Четверг, 28.03.2024, 20:16
М и р    В а м !
Главная Регистрация Вход
Приветствую Вас, Гость · RSS
Меню сайта
Категории раздела
Авторская разработка [2]
Материалы из Интернета [30]
Материалы из прессы [9]
Книги о Псковской миссии [39]
Архивные материалы [1]
Материалы из личного архива [15]
Другие источники [22]
Поиск


 Каталог статей
Главная » Статьи » Материалы о Псковской духовной миссии » Книги о Псковской миссии

К.Обозный."История Псковской Православной Миссии 1941-1944 гг."

Отношение советской власти к Псковской Православной Миссии


Отношение советской власти к процессу церковного возрождения и к Православной Церкви на оккупированных немцами территориях (Северо-Запад и Прибалтика) проявилось в основном, во-первых, в посланиях и обращениях Московской Патриархии к архиереям, клиру и пастве, попавших под немецкую власть и, во-вторых, в церковной политике тех партизанских отрядов, которые представляли собой советскую власть в немецком тылу и находились под жестким контролем штаба партизанского движения в Ленинграде и органов Комиссариата внутренних дел.
Возможно, первый пункт вызовет сомнение — можно ли официальную позицию Московской Патриархии военного периода отождествлять с генеральной позицией советского правительства? Следует вспомнить в связи с этим обращение митрополита Сергия (Страгородского) «Пастырям и пасомым Христовой Православной церкви», с которым Патриарший Местоблюститель выступил в первый день войны. Главным мотивом выступления был призыв бороться с иноземными захватчиками, выполнить свой священный долг «...перед Родиной и верой». 26 июня 1941 года с призывом к православной пастве выступил и митрополит Ленинградский Алексий (Симанский). В его воззвании также доминировала тема защиты Отечества. (Васильева О.Ю. Русская Православная церковь в политике... С.45.) Патриотическая позиция РПЦ была вполне созвучна основной задаче руководства страны — любой ценой остановить продвижение агрессора вглубь СССР. Естественно, после заявленного уже в первые дни войны курса Московская Патриархия могла лишь негативно отзываться о православных иерархах и священнослужителях, принявших разрешение служить, духовно окормлять народ и возрождать церковную жизнь из рук фашистских оккупантов. Подтверждение жесткой позиции Московской Патриархии в подобных вопросах можно найти в посланиях Патриаршего Местоблюстителя, где выносилась нелицеприятная оценка деятельности священства, служившего на оккупированной территории. 14 октября 1941 года вышло обращение «Православной и боголюбивой пастве московской», в нем есть и такая фраза: «Ходят слухи, которым бы не хотелось бы верить, будто есть и среди наших православных пастырей люди, готовые идти в услужение к врагам нашей Родины и Церкви...». (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.128.) Конкретное обвинение духовенству Экзархата было предъявлено 22 сентября 1942 года, когда Патриарший Местоблюститель опубликовал «Определение по делу митрополита Сергия (Воскресенского) с другими», осуждавшее деятельность Экзарха Сергия и его викариев. Правда, здесь же было отмечено, что «до выяснения всех подробностей дела Экзарха Сергия окончательное решение не может быть вынесено». (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.129.) От него «Определение» требует объяснений и исправления. Следует отметить, что к появлению этого документа приложил руку и Наркомат внутреннх дел СССР. 1 октября 1942 года заместитель наркома НКВД Б.З.Кобулов сообщал секретарю ЦК ВКП(б) А.С.Щербакову следующее: «В целях разоблачения прибалтийских епископов, пошедших на услужение фашистам, а также для усиления значения патриотических обращений, выпускаемых церковным центром в СССР, в глазах международного общественного мнения митрополит Сергий Страгородский и состоящий при нем совет епископов в количестве 14 человек выпускает специальное обращение к верующим Прибалтийских ССР с особым церковным определением, осуждающим прибалтийских епископов. Негласно способствуя этому политически выгодному для нашей страны мероприятию, НКВД СССР принимает меры к размножению названных патриотических документов типографским способом и распространению их на территории Прибалтийских союзных республик, временно оккупированных немцами». (Шкаровский М.В. Нацистская Германия... С.357—358.)
Следующий подобный документ был принят на Соборе епископов в сентябре 1943 года. Обращение Патриарха Сергия было названо «Осуждение изменников вере и отечеству». Здесь глава Патриархии не назвал имени Экзарха Прибалтики, но поскольку именно он был одним из наиболее активных православных архиереев на оккупированных территориях, то вполне естественно к нему и его подведомственному духовенству (в том числе Псковской Миссии) можно отнести гневные слова «Осуждения»: «Всякий виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как противник Креста Господня, да числится отлученным, а епископ или клирик лишенным сана». (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.139.)
