(стр.2)
Таким образом, нацистские ведомства, не желая вступать в конфликт с местными органами управления, сделали для Эстонии исключение, позволив существовать там национальной Православной Церкви, но при условии полного очищения ее от русских общин. Следует отметить, что опасение Холлберга насчет возможности перехода отдельных эстонских приходов к епископу Павлу были не беспочвенные. Так, в сообщении полиции безопасности и СД от 26 июня 1942 г. говорилось: ‘‘На острове Эзель было установлено, что отдельные греко-православные священники ведут пропаганду о том, что эстонский народ должен идти вместе с русским. Бог заберет плеть и меч из рук Гитлера’‘.[ 29 ]
Помимо враждебной позиции Восточного министерства и конфликтов с эстонскими националистами, еще одной проблемой, с которой столкнулся экзарх, было запрещение духовного окормления советских военнопленных. В первые месяцы войны местная администрация в Прибалтике по своему усмотрению разрешила проводить православные богослужения в лагерях. Яркие свидетельства о них оставил протоиерей Георгий Бенигсен: ‘‘Мы делаем все возможное, чтобы проникнуть к военнопленным и в Россию. Наконец удается первое. То, что мы видим, ужасно! Десятки тысяч, сотни тысяч истощенных, замученных, оборванных, босых, голодных - не людей, а комков голых нервов... Нам с огромными трудностями удалось организовать богослужения в лагерях военнопленных в Риге. Это были самые страшные литургии в моей жизни... Кончается литургия. Подходят целовать крест, целуют руку священника, целуют его ризы, стараются, несмотря на строжайшее запрещение, шепнуть несколько слов, передать записку с адресом, с просьбой разыскать близких. А немцы начинают зверствовать в открытую. Страшные расстрелы евреев. Аресты ‘‘инакомыслящих’‘. И колоссальных масштабов систематическое, продуманное уничтожение русской живой силы - военнопленных’‘.[ 30 ]
Эти воспоминания подтверждаются и другими свидетельствами. В сообщении полиции безопасности и СД от 21 сентября 1942 г. говорилось, что небольшое количество богослужений, которое было проведено в прибалтийских лагерях военнопленных, произвело огромное впечатление на красноармейцев: ‘‘Многие тысячи их исповедовались и причащались, плакали и молились, стояли совершенно тихо и неподвижно, как в потрясении и благодарили после богослужения священников трогательными словами. Точно такие же явления можно было наблюдать в лазаретах для военнопленных, когда священники еще могли посещать их’‘.[ 31]
В берлинской газете ‘‘Новое Слово’‘ даже сообщалось, что 31 августа 1941 г. в рижском православном соборе состоялось специальное богослужение для русских военнопленных, на котором присутствовало 5000 человек, причем пел церковный хор из 35 военнопленных.[ 32 ]
Но это, вероятно, было одно из немногих исключений. Уже в 1942 г. в соответствии с общей направляющей линией богослужения для военнопленных в Прибалтике оказались запрещены. Неоднократные попытки экзарха изменить ситуацию не увенчались успехом. Например, 21 февраля 1944 г. ведомство шефа полиции безопасности сообщало Министерству иностранных дел в ответ на его запросы от 29 июля и 21 сентября 1943 г., что последнее пришедшее в верховное командование вермахта заявление о душепопечении советских военнопленных поступило от митрополита Сергия через коменданта лагеря при командующем частями вермахта ‘‘Остланда’‘ в Риге. В нем экзарх просил разрешить подчиняющимся ему священникам служить в лагерях и лазаретах. ‘‘Предложение было отклонено, так как Сергий не пользуется доверием’‘.[ 33 ]
