Дела милосердия и благотворительная деятельность Псковской Православной Миссии
«Вера без дел мертва» — эта евангельская истина навсегда определила деятельный, жертвенный характер христианства. Любовь к Богу невозможна без любви и милосердия к ближнему, это знали и исповедали своей жизнью христиане во все времена, в разных уголках земли. Не была исключением и Российская Православная Церковь. Попечение о сиротах и бездомных, больных и обездоленных стало неотъемлемой частью служения Православной Церкви в Российской империи. С установлением советской власти Церковь была лишена некоторых своих исконных прав (имущественное право, статус юридического лица и др.). Законодательство «рабоче-крестьянской» республики наложило строгий запрет на всякую благотворительную деятельность православных общин и приходов: «Религиозным объединениям воспрещается: а) создавать кассы взаимопомощи... б) оказывать материальную поддержку своим членам; в) организовывать как специально детские, юношеские, женские, молитвенные и другие собрания, ... детские площадки, ...организовывать санатории и лечебную помощь». («О религиозных объединениях». Постановления Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров 8 апреля 1928 года // Русская Православная Церковь и коммунистическое государство 1917 — 1941. Документы и фотоматериалы. С.252.)
Конечно, и в те трудные годы многие христиане, священники и миряне поддерживали ближних, попавших под гонение, в узы и болезни. Однако открыто и организованно вести благотворительную деятельность Православная Церковь смогла только с началом Великой Отечественной войны. Если говорить о Церкви на оккупированной немецкой армией территории, то здесь это направление практической жизни проявилось особенно отчетливо. С одной стороны, советская власть, запрещавшая благотворительность, уступила место власти оккупационной, относившейся к Православной Церкви и ее деятельности более лояльно. С другой стороны, потоки беженцев, лишенные крова и средств существования, дети, потерявшие родителей, голодные и обездоленные, сотни тысяч военнопленных красноармейцев, содержавшиеся в немецких лагерях в нечеловеческих условиях, — таковы реалии уже первых недель военного времени. Естественно, Православная Церковь не могла остаться в стороне и, как это часто бывало в годы испытаний в Российской истории, она разделила боль и страдание народа, придя ему на помощь словом и делом.
О положении военнопленных Красной армии следует сказать особо. Ужасающее положение советских военнопленных, и в связи с этим, огромных размеров смертность, (Демограф В.И.Козлов приводит цифру погибших советских военнопленных на конец войны — более 4 млн человек. Цит. по: Дугас И.А., Черон Ф.Я. Советские военнопленные в немецких концлагерях (1941—1945). М. 2003. С.107.) стали не только результатом безчеловечного отношения к пленным в немецких концлагерях, но и следствием политики советского руководства и лично И.В.Сталина.
В Европе попытки достичь договоренности о смягчении методов ведения войны и гуманном отношении к военнопленным начались на международном уровне в 60-е годы XIX века. Инициатива исходила от министерства иностранных дел России и лично императоров, Александра II и Николая II. Поначалу предложения России не встретили понимания в европейском сообществе. В 1899 году усилиями императора Николая II удалось созвать I Гаагскую мирную конференцию, на которой председательствовал русский посол в Лондоне барон Сталь. На конференции были выработаны пункты «Ограничения в отношении законов и обычаев сухопутных войн». Сюда был внесен пункт, касающийся отношения к военнопленным. В 1907 году была собрана II Гаагская конференция, на которой были внесены существенные поправки в предыдущую конвенцию и четко описаны права и обязанности военнопленных. (Дугас И.А., Черон Ф.Я. Указ. соч. С.105.)
После того, как Россия стала советской, новая большевистская власть отказалась признавать Гаагскую конвенцию. По словам В.И.Ленина: «Гаагское постановление о пленных создает шкурническую психологию у солдат». (Дугас И.А., Черон Ф.Я. Указ. соч. С.98.) Европейская общественность, потрясенная бедствиями и жестокостью I Мировой войны, принялась за разработку и пересмотр, в целях эффективности, положений II Гаагской конвенции о военнопленных. В результате 27 июля 1929 года появилась Женевская конвенция «Соглашение об обращении с военнопленными», которая существенно дополняла Гаагское соглашение. Вот некоторые из важнейших пунктов Женевского соглашения: «регистрация пленных, инспекционное посещение лагерей представителями Красного Креста, возможность жалоб, питание, равное питанию тыловых частей армии того государства, в котором содержатся военнопленные, а также помощь Красного Креста». (Дугас И.А., Черон Ф.Я. Указ. соч. С.105.) Руководство советского государства отказалось подписать и Женевскую конвенцию. Несмотря на обращение немецкого правительства к Международному комитету Красного Креста «с намерением договориться об условиях содержания пленных обеих сторон» (русской и немецкой), на инициативы Красного Креста, обратившегося к советским послам в Лондоне и Швеции, на предложения союзников (в частности Государственного департамента США) подписать конвенцию и соблюдать ее положения, Кремль оставался непреклонен. Аргументация Верховного главнокомандующего Сталина была предельно проста: «Русских в плену нет. Русский солдат сражается до конца. Если он выбирает плен, он автоматически перестает быть русским». (Цит. по: Толстой Н. Жертвы Ялты. Париж. 1988. С.19—20.) Это высказывание вождя сделано в духе знаменитого приказа №270, по которому для красноармейца не предусматривалась вероятность пленения, если же это произошло, то советский военнопленный становился на одну планку с предателем и изменником Родины. Например, пункт №2 из сталинского приказа №270 от 16 августа 1941 года гласил: «Попавшим в окружение сражаться до последней возможности, пробиваться к своим. А тех, кто предпочтет сдаться в плен, — уничтожать всеми средствами, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственных пособий и помощи». (Цит. по: Финкелъштейн Ю. Свидетели обвинения: Тухачевский, Власов и другие... (Проклятые генералы). Санкт-Петербург — Нью-Йорк: Журнал «Нева», 2001. С.140-141.) Именно Сталин, Молотов и другие члены правительства и Государственного комитета обороны СССР фактически предали миллионы русских солдат, оказавшихся в немецком плену в несказанно худших условиях, чем все остальные военнопленные армий, воюющих с нацистской Германией и ее союзниками.