Наверное, глава Прибалтийского Экзархата был знаком с этими посланиями, однако, как предполагает профессор Алексеев, вряд ли он придавал им большое значение. Ведь «начиная с Декларации 1927 года люди его типа привыкли не относиться слишком серьезно к подобным документам». (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.139.) Кому, как не Сергию (Воскресенскому) была понятна условность обличительной риторики вышеприведенных текстов. С большой степенью уверенности можно утверждать, что личное отношение митрополита (а с сентября 1943 года патриарха) Сергия (Страгородского) к своему ученику и помощнику митрополиту Сергию (Воскресенскому) после 30 июня 1941 года не изменилось. (30 июня 1941 года в Ригу вошли немецкие войска.)
Существуют косвенные свидетельства того, что церковное руководство в Москве имело свою, независимую от советской, точку зрения на деятельность Экзарха Сергия. Например, до сентября 1942 года имя митрополита Сергия (Воскресенского) продолжали возносить за богослужением в московской церкви Преображения, настоятелем которой он некоторое время назад являлся. В пропагандистской книге «Правда о религии в СССР» была помещена фотография Экзарха вместе с Патриаршим Местоблюстителем. (Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь... С.160.) Из печати это издание вышло в 1942 году, в тот период, когда антикоммунистическая позиция Сергия «Младшего» была отчетливо видна даже в Москве. Самым убедительным подтверждением того, что Прибалтийский Экзархат и в годы войны оставался канонической частью Московского Патриархата служит факт признания им всех рукоположений, совершенных Экзархом Сергием и его викарными епископами. Такое решение было принято священным Синодом в Москве в апреле 1944 года. Сам митрополит Сергий (Воскресенский), «в отличие от ряда иерархов, выступавших с прогерманскими заявлениями в других оккупированных республиках СССР, так и не был запрещен в священносл ужении». (Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь... С.161.)
Выяснив двойственный характер позиции Московской Патриархии в оценке деятельности Прибалтийского Экзархата, а значит, и Псковской Православной Миссии, нужно добавить, что и в Кремле партийное и военное руководство страны не было столь прямолинейно, как может показаться на первый взгляд. Сталин и его сподвижники, получив информацию о невиданном духовном подъеме по ту сторону от линии фронта, начали понимать, что церковная «карта» в пропагандистской борьбе с фашистскими идеологами станет одной из решающих. Вот тогда стихли репрессии внутри страны, прекратилась травля Церкви и верующих, закрылись антирелигиозные издания, наметился курс на возвращение к русским национальным корням, неразрывно связанным с православием.
Кроме этого, советская сторона была заинтересована в использовании церковных каналов на пути реализации своих агитационно-пропагандистских и прочих планов не только на своей территории, но и в оккупированных областях СССР.
В тылу немецких войск полномочными представителями советской власти являлись партизанские отряды. В партизанском движении, особенно в первый период войны, далеко не все партизанские соединения были просоветски ориентированы. К 1943 году большинство партизанских формирований на Северо-Западе находилось под руководством и жестким контролем центра — штаба партизанского движения в Ленинграде. Решающая роль в организации партизанского края, в превращении стихийных незначительных вспышек вооруженного сопротивления в грозную военную силу и фактически создания «фронта в тылу врага», принадлежала коммунистической партии и ее первому помощнику — НКВД. Неудивительно то, что в руководство партизанских отрядов входили деятели партийного и комсомольского актива разного уровня (районного, областного), работники НКВД, прокуратуры и других советских органов. Институт военных комиссаров, политруков, руководители партийных и комсомольских организаций, оперуполномоченные, как правило, присланные с «большой земли», должны были обеспечивать в партизанских отрядах надлежащий уровень идеологической работы с личным составом, следить за неукоснительным исполнением директив штаба партизанского движения, центрального руководства страны и армии.
Для поддержания контактов с мирным населением были организованы так называемые оргтройки. В их компетенцию входило: обеспечение партизанского края продовольствием, теплыми вещами и другим необходимым имуществом, которое осуществлялось, естественно, за счет мирного населения; политмассовая работа среди населения с целью «...воспитания в народе ненависти к врагу и любви к своей Советской Родине...»; (В тылу врага: борьба партизан и подпольщиков на оккупированной территории Ленинградской области. 1944 год: сборник документов. Л., 1985. С.85.) восстановление советской власти на контролируемых партизанскими бригадами территориях путем учреждения сельсоветов и назначения оргтройкой своих уполномоченных для налаживания советского строя; наконец, члены оргтройки «...выполняли и судебные функции, вынося приговоры и приводя их в исполнение в отношении изменников Родины, предателей и пособников оккупантов». (Очерки истории органов внутренних дел земли Псковской. С древнейших времен до наших дней: научно-популярное издание / под общей редакцией С.Е.Матвеева. Псков, 2002. С.188.)