Единственное исключение уже в 1944 г. оказалось сделано для бывших советских военнопленных, состоявших на службе в германской армии. Согласно определению командующего частями вермахта ‘‘Остланда’‘ от 8 февраля 1944 г., санкционированного РМО 23 марта 1944 г., им было позволено посещать церкви.[ 34 ]
Более того, за организацию помощи военнопленным целый ряд церковных деятелей подвергся репрессиям. Именно за эту помощь были расстреляны В.К. Мункевич-Неплюева и старообрядцы К.Р. Портнов, К.Е. Портнова и А.Е. Ершова; все они в прошлом являлись участниками ‘‘Рижского студенческого православного единения’‘. И все же при рижском кафедральном соборе существовал Дамский комитет, возглавляемый О.Ф. Бенуа, оказывавший помощь беженцам и советским военнопленным.[ 35 ]
Существует большое количество документов о том, что к русским старообрядцам, которых проживало в Латвии и Эстонии более 100000, нацисты относились особенно враждебно. Достаточно упомянуть сообщение полиции безопасности и СД от 18 июля 1941 г.: ‘‘Староверы сильно коммунистически ориентированы и были во время коммунистического господства вместе с евреями составным элементом коммунистической партии. Часть этих староверов и, прежде всего, молодое поколение после вступления германских войск образовала банды... Вспомогательным полицейским группам дано указание передавать ведущих руководителей и духовенство староверов оперативным командам’‘.[ 36 ]
Несмотря на всевозможные препятствия, порой экзарху удавалось добиваться крупных уступок со стороны германских ведомств. Важным фактом стало открытие в ноябре 1942 г. в Вильно Духовной семинарии при Свято-Духовом монастыре. Ректором ее стал бывший профессор и проректор Московской Духовной Академии протопресвитер Василий Виноградов. Средства для семинарии собирали в храмах экзархата. Выпускники ее - молодые священники должны были, прежде всего, вести миссионерскую работу в России. Стараясь проводить в Прибалтике более мягкую политику, нацисты не запрещали там полностью теологическое образование, как на других занятых восточных территориях, а лишь добивались выделения теологических факультетов из рамок университетов и превращения их в самостоятельные учебные заведения. Эта акция была в основном завершена к маю 1944 г. Следует также упомянуть, что с начала 1944 г. Русская Церковь в Прибалтике смогла издавать свой журнал под названием ‘‘Распоряжения и сообщения Высокопреосвященнейшего Сергия, Митрополита Литовского и Виленского, Экзарха Латвии и Эстонии’‘.[ 37 ]
И все же положение Сергия было очень сложным и противоречивым. Он старался вести осторожную политику, всячески подчеркивая свою верность Московской Патриархии. Однако требования нацистов отмежеваться от июньского 1941 воззвания Местоблюстителя заставили экзарха отреагировать заявлением: ‘‘Советская власть подвергла Православную Церковь неслыханному гонению. Ныне на эту власть обрушилась кара Божия... За подписью Патриаршего Местоблюстителя Сергия, митрополита Московского и Коломенского большевики распространили нелепое воззвание, призывая русский народ сопротивляться германским освободителям. Мы знаем, что блаженный Сергий, муж великой учености и ревностной веры, не мог сам составить столь безграмотное и столь бессовестное воззвание. Либо он вовсе не подписывал его, либо подписывал под страшными угрозами...’‘. В то же время экзарх порекомендовал вдумчиво и внимательно читать, тщательно разбирая в приходах, выпущенную Местоблюстителем известную декларацию 1927 г. о лояльности советской власти.[ 38 ] Ему даже удалось временно убедить германские ведомства в том, что Московский митрополит не был действительным автором патриотического воззвания от 22 июня 1941 г.