Единственная поддержка советским военнопленным пришла со стороны Русской Православной Церкви, ее священников и паствы. Потому Внутренняя Православная Миссия в Латвии, организованная по благословению Экзарха Сергия (Воскресенского), своей главной задачей видела окормление военнопленных Красной армии. (Внутренней миссия называлось потому, что ее деятельность не выходила за каноническую границу Латвийской Православной Церкви и за пределы рейхскомиссариата «Остланд».) Протоиерей Кирилл Зайц писал об этом так: «Я был болен и вы посетили Меня, в темнице был и вы пришли ко Мне». Вся деятельность Внутренней Миссии в наши дни состояла и должна была состоять в осуществлении в жизни этих слов Спасителя, по отношению к страждущим, раненым и больным военнопленным русским людям». (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад Высокопреосвященнейшему Экзарху Сергию от 23 октября 1941 года. Рига. Личный архив священника Андрея Голикова.)
В первые недели немецкой оккупации Прибалтики местная администрация «по своему усмотрению разрешила проводить православные богослужения в лагерях». (Шкаровский М.В. Нацистская Германия... С.352.) У оккупационных властей в тот момент, видимо, не было четких директив и установок относительно содержания военнопленных и возможности их окормления Православной Церковью. В то же время, столкнувшись с невиданным количеством плененных, администрация лагерей в принципе была не против такой помощи извне, тем более, что ждать ее было неоткуда.
О деятельности Внутренней Православной Миссии летом—осенью 1941 года нам известно из воспоминаний одного из православных рижских священников и из рапорта начальника Миссии протоиерея Кирилла Зайца. (До того, как возглавить Внешнюю Православную Миссию в Пскове, о.Кирилл около 3 месяцев руководил Внутренней Миссией в Латвии.) В середине августа 1941 года в Риге при экзаршем Управлении было открыто особое миссионерское отделение. «Работа по Миссии представлялась чрезвычайно важною, как... в пределах Латвийской епархии, так и в русских областях, освобожденных от большевиков». В связи с этим «...миссия разделилась на внешнюю и внутреннюю». (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад по вопросам Внутренней Миссии // Даугава. 1995. №6. С.154.) Для работы в области внешней миссии в город Псков была отправлена группа священников и псаломщиков. Цель их отправки на постсоветскую территорию России можно описать в следующих пунктах: «а) поднятие религиозного настроения в населении после гонения на религию большевиков, б) обновление оскверненных храмов, в) восстановление приходов и всей приходской жизни». (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад по вопросам Внутренней Миссии // Даугава. 1995. №6. С.154.)
В свою очередь работа Внутренней Миссии сосредотачивалась внутри Латвийской епархии, она «должна была проявиться в удовлетворении духовных нужд военнопленных и раненых русских воинов», в оказании им материальной помощи. (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад по вопросам Внутренней Миссии // Даугава. 1995. №6. С.154.)
Верным помощником Внутренней Миссии в делах милосердия стал Дамский комитет, организованный при Рижском кафедральном соборе и действовавший в течение всего периода немецкой оккупации. Митрополит Сергий (Воскресенский) лично обратился с призывом ко всем неравнодушным к судьбе несчастных, оказавшихся в немецких концлагерях. На призыв Экзарха «...откликнулись отзывчивые к страданиям ближних граждане всех наций и исповеданий и приносили, кто, что мог — хлеб всех сортов, овощи, крупу, томаты, яблоки и пр., а также всевозможную одежду, белье, обувь и т.п.». (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад Высокопреосвященнейшему Экзарху Сергию от 23 октября 1941 года. Рига. Личный архив священника Андрея Голикова.) Все эти пожертвования принимались дежурной дамой из комитета, ею же велся строгий учет приношений в специальной книге. Пожертвования поступали в большом количестве, особенно продукты. «Время от времени на грузовиках или на конных подводах все продукты отправлялись в лагерь для улучшения пищи и подкрепления сил раненых, больных и слабых русских воинов». (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад Высокопреосвященнейшему Экзарху Сергию от 23 октября 1941 года. Рига. Личный архив священника Андрея Голикова.)