Ветеран партизанского движения на Псковщине М.Ф.Иванов так характеризует эти властные органы, о которых знает не понаслышке: «Оргтройки — продукт коммунистической системы. Они создавались из трех человек партийными организациями и наделялись безграничной законодательной, исполнительной и судебной властью. Беззакония, творимые ею, известны со времен гражданской войны. Можно сказать, что их деятельность оставила кровавый след не только в период коллективизации, когда трое «революционеров» решали судьбы крестьян, относя их к той или иной категории социального положения..., но и в Отечественную войну». (Иванов М.Ф. Преступления без наказания. Документальная повесть по материалам КГБ // Псковская Правда. 19 мая 1992 год. С.3.)
Одной из наиболее трагичных страниц истории партизанского края стала репрессивная деятельность оргтроек в отношении местного населения, уличенного или подозреваемого в сотрудничестве с оккупантами. В последние годы сделаны первые попытки разобраться с этой непростой проблемой. Даже авторы официальных изданий признают, что «...не всегда оргтройки утруждали себя сбором бесспорных доказательств, а их приговоры не всегда были обоснованными». (Очерки истории органов внутренних дел земли Псковской. С.188.) В феврале 1943 года Ленинградский Штаб Партизанского Движения (ЛШПД) в одной из своих директив, отправленной за линию фронта, призывает «безжалостно уничтожать предателей», а псковское подпольное партийное руководство тут же расширяет круг лиц, подлежащих уничтожению, за счет семей предателей». (Пузанов А. В тени «оргтроек» // Псковская Правда. 30 марта 1999 год. С.5.)
Действительно, «народные мстители» казнили порой не только непосредственно виновных в антисоветской деятельности (старосты, сотрудники «службы порядка», служащих местной гражданской администрации), но и всех их родственников — от беременных женщин и детей до ветхих стариков. (По факту незаконных расстрелов советских граждан участниками оргтройки Новосельского района в 1952 году было возбуждено уголовное дело, ныне хранящееся в архиве УФСБ по Псковской области за номером АА-2713. В июле 1998 года «Заключением Псковской областной прокуратуры по архивному проверочному материалу №АА-2713» были реабилитированы 39 человек, казненные оргтройкой как «изменники Родины».) Под обвинение оргтройки попадали все, кто прямо или косвенно препятствовал возвращению советской власти, не поддерживал партизанское подполье и преступал советские законы. Один из членов организационной тройки подчеркивал важный принцип: «В основе работы оргтройки были законы советского государства, конечно, с учетом военной обстановки и особенностей фашистской оккупации». (Очерки истории органов внутренних дел земли Псковской. С.188.) Производя изъятие сельхозпродуктов у населения, оргтройки опирались на вполне законные основания: «...снабжение отрядов велось (опять же, по решению государственных органов власти) в счет госпоставок. То есть ту часть продукции, которую в мирное время колхозы были обязаны сдавать государству, в период существования Края сдавали партизанам». (Афанасьев А. Предел досягаемости. Хроника партизанской бригады. Л., 1987. С.268.)
Подобным образом обстоит дело и с перегибами в судебной практике оргтроек. В Советском Союзе в 20—30-е годы десятки тысяч невинных граждан были расстреляны, замучены или сосланы в лагеря. Действия оргтроек, таким образом, это лишь закономерное продолжение бесчеловечной политики коммунистического правительства советской России. Если подобное допускалось в мирное время, то тем более находилось оправдание суровым методам в сложных условиях немецкой оккупации. Вопрос об отношении советских партизанских оргтроек с представителями Псковской Православной Миссии, казалось бы, звучит риторически, поскольку хорошо известно положение Православной Церкви в СССР накануне Великой Отечественной войны.
В качестве наглядного примера, характеризующего партизанскую позицию в отношении церковного возрождения на Псковской земле, временно оккупированной немецкими войсками, приведем выдержки из отчетов с мест в адрес Ленинградского Штаба Партизанского Движения. Первая выдержка из отчета командования партизанского отряда Лядского района: «С приходом оккупантов (их ставленники) сразу же приступили к открытию церквей. Были открыты церкви Заянская, Бобровская, Ктинская, а также Лядский клуб (бывшая церковь) [снова] превращен в церковь. Из Германии были присланы попы, причем немцы, не стесняясь, учитывали тех лиц, которые не посещали церковь. Опасаясь преследования, население в значительном количестве посещает церкви, где во время богослужения попы произносят антисоветские речи»... (В тылу врага: борьба партизан и подпольщиков на оккупированной территории Ленинградской области. 1942 год: сборник документов. Л., 1981. С.250.) Описывая духовный подъем среди мирного населения, автор отчета умышленно или по неведению искажает некоторые принципиальные факты церковной жизни. Члены Миссии не могли прибыть из Германии, как утверждалось в партизанском документе, так как это запрещалось директивами руководства Третьего Рейха, а в задачи оккупационных властей не входили активная помощь Православной Церкви и стимулирование процессов церковного возрождения. Значит, и массовое посещение крестьянами богослужений никак не связано с опасением попасть под немецкие репрессии.