На созванном по требованию референта гестапо по делам Русской Православной Церкви 23 июля 1942 г. Архиерейском совещании экзархата в Риге была направлена приветственная телеграмма Гитлеру, обнародовано заявление с отмежеванием от патриотической позиции, занятой Патриархией, и принято решение в обычных богослужениях прекратить возношение имени Патриаршего Местоблюстителя Сергия, сохранив его, однако, в архиерейских богослужениях. Под давлением отдела пропаганды при командовании группы армий ‘‘Север’‘ экзарх в конце ноября 1942 г. организовал в г. Дно собрание православного духовенства Ленинградской области (на нем присутствовали главным образом миссионеры), которое также осудило патриотическую позицию Патриархии и одобрило гитлеровский ‘‘новый порядок’‘.[ 39 ]
Подобные поступки экзарха Местоблюститель уже не мог полностью игнорировать. Интересно, что хотя публичная антикоммунистическая позиция митрополита Сергия стала вполне ясна еще осенью 1941 г., вплоть до сентября 1942 г. его имя продолжало возноситься в московской церкви Преображения, настоятелем которой он ранее служил. Еще более показательно, что в изданной в 1942 г. пропагандистской книге ‘‘Правда о религии в СССР’‘ была помещена фотография Владыки Сергия (Воскресенского) вместе с Местоблюстителем, под которой указывалось имя экзарха. А ведь на это нужна была санкция цензуры. Указанную книгу советские разведчики распространяли и в Прибалтике. В сообщении полиции безопасности и СД от 16 апреля 1943 г. говорилось, что у арестованных в Эстонии парашютистов было отобрано ‘‘очень действенное большевистское пропагандистское произведение ‘‘Правда о религии в СССР’‘.[ 40 ]
Но после получения сообщения об июльском совещании в экзархате Патриархия вскоре отреагировала на него. В своем послании от 22 сентября 1942 г. Патриарший Местоблюститель Сергий, обращаясь к чадам Православной Церкви, обитающим в Прибалтике, указывал: ‘‘Упорствующих же в неповиновении голосу Церкви и хулителей ее церковный суд не потерпит в среде епископства православного’‘. В тот же день митрополит Сергий и еще 14 архиереев подписали ‘‘Определение по делу митрополита Сергия Воскресенского с другими’‘: ‘‘Отлагая решение по сему делу до выяснения всех подробностей... 1) Теперь же потребовать от митрополита Сергия Воскресенского и прочих вышеназванных преосвященных объяснения (с опубликованием его в печати), соответствуют ли действительности дошедшие до Патриархии сведения об архиерейском совещании в Риге. 2) В случае, если сведения признаны будут соответствующими действительности, предложить преосвященным немедленно принять все меры к исправлению допущенного ими уклонения от линии поведения, обязательной для архиерв, состоящих в юрисдикции Московской патриархии...’‘.[ 41 ]
Как видно из архивных документов, эта акция была предпринята при участии НКВД в расчете на реакцию международной общественности. 1 октября 1942 г. заместитель наркома внутренних дел Б.З. Кобулов писал секретарю ЦК ВКП(б) А.С. Щербакову: ‘‘В фашистской газете ‘‘Островские известия’‘ за 8 августа с.г.. ..помещено сообщение о состоявшемся в Риге съезде епископов православной церкви, пославшем приветственную телеграмму Гитлеру... В целях разоблачения прибалтийских епископов, пошедших на услужение фашистам, а также для усиления значения патриотических обращений, выпускаемых церковным центром в СССР, в глазах международного общественного мнения митрополит Сергий Страгородский и состоящий при нем совет епископов в количестве 14 человек выпускает специальное обращение к верующим Прибалтийских ССР с особым церковным определением, осуждающим прибалтийских епископов. Негласно способствуя этому политически выгодному для нашей страны мероприятию, НКВД СССР принимает меры к размножению названных патриотических документов типографским способом и распространению их на территории Прибалтийских союзных республик, временно оккупированных немцами. Прошу ваших указаний о передаче этих же документов по радио для Прибалтийских республик’‘.[ 42 ]