В работе Миссии не менее важным, чем материальное окормление военнопленных, было утоление их духовной жажды, утешение и укрепление внутренних сил. На практике это осуществлялось через организацию «богослужений в лагерях и лазаретах, в ведении бесед с пленными, в совершении исповеди и причащения Святых Таин. Потребность во всем этом у военнопленных чрезвычайно велика. Достаточно указать на то, что 2 раза на лагерной площади была совершена Божественная Литургия, и было допущено к причащению не менее 3000 человек. Постоянно приходилось причащать раненых и в лазаретах, и количество причастников превосходило 700 человек. Роздано книжек, Нового Завета и Евангелий отдельных евангелистов более 600 экземпляров. В лазаретах, как в воскресные дни, так и в будни совершались молебные пения и акафисты». (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад Высокопреосвященнейшему Экзарху Сергию от 23 октября 1941 года. Рига. Личный архив священника Андрея Голикова.) Духовные труды Внутренней Миссии совершались непрерывно, в этом о.Кириллу помогали молодые священнослужители: о.Роман Берзиньш в будние дни, а о.Герман Жегалов в дни воскресные. (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад Высокопреосвященнейшему Экзарху Сергию от 23 октября 1941 года. Рига. Личный архив священника Андрея Голикова.) Кроме них, в делах Миссии принял участие и о.Георгий Бенигсен. На всю жизнь в памяти о.Георгия запечатлелись образы богослужений, проводимых на территории лагерей военнопленных: «Это были самые страшные литургии в моей жизни. Посередине лагеря, под открытым небом, совершается Таинство Евхаристии. Кругом тысячи мужчин, несчастных, измученных, бесконечно усталых, голодных. Пятидесятилетние мужи и шестнадцатилетние юноши стоят, тесно прижавшись друг к другу, и плачут, не стесняясь никого, плачут, чувствуя сердцем, что здесь Тот, перед Кем можно излить все унижения, всю скорбь, всю боль о себе, о Родине, о близких, оставшихся дома и несущих бремя советского строя...
Кончается литургия. Подходят целовать крест, целуют руку священника, целуют его ризы, стараются, несмотря на строжайшее запрещение, шепнуть несколько слов, передать записку с адресом, с просьбой разыскать близких. А немцы начинают зверствовать в открытую. Страшные расстрелы евреев. Аресты «инакомыслящих». И колоссальных масштабов систематическое, продуманное уничтожение русской живой силы — военнопленных». (Бенигсен Георгий, протоиерей. Указ. соч. С.133—134.)
В берлинской газете «Новое Слово» (21 сентября 1941 г.) появилась публикация, сообщающая о том, что 31 августа 1941 года «в рижском православном соборе состоялось специальное богослужение для русских военнопленных, на котором присутствовало 5000 человек, причем пел хор из 35 военнопленных. (Шкаровский М.В. Указ. соч. С.353.) Возможно, эта информация, дойдя из Риги до Берлина, подверглась некоторым изменениям. Трудно предположить, чтобы подобного рода богослужение немцы позволили бы совершить в Рижском кафедральном соборе, когда даже службы в лагерях военнопленных удавалось организовывать «с огромными трудностями». (Бенигсен Георгий, протоиерей. Указ. соч. С.133.)
Однако совсем отвергнуть этот рассказ нет особых оснований. Тем более сохранилось свидетельство клирика Латвийской епархии, некоторое время служившего в Псковской Миссии, диакона Михаила Трубецкого о подобной литургии для военнопленных красноармейцев, которую лично служил Экзарх Сергий (Воскресенский). «В Риге он служил обедню в лагере для 10000 военнопленных, и они все ревели, как маленькие дети, и среди них он организовал великолепные хоры, но, к сожалению, многие из них не перенесли тяжелой зимы». (Трубецкой М. Свидетельство (из архива Н.А. Струве) // Вестник РХД. 2003. №186. С.289.)
Особенно важен в нашем повествовании беспристрастный источник, никак не заинтересованный в приукрашении действительности, — сводки полиции безопасности и СД, где говорилось о том, что даже те немногие богослужения, которые удалось совершить православным священникам в лагерях военнопленных в Прибалтике летом—осенью 1941 года, произвели колоссальное впечатление на красноармейцев: «Многие тысячи их исповедовались и причащались, плакали и молились, стояли совершенно тихо и неподвижно, как в потрясении, и благодарили после богослужения священников трогательными словами. Точно такие же явления можно было наблюдать в лазаретах для военнопленных, когда священники еще могли посещать их». (Шкаровский М.В. Указ. соч. С.353.)
Очень скоро, в октябре 1941 года, каритативная деятельность Внутренней Миссии натолкнулась на противодействие немецкого командования, которое в свою очередь вынуждено было подчиниться жестким директивам, приходящим из Берлина. В 1942 году, несмотря на все обращения Экзарха Сергия к оккупационной администрации, «в соответствии с общей направляющей линией богослужения для военнопленных в Прибалтике были запрещены». (Шкаровский М.В. Указ. соч. С.353.) Начальник Внутренней Миссии о.Кирилл Зайц, описывая сложившуюся ситуацию, с горечью недоумевает: «Это распоряжение немецких властей непонятно, так как посещение православными священниками русских пленных и беседы с ними могут принести только пользу самим немцам». (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад Высокопреосвященнейшему Экзарху Сергию от 23 октября 1941 года. Рига. Личный архив священника Андрея Голикова.)