В тематической записке опергруппы ЛШПД на северо-западном фронте о положении на оккупированной территории на 20 ноября 1942 года, в разделе, посвященном религиознму состоянию дел, также находятся сведения о миссионерской деятельности в оккупированных районах. Здесь, как и в предыдущем отрывке, реальность перемешана с вымыслом, подтасовками и неточностями, в том числе терминологического свойства. Вот наиболее характерные выдержки из записки: «В конце 1941 года в г.Гдове и Гдовском районе немецкие оккупанты открыли три истинно православные церкви. В г.Пскове и Острове открыты соборы епископов. В Островском районе, в селе Немоеве, открыта православная церковь. Открытие церквей и соборов производилось по специальному решению высшего церковного совета, опубликованному (в один) из воскресных дней, и сопровождалось торжественным богослужением. На эти богослужения через старост деревень было согнано большое количество населения. Из Германии приезжал специальный представитель — Экзарх митрополит Сергий, который с собою привез необходимое количество священников, главным образом собранных в Латвии и Эстонии... По воскресным дням после богослужения обязательно проводятся проповеди, рассчитанные на 1,5—2 часа. В проповедях основной упор делается на восхваление победоносного движения немецкой армии... Тут же произносятся несметные проклятия большевизму и Советской власти. Официальных законов, (требующих) проведения церковных обрядов гражданами, не зарегистрировано, но крещение, браки, исповеди и т.д. проводятся обязательно...». (В тылу врага: борьба партизан и подпольщиков на оккупированной территории Ленинградской области. 1942 год: сборник документов. Л., 1981. С.279-280.) Не вдаваясь в подробные комментарии представленных материалов, следует отметить преобладание в них негативного отношения к Православной Церкви и ее служителям, изображенным в качестве пособников фашистских завоевателей.
Члены Псковской Православной Миссии, да и все активные участники церковной жизни естественно попадали в разряд антисоветских элементов. Блюстители советских законов в немецком тылу — партизанские оргтройки — рассматривали эту категорию населения как виновных в измене Родине и т.п. Об этом в своих воспоминаниях написал отец Алексий Ионов: «Кругом партизаны. Встреча с ними — конец. Им не втолкуешь, что мы проповедуем Христа Распятого. Мы на этой стороне — значит, враги...». (Ионов Алексий, протоиерей. Записки миссионера // По стопам Христа. 1955. №52. С.15.) Приговор в исполнение приводили без проволочек, а если по каким-либо причинам это не удавалось, то наказание временно откладывалось и «карающий меч советского правосудия» настигал жертву уже в послеоккупационной период. (Например, священник-миссионер о.Георгий Тайлов получил записку от народных мстителей с угрозами неминуемой расправы: «Однажды неизвестный человек передал мне записку на латышском языке, что после конца войны я буду судим. По окончании войны я не покинул родину, не считая себя перед нею виноватым и считая, что как священник не имел права бросить духовное стадо. Меня действительно после конца войны арестовали, судили и осудили на 20 лет ИТЛ». Воспоминания о.Георгия Тайлова о его работе в Псковской Православной Миссии 1941—44 гг. // Православная жизнь. (Приложение к «Православной Руси»). 2001. №1(612). С.18.) Многие священники, церковнослужители и члены причта вынуждены были покидать опасные районы, где власть, практически, принадлежала партизанам, и перебираться в районные центры, города или эвакуироваться в Прибалтику. (Архив УФСБ по Псковской области. Д.АА 10676. Т.1. Л.73, 141, 204; Т.2. Л.283 об., 424; Т.З. Л.624 об. ГАПО. Ф.1633. Оп.1. Д.8. Л.4.) Те, кто оставался на своем приходе по соседству с местами дислокаций партизанских бригад должны были неукоснительно выполнять требования их представителей, в качестве которых зачастую и выступали оргтройки. Вот принципиальные условия, позволяющие священникам продолжать свое служение, не вступая при этом в противоречия с партизанской советской властью: в проповедях, публичных выступлениях и беседах с паствой не подвергать критике советский строй, коммунистическую партию и правительство СССР. (ГАПО. Ф.1633. Оп.1. Д.8. Л.9.) Не преподавать Закон Божий в школах, так как это противоречит советским законам, по которым Церковь отделялась от государственной системы образования. (ГАПО. Ф.1633. Оп.1. Д.8. Л.19(а).) В некоторых партизанских районах священникам запрещалась любая религиозная и духовно просветительская работа среди детей и молодежи, а также комиссары некоторых отрядов предупреждали священника, чтобы он «не побуждал местных жителей крестить «взрослых детей» 7—10 лет и старше». (Шкаровский М.В. Служение протоиерея Алексия Кибардина в годы войны// Санкт-Петербургские Епархиальные Ведомости. 2002. Вып.26—27. С.109.) Партизанскими активистами запрещалось миссионерам и их помощникам распространять, а мирянам приобретать и читать печатное издание Псковской Миссии — «Православный Христианин», как профашистскую газету, подрывающую основы советского строя. (ГАПО. Ф.1633. Оп.1. Д.8. Л.8.)
