Освящение храмов
Всего, как я уже отметил, за время моего миссионерства восстановил и освятил до пятнадцати храмов. Поруганные храмы восстанавливало, конечно, само население. Своими силами, своими средствами. Как быстро ремонтировались эти церкви!.. На первых же богослужениях они омывались слезами молящихся. С каким душевным волнением совершались эти богослужения. Надо было лично наблюдать эту стихийную устремленность русского народа к своему родному Православию, к своим родным святыням. Народ русский по-прежнему взыскует Бога и он по-прежнему народ Достоевского, предлагавшего судить его не по тем мерзостям, которые он творит, а по глубине его покаянных порывов... Посторонние наблюдатели могут в этом сомневаться, но мы - пастыри, принимавшие это покаяние, видевшие эту тоску по Правде Божией, - утверждаем, что народ русский в своей массе остался верующим народом, и, может быть, самым верующим народом на земле! То терпение, с которым он переносит свои страдания, поистине удивительно. И терпение это питается верой в Страдавшего Праведника, верой в Распятого Христа. Прав был Шмелев, говоривший: «Про Россию надо писать Евангелие»... Как курьез, припоминаю, что мне пришлось освятить храм, построенный, вернее достроенный, по указу самого... В. И. Ленина. В первые дни октябрьской революции крестьяне села Н., где строилась новая церковь, получили из местного сельсовета распоряжение постройку храма прекратить. Предприимчивые мужики отправили своих ходоков, не больше не меньше, в Москву, к Ленину, за специальным разрешением. «Ильич» принял ходоков, выслушал их и великодушно дал свое специальное разрешение на окончание храма. С большой гордостью рассказывали мне местные крестьяне о своих успехах в Москве. В этом храме, совершая первую литургию после освящения его, я привлек к чтению поминаний трех юношей лет 16-17. Объяснил им, в чем дело, сказав им, как надо... молиться, как надо креститься, я потом следил за ними: с какой серьезностью они делали свое дело, как хорошо произносили: «Помяни, Господи»... Один я никогда бы не справился с этой важной частью нашего богослужения: чтением записок на проскомидии. Их была такая масса. Помогали комсомольцы!
Молодежь
Вспоминая советскую молодежь, я не могу не вспомнить рассказа одного беженца из Лениграда, верующего христианина. Я считаю этот рассказ особенно выразительным. Сын этого беженца - юноша 19 лет, иподиакон одного из оставшихся не тронутым епископа в Ленинграде. Епископа, в конце концов, арестовывают и ссылают в Казахстан, за Каспий. Проходит какое-то время. И вот, юноша-иподиакон получает письмо от ссыльного епископа. Тот зовет его к себе: «Иначе я не выживу, я тяжело заболел... За мной некому присмотреть»... Юный иподиакон показывает письмо своему отцу и просит совета: «Как ты думаешь?» Отец смотрит на сына и говорит: «И ты еще советуешься? Ты должен быть там, где умирает твой епископ!» Юноша уезжает в казахстанские степи, ухаживает за своим епископом, устраивает катакомбную церковь; их раскрывают и ссылают на Крайний Север. Оттуда отец уже не получал известий. Этот рассказ - готовый материал для книги по русской агиологии наших дней.
...Вспоминается мне и другой юноша - колхозник, у которого годами болело ухо: в процессе гноения накапливалась дрянь. Из года в год он уезжал лечиться в Л. Но вот пришли немцы и он остался в беспомощном положении... «Когда боли усилились до крайности, я стал, как никогда, молиться. Я дал обет читать ежедневно акафист Спасителю, пока не пройдет моя болезнь. Долго я молился так. В один день рана сама раскрылась, гной вышел, и я исцелился. Но я так привык читать акафист, что продолжаю его читать ежедневно. Ну, конечно, если весь день работаю на поле, тогда я его не читаю»...
Отношение населения к нам
За двадцать восемь месяцев нашей миссионерской работы я не помню, чтобы кто-нибудь из подсоветских людей позволил сказать по нашему адресу нечто оскорбительное. Как правило, отношение большинства к нам было или доброжелательное, или самое корректное.
Не так вежливы были «завоеватели». Немецкие солдаты часто входили в наши храмы в головных уборах. Неоднократно я им предлагал снимать фуражки или уйти. Когда же я был в облачении, я просто приказывал: «Вон!» Между прочим, немецким солдатам запрещалось присутствовать на наших богослужениях. Но немцы, тем не менее, пытались проявить себя и в церковной жизни.