Отчеты о небывалом духовном подъеме среди военнопленных, их укреплении и сплоченности, свидетельствовали о востребованности и успехе трудов православных миссионеров. Это не могло не беспокоить окупационные власти. Кроме того, советское правительство, не приняв положений Женевской конвенции, спровоцировало немцев на бесчеловечное отношение к военнопленным красноармейцам. Если в первые недели войны Германия надеялась через государства-посредников достичь взаимной договоренности с СССР относительно военнопленных, то к концу 1941 года эти надежды окончательно развеялись. (До сентября 1941 года немцы в одностороннем порядке пересылали советскому правительству списки военнопленных Красной Армии. Не получив подобного ответа от советской стороны, немцы эту практику прекратили. См.: Толстой Н. Указ. соч. С.19.) В связи с этим общее, и без того плачевное положение советских военнопленных в немецких концлагерях ухудшилось, строго воспрещался вход на территорию лагерей гражданским лицам. В октябрьском докладе протоиерея Кирилла Зайца этому ужесточению лагерного режима также находится подтверждение: «Главный начальник над военнопленными, генерал, требует, на основании прямого закона, чтобы из невоенных никто не был допущен в лагеря, ни в лазареты. И это запрещение касается и всего духовенства — священников, пасторов, ксендзов. Лазаретное начальство не должно обращать внимание на то, что больные, умирающие просят призвать священника для напутствования исповедью и причащением Св. Таин». (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад Высокопреосвященнейшему Экзарху Сергию от 23 октября 1941 года.)
Наконец, одной из вероятных причин запрета священникам-миссионерам посещать лагеря и лазареты с русскими военнопленными, стала необычайная популярность Экзарха Сергия среди православного населения Риги и всего Экзархата, особенно возросшая после того, как владыка Сергий предпочел эвакуации в Москву остаться на своем посту в Латвии, прекрасно осознавая всю серьезность и опасность этого шага. Паства и клир оценили мужество и преданность своего архиерея. В свидетельстве одного из очевидцев о митрополите Сергие говорится следующее: «На его проповеди люди приходили, а говорил он очень хорошо. И не всегда это были очень приятные слова, ибо он говорил правду и знал, что не все ему доверяют. Когда он выходил из церкви, народ окружал его, задавая вопросы или подходя под благословение, особенно после того, как он не уехал из Риги». (Герих А. Сергий, митрополит Литовский // Вестник РХД. 2003. №186. С.279.)
По достоинству оценили Экзарха Прибалтики и немецкие власти, не случайно они все более и более опасались возраставшей популярности Сергия (Воскресенского). Чтобы хоть как-то нейтрализовать деятельность не в меру активного митрополита, немцы запретили духовное и материальное окормление советских военнопленных, тем самым, подорвав работу Внутренней Миссии, а весной 1942 года выслали владыку из Латвии, таким образом поставив под вопрос возможность существования Прибалтийского Экзархата.
На одно из заявлений митрополита Сергия, направленное в верховное командование Вермахта, относительно духовного попечения о советских военнопленных, ведомство полиции безопасности, рассмотрев просьбу Экзарха, ответило отказом: «Предложение было отклонено, так как Сергий не пользуется доверием». (Шкаровский М. В. Нацистская Германия... С.354.)
Итак, к зиме 1941 года деятельность Внутренней Православной Миссии была свернута. Хотя сохранились свидетельства о том, что в отдельных случаях продолжалось окормление военнопленных православными священниками в Латвии и в Эстонии. Но это были именно единичные случаи, не организованные Епархиальным или Экзаршим Управлением, а состоявшиеся лишь благодаря инициативе священников, сумевших убедить комендантов лагерей в необходимости оказать помощь несчастным узникам.
Игумен Павел (Горшков) наместник Свято-Успенского монастыря в Печорах (Город Печоры находится в 50 км от Пскова, в предвоенные и военные годы относился к Эстонской республике.) в 1941—1944 гг., «несмотря на условия оккупационного режима и свой преклонный возраст, ...старался не только поддерживать порядок в обители, но и выполнять свой христианский долг, помогая голодающим, обездоленным, беженцам, военнопленным». (Калкин О.А. Игумен (Горшков), наместник Псково-Печерского монастыря // Санкт-Петербургские Епархиальные ведомости. Выпуск 26—27. С.177.) По благословению игумена в двух приходах города Печоры, на сельских приходах и в самом монастыре непрерывно «собирались деньги и продукты не только для больных и голодающих, находящихся в больницах Печор и Пскова, в тамошних богадельнях, но и для военнопленных». Подводы, нагруженные продуктами, неоднократно отправлялись из монастыря в Псков. Не всегда оккупанты давали разрешение пересечь границу рейхскомиссариата Остланд. Порой отец Павел лично сопровождал благотворительный «поезд» в Псков. Письма-благодарности приходили в монастырь из Пскова из богадельни на Завеличье, из городской больницы, из Псковского дома инвалидов, от больных и раненых военнопленных и персонала госпиталя лагерного пункта 134 в городе Пскове. (Вместо славы претерпел поношение // Санкт-Петербургские Епархиальные ведомости. Выпуск 26—27. С.179—180.) В одно из своих пастырских посещений концлагеря в 1944 году игумен Павел «...под предлогом, что ему нужны работники в монастырь, вызволил из фашистского лагеря более десяти русских». (Вместо славы претерпел поношение // Санкт-Петербургские Епархиальные ведомости. Выпуск 26—27. С.180.)