Помимо политической и идеологической лояльности, православному духовенству и его пастве вменялось в обязанность материально поддерживать партизанское движение. Подобно тому, как крестьяне даже в оккупации не освобождались от госпоставок в пользу партизанского края, так и православные общины и приходы должны были, по советским законам, платить налог государству, функции которого исполняли оргтройки. Наиболее тяжкими поборами для Церкви в конце 1930-х годов являлись: обязательное страхование зданий религиозного культа от огня (за счет лиц, подписавших договор с представителями советской власти о пользовании молитвенным зданием); обложение церквей различными сельскохозяйственными и другими продуктами; специальные хозяйственные сборы, например, на тракторизацию, индустриализацию, на покупку облигаций, госзаймов и пр., проводимые в принудительном порядке. Налог с дохода на служителей культа зачастую назначался произвольно, превышая скромные финансовые возможности клира и «двадцатки». (Русская Православная Церковь и коммунистическое государство 1917-1941. Документы и фотоматериалы. М., 1996. С.269-269.)
Существуют примеры, когда настоятели храмов по собственному почину призывали прихожан к сбору средств на нужды Красной армии, общими усилиями паствы обеспечивали партизанские соединения продуктами питания, одеждой и прочими средствами существования. В годы войны, особенно в сельской местности, православные приходы становились, пожалуй, единственным на оккупированной территории местом собрания большого числа мирного населения. Как правило, действующие храмы находились на довольно отдаленном расстоянии друг от друга, и потому на большие праздники и торжественные службы собиралось множество богомольцев из всех близлежащих деревень и отдаленных районов радиусом от 30 до 60 километров. Здесь происходил обмен новостями, зачитывались приказы военной немецкой администрации или командования партизанских бригад. Здесь собирались средства для детских приютов и церковных школ, продукты и одежду для отправки в лагеря военнопленных красноармейцев и т.п., а, кроме того, христиане даже в те трудные времена жертвовали на храм, на содержание клира и настоятеля из своих небогатых доходов и запасов. Такие центры сосредоточения материальных средств, конечно же, привлекали внимание партизанских оргтроек, ответственных за обеспечение лесного края. И ногда они под угрозой расправы изымали денежные средства из церковной кассы, свечи из храмовой лавки, личное имущество священнослужителей: продукты, одежду, обувь, белье, лекарства, предметы культа, имеющие материальную ценность. Порой эти акции сопровождались физическими методами воздействия и угрозами расправы. (ГАПО. Ф.1633. Оп.1. Д.8. Л. 5-6, 11-12, 19(а).)
К 1943 году однозначно негативная картина в отношениях Псковской Православной Миссии и партизанского края начинает постепенно меняться. Это объяснимо, с одной стороны, тем, что именно в 1943 году партизанское движение на Северо-Западе стало внушительной силой в военном и численном отношении. Если в первый период оккупации (1941—1942 гг.) партизанские соединения формировались на основе диверсионных групп, присылаемых из центра, партизанских частей других регионов, окруженцев из числа военнослужащих Красной армии и некоторого процента местных партийных и советских активистов, то с 1943 года начался уход в партизанские леса местного населения, спасающегося от угона в Германию и от актов возмездия карателей, уничтожающих деревни и их жителей в ответ на партизанские диверсии. В большинстве случаев авторитет миссионеров и священников у местного населения был достаточно высок. Возможно, большой приток деревенских жителей в партизанские бригады способствовал позитивным сдвигам в отношении к Церкви и духовенству. Во-вторых, тогда же в 1943 году четко наметились изменения в церковной политике советского государства. Неизвестно, посылались ли в партизанский край с большой земли специальные директивы, направленные на смягчение антицерковной линии, или же это было личным почином командиров партизанских подразделений, почувствовавших ветер перемен, повеявший из Москвы...