Впрочем, сам термин ‘‘Определение’‘ свидетельствовал об осторожности и мягкости. Учитывая наличие фронта, разделявшего экзарха и Патриархию, все изложенные в нем требования приобретали отвлеченное значение. Митрополит Сергий (Воскресенский), в отличие от ряда иерархов, выступавших с прогерманскими заявлениями в других оккупированных республиках СССР, так и не был запрещен в священнослужении. А в апреле 1944 г. Священный Синод постановил: ‘‘рукоположения, совершенные им или подведомственными ему епископами... признаются действительными’‘.[ 43 ]
Вплоть до осени 1943 экзарху удавалось лавировать в отношениях с германскими властями. Широко известна его фраза по поводу последних: ‘‘Не таких обманывали! С НКВД справлялись, а этих колбасников обмануть не трудно’‘.[ 44 ]
Но после избрания в сентябре 1943 г. в Москве Патриарха митрополит Сергий оказался в тяжелом положении. Известие об этом событии вызвало сильную тревогу у германского командования, решившего принять контрмеры. В начале октября Главное управление имперской безопасности совместно с РМО решили подготовить и провести конференцию православного духовенства экзархата во главе с митрополитом Сергием. Пастырям предписывалось: ‘‘1) осуждение и признание недействительным избрание патриарха, 2) принятие резолюции по поводу ‘‘гонения на церковь в СССР’‘, 3) торжественное провозглашение анафемы советскому правительству’‘. Рижское гестапо должно было в срочном порядке выяснить отношение экзарха к проекту. Но Владыка дал понять, что выборы патриарха были произведены в соответствии со всеми каноническими правилами и оспариваться не могут. Об этом доложили в Берлин.[ 45 ]
8-13 октября в Вене состоялось совещание духовенства Зарубежной Русской Церкви, признавшее избрание Московского Патриарха неканоничным. Экзарх отнесся к решениям совещания резко отрицательно, что соответствовало и его позиции в отношении эмигрантских иерархов. Видимо, первоначальные попытки владыки примирить Московскую Патриархию и РПЦЗ встретили негативную реакцию архиереев последней, и с тех пор митрополит Сергий последовательно боролся с влиянием ‘‘мигрантского духовенства. Так, в сообщении полиции безопасности и СД от 2 февраля 1942 г. указывалось: ‘‘Митрополит православной церкви Сергий предпринимал шаги для устранения ‘‘карловацкого’‘ епископа Серафима Ладе, Берлин’‘. А 6 августа 1942 г. экзарх написал руководству рейхскомиссариата ‘‘Остланд’‘ о необходимости практического осуществления им управления русскими православными приходами в Средней и Западной Европе, ‘‘на основании особого поручения, данного ему местоблюстителем патриаршего престола’‘. Правда, германские власти признали попытки митрополита Сергия добиваться этих прав нежелательными.[ 46 ]
Показателен в данном плане конфликт, который произошел весной 1943 г. 16 мая в Пскове появился бывший секретарь митрополита Серафима (Ладе) архимандрит Гермоген в качестве руководителя православного клира во власовских подразделениях. В своем меморандуме германским ведомствам ‘‘Религиозное обслуживание власовских воинских частей’‘ экзарх писал: ‘‘Принимая во внимание принадлежность архимандрита Гермогена к схизматической церковной организации и далеко идущие цели его поездки, ради предосторожности я дал руководителю [Псковской] Миссии указания: 1) напомнить подчиненным ему клирикам о том, что они не могут совершать богослужения совместно с раскольниками... 2) дать понять архимандриту Гермогену, чтобы он не пытался предпринимать попыток совершать богослужения для власовских частей и военнопленных в церквах, находящихся в ведении Управления Миссии’‘. Исходя из этого частного случая, митрополит Сергий выдвинул идею создания в рамках Московского Патриархата центрального церковного ведомства на занятых восточных территориях: ‘‘Чтобы обеспечить церкви порядок и спокойствие также и в послевоенное время и предотвратить ее обусловленный оппозицией схизматического епископата раскол на несколько борющихся между собой сект,. ..