Активную благотворительную деятельность развил в Нарве архиепископ Павел (Дмитровский). Владыка Павел возглавлял часть Эстонской Православной Церкви, вошедшей в состав Прибалтийского Экзархата и сохранявшей таким образом каноническое единство с Московской Патриархией. (Другая часть Православной Церкви в Эстонии, возглавляемая митрополитом Александром (Паулусом), в годы немецкой оккупации вновь ушла в схизму, вновь возвратившись под юрисдикцию Константинопольского патриарха.) В самом городе на берегу реки Наровы в «красных амбарах» были размещены советские военнопленные. Владыка сумел договориться с начальником лагеря «об оказании военнопленным помощи одеждой и бельем». Наряду с этим, архиепископ Павел лично совершал в этом лагере богослужения. Раиса Матвеева до своего отъезда в Псков, где она примкнула к Псковской Миссии, жила в Нарве и была давно знакома с архиепископом Павлом. Узнав о том, что владыка посещает лагерь, Матвеева попросила его взять «с собой в качестве певчей, потому что много лет пела в церковном хоре». (Рацевич Р. Страдать, так вместе с русским народом // Нарвский архиепископ. Материалы к биографии епископа Нарвского и Изборского Павла (Дмитровского), впоследствии — архиепископа Таллинского и Эстонского. Нарва. 1997. С.12-13.) Благодаря ее рассказу, можно воссоздать картину служения архиепископа Павла: «В назначенный день пришла в соборную ограду, где около большой двухколесной тележки хлопотали пожилые женщины, укладывая и закрепляя мужское белье, чтобы оно не свалилось. Подъехав к лагерю, тележку сдали на вахту, а Владыка и мы вошли в огромный амбар. Поднялись наверх, где был деревянный пол — настил, на котором в ночную пору вповалку спали военнопленные. Посредине стоял аналой (видимо, Владыка был здесь не первый раз), на который он положил крест и Евангелие. Плотной стеной окружили пленные Владыку. Отслужив молебен, он произнес слово, насыщенное любовью к изнемогающей Родине и русскому народу и верой в победу». (Рацевич Р. Страдать, так вместе с русским народом // Нарвский архиепископ. Материалы к биографии епископа Нарвского и Изборского Павла (Дмитровского), впоследствии — архиепископа Таллинского и Эстонского. Нарва. 1997. С.13.)
В Латвийской епархии, несмотря на трудности, возникшие в Риге в конце 1941 — в начале 1942 года, помощь военнопленным Красной армии все-таки в отдельных случаях проводилась. Вдалеке от столицы, в провинциальном городке Карсаве настоятелем храма св.Ефросиний Полоцкой о.Иоанном Трубецким (Священник Иоанн Трубецкой родной (младший) брат о.Николая Трубецкого, служившего в 1941 году вместе с другим братом Михаилом в Псковской Православной Миссии.) была организована «помощь пленным советским солдатам в немецком лагере «Малнава», где стараниями Русского Комитета было спасено немало жизней, но еще больше — душ людей». (Голиков Андрей, священник. Указ. соч. С.163.)
В городе Виндау до своей хиротонии во епископа служил и являлся благочинным района протоиерей Иоанн Гарклавс. Помощь беженцам и военнопленным стали неотъемлимой частью его служения. В этом районе комендант лагеря разрешил священнику совершать богослужения в лагере военнопленных, но отказывался принимать собранные при храме продукты. Тогда о.Иоанн прибег к хитрости, повелев своим помощницам на приходе испечь для литургии в лагере особые просфоры, в несколько раз больше обычных. Администрации лагеря священник пояснил, что наделение причащающихся церковным хлебом-антидором — обязательная часть древнего православного обряда. Немцы не стали возрожать против освященной веками церковной традиции, а военнопленные, участвуя в литургии, смогли еще хоть немного подкрепить свои надорванные силы. (Устное свидетельство протоиерея Сергия Гарклавса, данное автору 3 июля 2004 года в г.Санкт-Петербурге.)
Наряду с такими отрадными фактами, немецкие власти продолжали придерживаться жесткой позиции в отношении советских военнопленных и их участия в православном богослужении. В связи с этим оккупационная администрация требовала от Эк-заршего и Епархиального Управлений строгого контроля в этом вопросе от подведомственного духовенства. В октябре 1943 года по благочиниям Латвийской епархии было разослано соответствующее распоряжение: «Правительственные учреждения напоминают, что каждое общение с военнопленными строго запрещено, вследствие чего пленным запрещено также посещение храмов. Поэтому в тех случаях, когда в храмы являются упомянутые военнопленные, настоятели должны просить их оставить храм, а в случае непослушания сообщать о том полиции». (ЛГИА. Ф.7469. Оп.1. Д.20. Л.104.)