Отражение такой ситуации мы находим в документах из переписки Управления Псковской Миссии и Экзаршей канцелярии: «Приезжающие в Ригу миссионеры дают противоречивые сведения об отношении партизан к священникам и вообще к Церкви. По словам одних, партизаны считают священников врагами народа, с которыми стремятся расправиться. По словам других, партизаны стараются подчеркнуть терпимое и даже благожелательное отношение к Церкви и, в частности, к священникам...». (ГАПО. Ф.1633. Оп.1. Д.8. Л.1.) В отчетах миссионеров также встречаются подобные свидетельства. Священник Владимир Толстоухов доводил до сведения Управления Псковской Миссии, что «...поблизости от его приходов отряд партизан временно захватил деревню, причем их начальник побуждал крестьян к усердному посещению церкви, говоря, что в Советской России Церкви дана теперь полная свобода и что власть... коммунистов идет к концу». (ГАПО. Ф.1633. Оп.1. Д.8. Л.2.) Другой миссионер — отец Иаков Начис описывал схожую ситуацию из своей практики: «Партизаны пропагандируют свободу вероисповеданий и бывшая борьба с религией признается за большую ошибку в чем, якобы, советское правительство извиняется перед Богом и русским народом. Эта пропаганда имеет место в приходах Сигорицком, Владимирецком и Шиловском (Псковского округа). Там партизаны заявляли неоднократно крестьянам, что и они придут в церковь. ...когда мне пришлось служить 17 января с.г. во Владимирецкой церкви крестьяне... сообщили мне, что в их деревню пришли партизаны и сказали: «Почему вы все сегодня сидите дома, вчера батюшка приехал во Владимирец и сегодня служба. Вся деревня отправилась в церковь. После таких случаев народ уже меньше боится партизан и даже начинает им симпатизировать». (ГАПО. Ф.1633. Оп.1. Д.8. Л.7.)
В конце 1943 года ситуация продолжала меняться. Чем жестче становилась политика оккупантов в отношении мирных жителей, тем больший успех был у советской пропаганды, подготовленный победами Красной армии на фронтах, а также изменением церковной стратегии в СССР и, как результат этого — избрание патриарха Московского и всея Руси. С этого момента Православная Церковь в оккупированных областях все шире вовлекается советской властью в агитационно-пропагандистскую работу. Ее основной задачей было, заручившись поддержкой православных священников, чей авторитет среди мирного населения был достаточно высок, убедить жителей подведомственных им районов в лояльности советского режима, якобы претерпевшего за время войны серьезные изменения. Так планировалось лишить оккупантов почвы под ногами, ускорив их отступление, и подготовить для себя наиболее благоприятный климат для послевоенного восстановления хозяйства на освобожденных территориях.
Для иллюстрации приведем один из наиболее ярких примеров, найденный в партизанских мемуарах: «В декабре 1943 года с Большой земли прибыла необычная посылка. В ней оказалось несколько сот экземпляров обращения патриарха всея Руси Сергия к населению оккупированных территорий. Отпечатанное на мелованной бумаге, украшенное крестом, оно не могло не привлечь к себе внимания. Командование бригады выделило группу представителей, которые разошлись по деревням и поселкам для ознакомления народа с посланием главы Русской церкви. В деревне Владимировцы на алтарь поднялся с разрешения служителя церкви боец Дмитрий Петров. Пока он читал обращение, люди стояли на коленях и молились. В церкви деревень Бродовичи и Заполье на алтарь поднялся политрук Шустер.
— Мы к вам, святой отец, — обратился он к священнику. — Велено передать вам послание митрополита Сергия. — Священник с большим недоверием взял протянутый ему лист бумаги, увидел большой крест с распятием и заплакал. Потом взял себя в руки, перекрестился и огласил текст обращения всем прихожанам. «Братья и сестры временно оккупированной территории Советского Союза! — писал Патриарх. — Вы временно оторваны от Православной Церкви. Вскоре наша доблестная Красная Армия разгромит врага и память его погибнет... и вы будете присоединены к Русской Православной Церкви. При угоне в Германию скрывайтесь, продукты уничтожайте, не давайте врагу, а помогайте братьям партизанам! Поздравляю вас с праздником Рождества Христова». Глубокая тишина в церкви сменилась рыданиями. Тут же было решено объявить сбор пожертвований. Через несколько дней в бригаду поступил целый мешок денег, в нем было несколько десятков тысяч рублей. К деньгам была приложена записка: «На танковую колонну «Ленинградский партизан» от временно страдающих и обездоленных крестьян». (Гилев В.И. По жизненным показаниям. Записки партизанского врача. Л., 1990. С.117-118.)