просто необходимо обеспечить в церкви России принципиальное продолжение существования канонически законной иерархии... Для обеспечения канонической законности будущего церковного руководства в России было бы лучше всего позаботиться о создании на занятых территориях упомянутого центрального церковного ведомства. Тогда объединенные этим центральным учреждением архиереи могли бы с продвижением фронта воссоединять других епископств. После войны это временное центральное ведомство могло бы подобающим образом приступить к окончательному урегулированию церковных отношений... Кроме того, упомянутое центральное церковное учреждение взяло бы на себя также обслуживание власовских войск. Является роковой ошибкой поручать обслуживание этих войск схизматической, тем более находящейся в Берлине церковной организации’‘.[ 47 ]
Главное предложение экзарха, конечно, принято не было, но на архимандрита Гермогена позиция Владыки оказала сильное воздействие и 5 июня 1943 г. он обратился к митрополиту Сергию с прошением о принятии его ‘‘в лоно Матери - Церкви’‘.[ 48 ]
Противодействовать постановлениям Венского совещания означало противостоять позиции нацистских верхов. И все же экзарх решительно осудил эти постановления. В сообщении командующего полицией безопасности и СД ‘‘Остланда’‘ в отдел политики рейхскомиссариата от 30 ноября 1943 г. говорилось о выраженном митрополитом мнении. Владыка Сергий называл епископов-эмигрантов схизматиками за оппозицию Московской Патриархии. Разрыв с ней, по его мнению, вообще лишал этих епископов права судить о московских делах с канонической точки зрения. Митрополит убеждал немцев признать избрание Патриарха и использовать его в антибольшевистской пропаганде: возрождение церкви является доказательством полного банкротства коммунизма и надо утверждать, что оно неизбежно приведет к гибели последнего.[ 49 ]
Сходная позиция выражалась и в сообщенных 29 ноября 1943 г. командующим полиции безопасности и СД ‘‘Высказываниях экзарха Сергия (Воскресенского) о большевизме’‘: ‘‘Под натиском русской души началась дегенерация большевизма. В этой войне большевизм должен был капитулировать перед русским духом, так как иначе большевизм вообще не мог бы дальше вести войну. Большевики разрушают свое собственное дело тем, что они, как сейчас, отрекаются от своих принципов... Если Сталин однажды возьмет назад все сделанные уступки русской душе, это приведет к революции в России. Если в русских разбудить зверя, с ним будет не справиться. Уже в 1941 в большевистской России произошла бы революция, если бы немцы проводили другую восточную политику’‘. Относительно будущего политического устройства России митрополит Сергий сказал, что ему самому кажется предпочтительней конституционная монархия.[ 50 ]
Упрек в неправильно начатой пропагандистской акции встревожил нацистов. В препроводительной записке к сообщению от 30 ноября 1943 г. говорилось: ‘‘...я пересылаю Вам отношение экзарха Сергия в Риге к Венскому епископскому собору с просьбой передать его Министерству церковных дел, которое в этом деле на соборе было ведущим, и затребовать его мнение относительно канонической законности затронутых вопросов... Если же аргументы экзарха окажутся состоятельными, то пропаганду, которую мы ведем в связи с Венским собором, надлежало бы перевести в другую колею’‘. Мнения министерства и Антикоминтерна оказались неблагоприятными для митрополита Сергия.[ 51 ]
Германские власти категорически настаивали на запрещении в богослужениях возношения имени Патриарха, и 18 ноября архиереи экзархата приняли решение прекратить поминовение его, объясняя это тем, что за ликвидацией титула Местоблюстителя отпадает необходимость и в поминании Сергия с подобным титулом. В то же время они не отдали распоряжения возносить его с новым титулом, ‘‘ссылаясь на неосведомленность о канонической правомочности избрания Патриарха’‘, но подчеркнули свою принадлежность к ‘‘Матери-Церкви’‘, с которой остаются в каноническом молитвенном единстве. Это не удовлетворило гестапо. К тому же экзарх в заявлении на имя рейхскомиссара ‘‘Остланда’‘ неосторожно написал, что православный ‘‘епископат и теперь желает падения Советов, но возможно и даже определенно, свои надежды больше не связывает с победой немцев’‘.[ 52 ]