Другое предписание, подготовленное в канцелярии Епархиального Управления, рекомендовалось настоятелям храмов вывесить «на видном месте у церкви». Здесь подход оккупационной администрации выражен в несколько смягченных тонах: «По распоряжению надлежащих органов государственной власти военнопленным воспрещается посещать общественные богослужения в связи с чем для них будут устраиваться особые богослужения в предназначенных для сего местах». (ЛГИА. Ф.7469. Оп.1. Д.20. Л.247а.) На практике же добиться разрешения на проведение таких специальных богослужений для военнопленных зачастую было довольно сложно.
В Епархиальный Совет Латвии в начале июня 1943 года пришло весьма любопытное обращение от пастора Яунаценского прихода П.Кирсона. В письме пастора было высказано предложение «...прислать священника для совершения православного богослужения для русских пленных в Яунаценской и Вадактской волостях». (ЛГИА. Ф.7469. Оп.1. Д.78. Л.45.) Видимо, военнопленные из лагеря, распологавшегося недалеко от Яунаценского лютеранского храма, в большинстве своем относили себя к христианам православного обряда, а потому пастор Кирсон, искренне желая помочь заключенным, обратился в Епархиальный Совет Латвийской Православной Церкви. Не злоупотребляя бедственным положением несчастных, он не допустил в их отношении попыток прозелитизма. После заседания Епархиального Совета было решено «немедленно хлопотать у соответсвующих властей о разрешении пленным собраться 24 июля 1943 с.г. на богослужение». Вместе с тем была отправлена благодарность пастору Кирсону «...за проявленную им заботу о православных». (ЛГИА. Ф.7469. Оп.1. Д.78. Л.45.)
Между тем, как уже говорилось, Внутренняя Православная Миссия, изначально сориентированная только на окормление военнопленных, осенью 1941 года была вынуждена приостановить свою работу. Однако ее руководитель — протоиерей Кирилл Зайц был в принципе против выжидательной тактики — ожидать когда наконец немцы сделают уступку и вновь позволят православным миссионерам посещать лагеря военнопленных. В своем докладе к митрополиту Сергию (Воскресенскому) от 13 ноября 1941 года о.Кирилл подробно изложил свое видение возможных направлений миссионерского делания в новых сложившихся условиях: «...работа по внутренней миссии и в мирное время, тем более в нынешнее военное время, не должна не только прекращаться, но и ослабевать. Сейчас же, если исключить работу среди военнопленных, другой миссионерской работы в Епархии не видно никакой. Если препятствием служило болышевицкое засилье, продолжавшееся целый год, а после него военное время, то теперь, кажется, уже настало время, с отодвижением от нас военных действий, со всею серьезностью взяться за миссионерскую работу. Работа эта должна быть неотложна.
Прежде всего, безотлагательно необходимо начать просветительно-миссионерскую работу с молодежью. За время усиленной пропаганды коммунизма, распространения различных отрицательных теорий или учения о равноценности всех верований, всех религий и заметно развившегося в последние годы среди православных равнодушия к своему Православию, — молодежь потеряла возможность правильной оценки всевозможных теорий, потеряла и прямой путь к достижению намеченной для человека цели его земной жизни, каковая ясно выявлена в Святом Православии. Однако сейчас наблюдается в молодежи и страстное стремление обрести потерянный было смысл жизни, обрести Бога и религию. Сердце горит и пламенеет. На это ясно указывает почти неудержимое стремление многих юношей отправиться в разоренную Русь на миссионерскую работу. Этот огонь разгорелся и он не должен загаснуть. Причины воспламенения сердец могут быть усмотрены в той жалости, в том сочувствии к неимоверным страданиям родного народа, в неудержимом желании оказать ту или другую помощь, что не может не тронуть сердце христианина». (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад по вопросам Внутренней Миссии // Даугава. 1995. №6. С.154-155.)
Далее о.Кирилл предлагает конкретные шаги в миссионерской работе:
«А) в самое ближайшее время устроить среди молодежи регулярные беседы, с подробным выяснением Православного основного учения и с подробным указанием на заблуждение сектантов и римско-католиков, и обличением этих заблуждений;
Б) во время занятий слушатели обязаны не просто выслушивать предлагаемые беседы, а должны вести записи, уметь отыскивать в Библии нужные тексты, заучивать их, уметь выяснить трудные места в Священном Писании и места, извращаемые сектантами. Должно в основных положениях усвоить и учения сектантов. Занятия могут быть не менее 3 раз в неделю; записавшиеся слушатели должны посещать занятия неотпустительно.
Лекторами на занятиях с молодежью, помимо меня, могут быть назначены Его Высокопреосвященством еще и другие лица.
Кроме изучения миссионерских вопросов, непременно должно быть и изучение песнопений Православной Церкви под руководством лица, назначенного Владыкой.
Весьма желательно издание миссионерского журнала и листков, что теперь пока невозможно, но к чему надо будет приступить при первой возможности.
Для поднятия религиозного духа и сплочения православных должны быть устраиваемы торжественные богослужения во дни храмовых и других праздников, при участии возможно большего количества духовенства соседних приходов, с обязательным произнесением и проведением нескольких бесед на Евангельские или злободневные, а где нужно, и миссионерские темы. Для усиления торжественности в провинции и привлечения возможно большего количества богомольцев как данного прихода, так и соседних следует, на счет миссионерских сумм, командировать кого-нибудь из центра для принятия участия в торжестве. Основываясь на опыте миссионерской службы в довоенное время, считаю эту меру обязательною.