Следует отметить еще один весьма важный аспект взаимодействия Русской Православной Церкви и советского государства. Речь пойдет об использовании церковных связей и церковной структуры в разведывательной деятельности. Разведывательные операции в тылу врага совершались с участием и при непосредственной поддержке антифашистского советского подполья и партизанского края. Генерал П.А.Судоплатов, в годы войны курировавший службу разведки и диверсий по линии НКВД, вспоминал о том, что «два аспекта борьбы в тылу врага — массовое партизанское движение и разведывательная диверсионная деятельность — были тесно связаны друг с другом». (Судоплатов П.А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. М., 2001. С.289.)
Партизаны для выполнения задач разведывательного характера с успехом использовали агентурную сеть, состоящую из местных жителей, внешне лояльных к оккупационным властям. Есть данные о вовлечении в эту сеть православного духовенства, фактически членов Псковской Миссии. Например, в отчете командования 5-й Ленинградской партизанской бригады говорится о священнике Димитрии Белове, настоятеле храма в деревне Видони, и его помощи партизанам словом и делом. Среди прочего, о.Димитрий «сам предложил свои услуги по разведке станции Уторгош». (В тылу врага: борьба партизан и подпольщиков на оккупированной территории Ленинградской области. 1944 год: сборник документов. Л., 1985. С.209.) В другом источнике подтверждается факт разведывательной деятельности Белова: «По заданию армейских штабов он добывал ценные сведения и передавал их партизанам». (Фрейдзон М.М. Репортаж из-за линии фронта. Партизанская война в Ленинградской области 1941-1944 гг. СПб., 2000. С.107.) Подобную репутацию «партизанского попа» приобрел и священник Феодор Пузанов, который не только собирал материальные средства в пользу партизанского края и Красной армии, выполнял задания разведывательного характера, но уже в последние месяцы оккупации, «взяв в руки оружие... достойно сражался с врагом и был удостоен партизанской медали». (Фрейдзон М.М. Репортаж из-за линии фронта. Партизанская война в Ленинградской области 1941-1944 гг. СПб., 2000. С.107.)
Не менее интересная информация, хотя и не подтвержденная документально, содержится в мемуарах уже упомянутого «патриарха» советской разведки П.А.Судоплатова: «Уместно отметить и роль разведки НКВД в противодействии сотрудничеству немецких властей с частью деятелей Православной Церкви на Псковщине и Украине. При содействии одного из лидеров в 30-х годах «обновленческой» церкви житомирского епископа Ратмирова и блюстителя патриаршего престола митрополита Сергия нам удалось внедрить наших оперативных работников В.М.Иванова и И.И.Михеева в круги церковников, сотрудничавших с немцами на оккупированной территории. При этом Михеев успешно освоился в профессии священнослужителя». (Судоплатов П. Остаюсь единственным живым свидетелем... // Молодая гвардия. 1995. №5. С.40.) Как видно из этого отрывка, советская разведка не только вовлекала в сферу своих интересов служителей Православной Церкви, но и внедряла в церковную среду своих агентов — профессиональных разведчиков, заручившись при этом поддержкой иерархов Русской Церкви. (Вероятно, сотрудничество епископа Василия (Ратмирова) с НКВД было начато задолго до Великой Отечественной войны. Многие из среды «обновленцев» и «живоцерковников» в борьбе с «тихоновцами» не стеснялись прибегать к помощи государственной власти, в частности ОГПУ, а потом НКВД. При этом плата за такое покровительство, как правило, была неизменной — пополнить ряды секретных сотрудников этой организации. Сохранилось подтверждение таким догадкам относительно личности Ратмирова: «...последний был нравственно разложенной личностью, но своими высокопоставленными связями немало помогал и существованию приходов и спасению из рук НКВД священников». Цитируется по книге: Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995. С.191.)
Сын генерала П.Судоплатова — А.Судоплатов — в книге о своем отце также упоминает о разработке разведывательным управлением НКВД церковного канала. Он вслед за Судоплатовым-старшим отметил содействие епископа Ратмирова и митрополита Сергия (Страгородского) в операции по внедрению «... двух молодых офицеров НКВД в круг церковников, сотрудничавших с немцами на оккупированной территории». После успешной работы в оккупированном Калинине, их перебросили «...под видом послушников в Псковский монастырь». (Речь идет о Псково-Печерском монастыре.) Очень скоро «...два офицера–«послушника» развернули в монастыре кипучую деятельность. Среди церковных служителей было немало агентов НКВД, что облегчало их работу». (Судоплатов А. Тайная жизнь генерала Судоплатова. М., 1998. С.87.) Трудно сказать, насколько в действительности был высок процент инфильтрированности православного духовенства агентурой НКВД, но, естественно, полностью пренебрегать свидетельством обоих Судоплатовых нет никаких оснований.
