этою нежностью в его душе была решимость, отвага и суровая воля мужа. Читая его последнее пасхальное обращение, вы чувствуете эти переливы нежности и суровости. Сколько нежности по отношению к беженцам «оттуда», с дорогой Родины! С какой любовью он обращается к русской женщине, призывая ее так же спешить с миром к исстрадавшейся родине, как спешили жены-мироносицы ко гробу Господню! И как сразу меняется тон при обращении Митрополита к подчиненным ему пастырями Экзархата!
Последние дни его пребывания в Вильне нежность и любовь преобладали в нем. Он собирал к себе всех с первого дня приезда туда. У него проводили, 27-го, вечер учащиеся курсов, 28-го острудники его хора; днем он был среди своих многочисленных гостей. И все время — ласковый, нежный, заботливый обо всех. С таким настроением он выехал из Вильны 29-го. Любовь в его сердце победила суровую волю. С «пыльных дорог мира» он возвращался в «тихий Отчий Дом», в келию своей души. Характерно, что он завещал хоронить себя не торжественным архиерейским погребением, а скромным — монашеским, где идет речь об устремление духа горе, о блаженном пути усопшего брата в тихие обители Бога, о последней победе духа над плотью. При жизни Экзарх для большинства православных был только символом. Но после его смерти этот символ рассеялся, как дым, и за ним открылось скрытое лицо усопшего. На место символа - перед нами мученик, засвидетельствовавший вольною смертью свою любовь к Церкви и Родине. Его житейская внутренняя трагическая борьба завершилась окончательной победой духа, а любовь до смерти победила смерть. Он стал теперь живою реальною силою, сплачивающей вокруг себя всех православных; его кровь, как кровь первых христианских мучеников, должна стать основой для религиозного возрождения русских людей.
Проф.И.Четвериков.
|