Со временем необходимо устроить и миссионерские краткосрочные курсы для молодых иереев и псаломщиков, так как специально миссионерские вопросы в бывшем Богословском Институте не разбирались». (Зайц Кирилл, протоиерей. Доклад по вопросам Внутренней Миссии // Даугава. 1995. №6. С.155-156.)
Многие предлагаемые протоиереем Кириллом Зайцем меры позже нашли свое воплощение в церковной и миссионерской работе в оккупированных немцами русских областях. Издание миссионерского журнала «Православный Христианин», организация Богословских курсов в Вильно, где особое внимание было уделено именно миссионерской подготовке студентов (никто иной, как сам о.Кирилл преподавал на курсах сектоведение и миссиологию), наконец, просветительская и миссионерская работа с детьми и молодежью, достигшая большого размаха в рамках деятельности Псковской Православной Миссии.
Экзарх Сергий (Воскресенский), познакомившись с докладом начальника Внутренней Миссии, не долго думая, назначил опытнейшего миссионера на руководство теперь уже Внешней Православной Миссии с центром в Пскове. По-видимому, Владыка решил, что опыт, энергия и талант о.Кирилла окажутся более важными и нужными как раз в русских оккупированных областях, там, где начиналось церковное возрождение, там, где разгоралась духовная брань за душу русского человека, из которой Псковская Православная Миссия вышла победителем.
Поскольку об основных направлениях Внешней Миссии нами уже подробно говорилось, мы обратим теперь главное внимание в основном на делах милосердия и благотворительности.
С конца 1941 — начала 1942 года во многих городах оккупированного Северо-Запада России появляются благотворительные организации, которые, как правило, организовывались по инициативе русской общественности. Практически во всех случаях в работе этих организаций, комитетов и обществ активное участие принимали Православная Церковь в лице ее священнослужителей — членов Псковской Миссии и их паствы. Их заботами собирались денежные и материальные средства, одежда и продукты питания, предназначенные для беженцев, детей-сирот, стариков и всех, кто остался без крова и возможности выжить без посторонней поддержки.
В первый же год оккупации в Пскове был организован Русский Комитет. В сферу его деятельности входили мероприятия идеологического, культурно-просветительского и благотворительного свойства. Между прочим, членами Комитета вынашивались планы политического устройства России, свободной как от советского, так и от нацистского режима. В состав Русского Комитета входили довольно заметные личности военного Пскова: редактор газеты «За Родину» Хроменко, писатель, поэт и корреспондент той же газеты Филюстинский, голова Псковской городской Управы В.М.Черепенькин, «ученый и знаток церковной музейной древности Пороменский, корреспондент газеты «За Родину» П.И.Зубов, купец и бывший староста псковской Успенской церкви И.И.Мамаев и некоторые другие. Комитет вел обширную работу, устраивая беседы, концерты, лекции, театральные представления». (Архив УФСБ РФ по Псковской области. Д.АА 10676. Т.1. Л.88.) В 1942 году Псковская Миссия начала участвовать в работе Русского Комитета. Несколько представителей Псковской Православной Миссии вошли в состав Комитета: священник Георгий Бенигсен, А.Я.Перминов, К.И.Кравченок, В.Караваев. Совместная деятельность Миссии и Комитета велась в рамках общества «Самопомощь», которое было образовано при Городской Управе и являлось, своего рода, отделением Русского Комитета. Общество это «устраивало сборы пожертвований деньгами или продуктами, преимущественно картофелем», для содержания дома инвалидов, детских приютов и детских садов. (Архив УФСБ РФ по Псковской области. Д.АА 10676. Т.1. Л.88.)
В конце 1943 года в конторе Псковского радиоузла проводился сбор средств для помощи «...пострадавшим от войны беженцам, старикам и детям». За полтора месяца было собрано около 100 тысяч рублей и передано в кассу «Самопомощи». (Северное Слово. Ревель. 22 декабря 1942 г. №150(242).)
По инциативе Управления Миссии в помещениях, принадлежащих Русскому Комитету, проводились концерты духовной музыки, а средства, вырученные от продажи билетов, поступали в кассу «Самопомощи». По распоряжению Управления Православной Миссии участие в благотворительных концертах должны были принимать хоры всех действующих церквей города Пскова. Один такой грандиозный концерт был устроен в Псковском кафедральном соборе. (Архив УФСБ РФ по Псковской области. Д.АА 10676. Т.1. Л.88.) Другой концерт прошел 26 декабря 1943 года, когда «...объединенный хор Псковских городских церквей под управлением протоиерея Михаила Гривского в Псковском малом театре дал духовный концерт, доход с которого поступил в общество «Самопомощь» города Пскова». (ГАПО. Ф.1633. Оп.1. Д.10. Л.19 об.)
