Заведующим церковной школой, в которой я преподавал Закон Божий, был о.Георгий Бенигсен. Как то у нас зашел разговор о старинных сербских церковных песнопениях, о том как сербы любили послушать наших русских композиторов и о том как мы русские, не ценили сербскую церковную старину. В конце разговора о. Георгий сказал мне, что если мне захочется послушать старинные песнопения, то я могу их услышать у cтарообрядцев, или староверов, как они сами себя называют, которые служат в храме Св. Василия на Горке.
В ближайшее же воскресенье я пошел к староверам. Старался войти так, чтобы меня не заметили и стоять так, чтобы меня не видели. Но меня сразу заметили. У меня не было обязательных для староверов особых четок, которые они называли «лестовками». У этих лестовок размещены четыре треугольника, символизирующих Св. Троицу и четырех евангелистов. Их даже надевают на руку покойникам в гробу.
Было очень интересно. Староверы были беспоповцами и богослужение проводил благословенный на служение мирянин, называемый наставником. Иконостаса не было, но вся восточная стена была уставлена иконами. Был небольшой хор, но многие молитвы пелись всеми молящимися вместе. Мотивы мне были знакомы и я пел со всеми. Это создавало не только молитвенный дух, но и дух единства всех молящихся. Крестился я по нашему, тремя перстами, но, перекрестившись, как и все, кланялся и отводил руку в сторону. Раньше я так не делал, но потом заметил, что во Пскове, в наших храмах, некоторые люди тоже, перекрестившись кланяются и отводят руку в сторону. Когда все клали земные поклоны, я делал тоже, хотя раньше никогда этого не делал. В эмиграции земных поклонов не клали, но в Пскове некоторые молящиеся клали земные поклоны.
У староверов кроме особых четок были еще и «подручники» - лоскуты войлока, которые при земных поклонах клались под руки. Я, конечно, подручника не имел, и это тоже могли сразу заметить.
На следующий день в школе, я рассказал старшему классу о том в какой я был церкви, что я видел и пережил. Мои ученики ничего не знали о староверах и слушали меня очень внимательно. Начал я с патриарха Никона и его реформ, и осудил его за то, что позволил грекам, без надобности, менять наши церковные традиции. Конечно, начиная печатание церковных книг, их надо было исправить, но и только. Осудил я и правительство за то, что оно уничтожало старинные рукописные книги и старинные иконы. Говорил о восстаниях казаков-старообрядцев и о бегстве старообрядцев за границу ради спасения, как они считали, истинной православной веры.
Ребята к своим учителям относились хорошо, но не считали их своими, а я был исключением, и для них был своим. Поэтому одна ученица, моя разведчица, встала и сказала мне, что я часто, начиная говорить о вере, перехожу на историю России и вдруг задала мне вопрос, а верю ли я в Бога. Я сказал, что верю, но иногда меня мучают сомнения и я тогда говорю: «Верую Господи, помоги моему неверию». Девочка перекрестилась, отведя руку в сторону, как я только что им показал, и сказала: теперь и я верю в Бога – помоги моему неверию.
Все как-то затихли. Видно было, что все переживают сказанное, и я понял, что на этом надо кончить. Урок должен был скоро кончиться и я сказал ребятам, чтобы они тихонько пошли на двор, а сам остался в классе со своим переживаниями.
Меня стало тянуть к староверам, и я иногда ходил к ним на богослужения.
Меня, конечно, заметили и однажды, после богослужения, подошел ко мне человек и сказал мне: «Не старайтесь. Мы знаем кто вы, но если вам у нас нравится, то приходите и не стесняйтесь». До староверов, вероятно, дошло, что я с сочувствием говорил о них.
Я ответил, что я не стараюсь им подражать, и все что делаю, делаю потому, что так чувствую. Пою вместе, потому, что их пение знакомо мне с детства, и кладу земные поклоны потому, что считаю, что так надо. Я продолжал иногда приходить к старообрядцам, продолжал стесняться и стоять незаметно в углу, но никто больше со мной не начинал разговоров.
Только потом я узнал, что такое отношение ко мне было исключением. Обычно староверы не разрешают «никонианцам», как они нас называют, присутствовать на их богослужениях, а если и позволяют, то просят не креститься.
Были в Пскове и единоверцы. Это были староверы, главным образом беспоповцы, которые ради того, чтобы иметь возможность причащаться, согласились чтобы их богослужения совершали священники «никонианцы», но с условием, что они будут их совершать по правилам старой веры. Старообрядцы-беспоповцы, не имея священников, не могли иметь причастия. Во Пскове в годы войны у единоверцев не было своего священника и, тех кого я знал, ходили в церкви открытые Православной миссией.
Единоверие ведет свое начало с конца XVIII века, когда впервые был поставлен вопрос о присоединении старообрядцев к синодальному православию. Введено оно было в 1828 г. на Иргизе. В 1851 г. было уже в России 179 единоверческих церквей. Была одна и в Пскове, закрытая большевиками.
Благодарю Владимира Владимировича Никонова за помощь при работе над этой статьей.