Начался сбор компрометирующего материала на митрополита. В октябре 1943 г. под руководством начальника полиции и службы безопасности в Риге оберфюрера Ланге состоялось совещание, на котором обсуждалась деятельность экзарха. По свидетельству участника этого заседания И.Л.Глазенапа, майор СД В.В. Поздняков на нем заявил: ‘‘Все молящиеся слушают его (митрополита Сергия) проповеди с замиранием сердца. Совсем недавно преосвященный посвятил свою проповедь одной из заповедей: ‘‘не осуждай - не осужден будешь’‘, и все свои высказывания свел в конечном итоге к тому, чтобы верующие не осуждали тех, кто проявляет недовольство существующим порядком и никуда об этом не сообщали. А проповедь о помощи ближним по заповеди ‘‘возлюби ближнего своего как самого себя’‘ была направлена к тому, чтобы побудить слушающих ‘‘оказывать помощь семьям, кормильцы которых погибли от рук басурманов’‘... Его постоянные молитвы ‘‘о ниспослании мира и благоденствия нашей православной Родине’‘ настраивают верующих против установления нового порядка на территории, освобожденной великой немецкой армией. С помощью господина Левицкого (секретаря экзарха) я подсылал к Сергию агентов-женщин, которые обращались к нему с ‘‘жалобами’‘ на то, что арестовали их кормильцев. Он всегда помогал им материально, утешал их, говорил, чтобы ‘‘надеялись на Бога и свою великую Родину’‘.[ 53 ]
Эти фразы о подлинных настроениях экзарха подтверждает свидетельство священника Михаила Кузменко, в конце 1943-1944 гг. исполнявшего обязанности начальника его канцелярии: ‘‘Когда был избран Святейший Патриарх, оккупанты запретили возносить его имя за богослужением. На епархиальном собрании в Вильно митрополит с волнением в голосе оповестил об этом решении оккупационных властей местное духовенство, но оставил за собой право поминать Патриарха. Я всегда в Вильно сослужил экзарху и не знаю случая, чтобы эта воля его когда-либо нарушалась. За три дня до смерти... в слове своем Высокопреосвященный остановился на страшном историческом моменте, переживаемом Родиной, когда ‘‘нашу святую Русскую Землю попирают враги. Близится час, и, поставленные на колени, они будут просить у нас прощения. Но мы будем тогда так же тверды и немилосердны, как они теперь к нам’‘. А за день до убийства экзарх совершал панихиду по певцу Д. Смирнову и после нее сказал о. Михаилу: ‘‘А ведь я по себе служил панихиду... Так оно и обернется. Теперь я уже не сделаю для них того, что позволил себе сделать раньше’‘.[ 54 ]
Лично знавший митрополита Сергия архимандрит Кирилл (Начис) также рассказывал, что Владыка предчувствовал возможное покушение на свою жизнь и накануне убийства в комнате, где он ночевал, переставлял кровать подальше от окна.[ 55 ]
8 марта 1944 г. IV отдел полиции безопасности и СД, ведавший церковными делами в ‘‘Остланде’‘, составил справку о деятельности экзарха. В ней отмечалось, что он в победу Германии больше не верит, предпринимает попытки отмежеваться от других иерархов, наиболее тесно сотрудничавших с немцами. Митрополиту ставилось в вину регулярное прослушивание передач московского радио, пение в компаниях советской песни ‘‘Синий платочек’‘ и т.п. В эти же дни рижскому гестапо приказали срочно организовать в Риге конференцию православных иерархов и добиться, чтобы она приняла резолюцию, направленную против Московского Патриарха. 20 марта из Берлина пришла категоричная телеграмма: конференция должна состояться в течение 14 дней, заранее была разработана ее программа.[ 56 ]