Управление Миссии в циркуляре о десятипроцентном отчислении с дохода «в пользу Миссии» предлагало также подведомственному духовенству проводить в храмах сборы на «Красный Крест» и «Самопомощь». (Архив УФСБ РФ по псковской области. Д.АА 10676. Т.2. Л.293 об.) Не менее активно в оккупированном Пскове проявляла себя другая благотворительная организация — «Красный Крест». Срок ее деятельности начался 1 сентября 1941 года. «Красный Крест» города Пскова не пользовался правами международного Красного Креста, но своей многогранной и неутомимой деятельностью вполне заслуженно носил свое имя. Сотрудники «Красного Креста» организовывали сборы денег по православным церквам. Так, Великим постом 1942 года настоятелями псковских храмов было собрано 10 тысяч рублей и роздано нуждающимся через «Красный Крест». (Герн. Возрождается религия, возрождается народ // Псковский Вестник. 30 мая 1942 г. №19(31). С.З.)
Денежные суммы поступали также от частных жертвователей, некоторую помощь оказывало и Городское Управление. В августе 1942 года редакция газеты «За Родину» в городе Дно организовало сбор пожертвований в пользу «Красного Креста». В итоге было собрано более 41-й тысячи рублей. (За Родину. Дно. 14 августа 1942 г. №144(204).)
По инициативе «Красного Креста» для лазарета русских военнопленных собиралась одежда, лечебные материалы, чинилось постельное белье. Силами «Красного Креста» содержался детский сад на 55 человек, были открыты бесплатная столовая на 100 человек, мастерская по пошиву одеял, был открыт благотворительный амбулаторный прием для больных и предусмотрено посещение их на дому докторами Богоявленским Е.Д. и фельдшерицей Яковлевой М.В., предложившими свои услуги бесплатно. Членами «Красного Креста» был засеян и обрабатывался огород с овощными культурами, урожай с которого также распределялся среди беженцев и нищих. Беднейшим гражданам ежемесячно из кассы «Красного Креста» выдавалось 300 денежных пособий, бесплатно распределялись дрова и одежда, детям выдавались подарки к Рождеству и Пасхе. Около 80 человек бескорыстно трудились в этой благотворительной организации. Наиболее активными являлись: Федорова М.Ф., Томилина А.И., Сервирог С.Т., Дедикова Н.И., Иванова Е.М., Кениг А.Ф., Мамаев И.И. Городской голова Пскова Черепенькин В.М., приглашенный на открытие благотворительной столовой, писал об этом событии так: «Служили молебен, тихо пел хор; старики и старухи плакали и благодарили Федорову М.Ф., Томилину А.И. и других». (Черепенькин В.М. Работа Красного Креста в городе Пскове // Псковский Вестник. 20 июня 1942 г. №22(34). С.3.)
В ноябре 1942 года в городе Дно усилиями Городского Управления был организован Комитет народной помощи под председательством благочинного Дновского округа о.Василия Рушанова. В состав Комитета вошли представители Городской Управы, Православной Церкви, Отдела труда, городской больницы, Отдела пропаганды, школы, лесничества и Районного Управления. Главной задачей, которую поставил Комитет, стало — «оказание материальной помощи всем остро нуждающимся людям». Для организации сбора денежных средств в общественных учреждениях были установлены специальные кружки. Комитет обратился к населению с призывом пожертвовать продукты и вещи, а также с прошением к отделу пропаганды «организовать концерты и спектакли, сбор с которых передать в фонд Комитета». (Комитет Народной Помощи города Дно к русским людям // За Родину. Дно. 20 ноября 1942 г. №227(287).)
Не более месяца прошло после обращения Комитета, как стали поступать пожертвования денежными суммами и продуктами питания. Наибольшие денежные сборы были проведены на приходах Дновского благочиния. (Кондратьев. Народная помощь // За Родину. Дно. 13 декабря 1942 г. №247(307).)
В январе 1943 года Комитет народной помощи в Дно провел рождественскую лотерею — 5000 билетов по 5 рублей с 500 выигрышей. В числе призов были промышленные товары: предметы галантереи, шерстяной отрез на костюм, стеклянная и глиняная посуда, табак и пр. В местной газете с призывом поучаствовать в благотворительной акции Комитета выступил его председатель священник Василий Рушанов. Свое печатное обращение благочинный закончил словами: «Каждый, покупающий лотерейный билет, дает возможность Комитету удовлетворить в большой степени острую нужду наших ближних и тем самым сделать им рождественский подарок». (Рушанов В. Рождественская лотерея // За Родину. Дно. 3 января 1943 г. №2(323).)
Праздник Святой Пасхи в апреле 1943 года Дновский Городской Комитет Народной Помощи также встретил благотворительным мероприятием, которое получило название «Красное яичко» и было организовано, дабы поделиться пасхальной радостью со всеми обездоленными: сиротами, инвалидами, престарелыми, беженцами. Благотворительный фонд было решено создать двумя путями: сбором «добровольных пожертвований по подписным листам, как деньгами, так и продуктами питания, одеждой, обувью и предметами домашнего обихода, и путем организации пасхальной благотворительной лотереи». Сбор пожертвований был организован при храме Михаила Архангела города Дно. Принимал приношения и оформлял подписные листы староста этого прихода. (Костенецкий. Красное яичко обездоленным // За Родину. Дно. 17 апреля 1943 г. №90(402).)
|