Помимо достижения целей сугубо разведывательных, советские агенты в «поповском» обличий должны были по заданию московского руководства противостоять «...попыткам псковских церковников, сотрудничавших с немцами. Присвоить себе полномочия по руководству приходами Православной Церкви на оккупированной территории». (Судоплатов А. Тайная жизнь генерала Судоплатова. М., 1998. С.87.) Видимо, речь здесь идет о намерениях советской разведки и НКВД склонить Управление Псковской Миссии к сотрудничеству, а в перспективе, может быть, и заменить антисоветски настроенное руководство Миссии на своих ставленников. Сегодня неизвестно — удалось ли тогда сделать в этом направлении конкретные шаги. Если же такие попытки действительно предпринимались, то, скорее всего, советские разведывательные органы делали бы свою ставку, прежде всего, на взаимодействие с Экзархом Сергием (Воскресенским).
Одним из «белых пятен» истории Русской Церкви в XX веке можно с полным основанием признать жизнь и финал земного пути митрополита Сергия. До сих пор нет, да и, наверное, никогда уже не будет найдено точных фактов сотрудничества Экзарха Прибалтики с НКВД и советской разведкой. Выше было сказано, что в московский период служения Сергий (Воскресенский) навлек на себя у некоторой части духовенства и мирян подозрения в причастности к агентурному кругу чекистов. Недобрая слава «агента ЧК» последовала вслед за митрополитом и в Прибалтику. Хотя здесь, возможно, свою руку приложили церковные круги, опозиционно настроенные к Московской Патриархии. Как бы то ни было, но, отпуская владыку Сергия в такую ответственную «командировку», органы безопасности не могли оставить его без своей опеки: «Разрешая митрополиту Сергию пребывание в Прибалтике, НКВД, по-видимому, для страховки окружил его доверенными людьми». (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.127.) Из числа таких «доверенных» лиц был и секретарь Экзарха Сергия. По некоторым сведениям, он был расстрелян за то, что упустил своего патрона из вида, невольно позволив ему укрыться в подвале рижского собора, тем самым избежать эвакуации и остаться в Прибалтике, занятой немецкими войсками. (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.127.) Именно здесь мы сталкиваемся с основными нерешенными в исторической науке вопросами. Чем обусловлены дальнейшие шаги Экзарха? Осуществлял ли митрополит Сергий план, разработанный руководством советской разведки, или же владыка действовал по собственному усмотрению, руководствуясь церковной позицией Московской Патриархии и принципом наибольшей пользы для Церкви в условиях немецкой оккупации? Антисоветская позиция Экзарха, ярко проявившаяся в проповедях, воззваниях и публичных выступлениях, также не может сама по себе быть неопровержимым свидетельством той или иной ориентации главы Прибалтийского Экзархата (пронемецкой или просоветской).
Строго говоря, для нашего исследования это вопрос второстепенный, а главное — плоды деятельности Экзарха Сергия: сохранение Экзархата Прибалтики в лоне Русской Православной Церкви и создание Псковской Православной Миссии, также не потерявшей канонического единства с Московской Патриархией, в целях возрождения церковной жизни на оккупированных немцами территориях. Как оказалось, и нацистский режим и советская власть имели в отношении Православной Церкви свои «кровные» интересы. В то же время, и одна и другая сторона мыслили свое взаимодействие с Экзархатом и Миссией в одинаковой плоскости — использование авторитета православного духовенства в агитационно-пропагандистских планах, нацеленных на приобретение доверия и «замирение» местного населения, а также вовлечение и мирян и особенно духовенства в разведывательно-осведомительскую деятельность. И немецкие оккупанты, и советские партизаны признавали, что Православная Церковь для населения оккупированных областей стала важнейшим фактором, позволяющим сохраниться, выстоять и укрепиться как национально-духовной общности.
Таким образом, деятельность православных миссионеров находилась под двойным контролем: со стороны оккупационной власти, намеренной использовать Миссию «...в своих целях порабощения и эксплуатации русского народа...», (Бенигсен Георгий, протоиерей. Христос Победитель... С.136.) и со стороны партизанских оргтроек, требующих соблюдения законов советского государства и лояльности к большевистскому строю. Такова повседневная суровая реальность, в которой приходилось нести свои апостольские труды Псковской Православной Миссии.
Категория: Книги о Псковской миссии | Добавил: Феодоровна (30.07.2011)
Просмотров: 1575 | Теги: Константин Обозный, Псковская миссия
Copyright MyCorp © 2024
При использовании любых материалов сайта «Мир Вам!» или при воспроизведении их в интернете обязательно размещение интерактивной ссылки на сайт:
 
Сегодня сайт
Форма входа