Такая острая необходимость в конференции возникла из-за широкой антисоветской церковной пропагандистской кампании, развернутой германскими ведомствами на Балканах. В заметке ландесдиректора Трампедаха, возглавлявшего отдел политики в РКО, о переговорах с представителями Партийной канцелярии Шмидт-Рёмером и Главного управления имперской безопасности Нейгаусом в Берлине 7 марта 1944 г. говорилось: ‘‘Доктор Шмидт-Рёмер и штурмбаннфюрер Нейгаус исходили из того, что религиозно-политическая пропаганда православной церкви в Советском Союзе делает очень заметной доброжелательность к Советскому Союзу на Балканах, особенно в Болгарии, и что необходимо предотвратить это антибольшевистскими заявлениями русских православных церквей... Формально принадлежащая к русской матери- церкви православная церковь в Остланде является особенно подходящей для эффектного заявления против церковной политики в Советском Союзе. Однако при этом безусловно необходимо гарантировать, что не будет подготовлена резолюция и не последует заявления, которые противоречат германским политическим интересам’‘. Видимо полагая, что требуемую резолюцию получить будет очень сложно, Трампедах высказался против проведения конференции, но под сильным давлением был вынужден уступить.[ 57 ]
Руководитель группы религиозной политики РМО Розенфельдер также сомневался в целесообразности конференции и возможности добиться от митрополита желаемого образа действия. 23 марта 1944 г. он сообщил начальнику руководящей группы политики Восточного министерства Милве-Шредену о переговорах с представителем Главного управления имперской безопасности: ‘‘Я еще раз обратил внимание доктора Нейгауса на то, что в настоящий момент я не особенно высоко оцениваю пропагандистское воздействие этой конференции, тем более в связи с возможным исключением экзарха Сергия’‘. Однако и Розенфельдер в конце концов согласился выполнить требования полиции безопасности: ‘‘Я согласовал с p.p. Трампедахом, что данная конференция по возможности состоится к Пасхе и что меня ознакомят с направляющей линией, которую дала СД... для этой конференции’‘.[ 58 ]
Созванное 5 апреля 1944 г. в Риге архиерейское совещание приняло не ‘‘заказанную’‘ гестапо резолюцию, а свое обращение ‘‘Православным людям в Литве, Латвии и Эстонии’‘. В этом обширном документе речь главным образом шла о духовных нуждах верующих экзархата: учреждении во всех 3 епархиях Внутренней миссии для работы с беженцами из русских областей, обеспечении сохранности и эвакуации святынь, предметов церковного обихода и т.д. Лишь в заключительной части содержались антикоммунистические призывы с сильной русской национальной окраской: ‘‘Чтобы жила свободная Россия, большевизм надо уничтожить. Только тогда будет свободна и Церковь... Сознавайте отчетливо, что место наше в рядах борцов за новую свободную счастливую Россию, в рядах Русской Освободительной Армии... Господи, спаси и сохрани Россию!’‘ В воззвании полностью отсутствовали фразы о непризнании избрания Московского Патриарха и даже употреблялся термин ‘‘Первосвятитель’‘ Русской Церкви, что по сути как раз означало его открытое признание.[ 59 ]
Уже 5 апреля 1944 г. Розенфельдер сообщил в телеграмме Трампедаху, что у Главного управления имперской безопасности существуют предложения по исправлению резолюции конференции (с которыми он согласен), и высказывал предположение, что они могут натолкнуться на трудности у экзарха. 7 апреля 1944 г. Нейгаус писал командующему полиции безопасности и СД в Минске и Кракове в связи с планируемыми новыми архиерейскими конференциями в этих регионах о ‘‘слишком длинной части воззвания, посвященной в первую очередь внутренним вопросам Остланда’‘. Штурмбаннфюрер СС рекомендовал не повторить главный недостаток рижского обращения: ‘‘Только в воззваниях местных архиереев должна быть выражена ясная позиция против патриарха Сергия в Москве, без личных оскорблений’‘.[ 60 ]
Так как в рижском воззвании имелись антикоммунистические высказывания, немцы все же использовали его в пропагандистских целях, но это казалось им явно недостаточно. Из Берлина в Ригу 11 апреля 1944 г. поступили еще две телеграммы с упреками и директивой: добиться от экзарха дополнительного заявления о том, что он не признает избрание Патриарха и считает Патриарший престол вакантным. Однако, несмотря на сильнейшее давление, митрополит Сергий сделать заявление отказался.[ 61]
Источник: http://ricolor.org/history/pv/20/ |