Директивы из штаба Розенберга
Как-то меня вызвали в штаб дивизии. С недоумением я явился туда. Здесь мне предложили перейти, не больше не меньше, на новый стиль, т. е. праздновать наступающее Рождество Христово по Григорианскому календарю, принятому на Западе. Юлианский стиль, принятый в России и по которому в течение тысячелетия русский народ отмечал все церковные праздники, этим самым предложением - по-военному - упразднялся. Я категорически отказался исполнить требование немцев. Тогда меня вызвали к генералу, командовавшему дивизией. Джентльмен по внешности и манерам, он мне объяснил, что получил такую директиву из штаба Розенберга и что ее необходимо провести в жизнь, так как новый стиль принят в «Великой Германии». Я ответил, что здесь еще не «Гросс-Дойчланд», что мы находимся в оккупированных областях России, что русские люди имеют свои тысячелетние традиции и что их надо уважать, ибо это дело совести. «Я вас понимаю, - ответил генерал любезно, - но что же делать с директивой из Берлина?» Я дал понять, что лучше всего ее было бы спрятать под сукно. Фактически так и было сделано. Мы праздновали Рождество Христово по старому стилю. Меньше всего я приписываю этот «дипломатический» успех своему личному влиянию. У армии, безусловно, были свои счеты с Остминистериумом пресловутого Розенберга.
В ожидании ареста чинами гестапо
Это было уже в Пскове, куда я был переведен своим церковным начальством. Я совершал отпевание заживо сожженной русской семьи. Отец, мать, две девушки-дочери - 20 и 23 лет, мальчик 5 лет. Сожгли их СС, грабившие край и насиловавшие население. Отец отказался выдать своих дочерей на поругание пьяных соратников Гитлера. В результате - заколоченная дверь в доме и пламя, пожирающее все...
Совершая отпевание в старинном храме пятнадцатого столетия, при стечении множества возмущенных русских людей, я произнес проповедь, в которой изобразил весь ужас преступления, которое становится обычным явлением в так называемой «Второй Европе». «Если мы будем молчать об этих преступлениях, камни будут вопиять к небу! С такой Европой нам не по пути!» - закончил я свое слово среди слез и рыданий людей, наполнявших храм. До вечера я ждал своего ареста чинами гестапо, но меня не арестовали. Вероятно, очередной массированный налет на город советской авиации отвлек внимание от этих страшных похорон. Мое пастырское влияние с этого дня особенно усилилось. Я стал до конца своим!
Закон Божий в школах района
Школ в моем районе было до сорока. Осенью 1942 года начинались занятия в них. Я озабочен, как же будет с преподаванием Закона Божия. На днях должна состояться учительская конференция. Приглашение на конференцию я не получаю. Меня это мало смущает. Я и без немецкого приглашения буду отстаивать интересы верующих людей. И действительно, я являюсь на конференцию «непрошенным гостем». С интересом слежу за прениями по поводу новой программы. В зале человек около ста подсоветских педагогов, преподавателей начальных школ. Программа продумана обстоятельно, но в ней ни слова о Законе Божием. И это будет школа, которую будут посещать дети моих благочестивых прихожан. Я беру на себя смелость взять слово по вопросу о программе. Я говорю о том, что русский народ всегда был религиозным, что все, что я здесь видел, подтверждает мой тезис. Кто может его оспаривать? Переполненные храмы, массовые исповеди, соблюдение всех старых благочестивых обрядов, традиций - налицо. От Церкви, утверждаю я, отошел лишь тонкий слой так называемой советской интеллигенции. Обобщать поэтому отношения всего русского народа к Церкви, как отрицательное - явная передержка, неправда, преступление. Внимательно слушают меня представители вчерашней советской интеллигенции. Вероятно, аргументы мои были неотразимы. Мое категорическое заявление о том, что Закон Божий будет преподаваться в школах нашего района, принимается и «к сведению и к исполнению». Возникает, правда, вопрос об оплате труда законоучителей. Представитель германской комендатуры заявляет, что в «Gross-Deutschland» Церковь отделена от государства и что «Religion ist Privatsache»... Я напоминаю, что в оккупированных областях России закона об отделении Церкви от государства еще нет, что все главные налоги - поборы натурой и живой силой происходят за счет местных крестьян, дети которых посещают народные школы, и что крестьяне, поэтому, имеют право рассчитывать на религиозное воспитание своих детей. Взыскивать с них еще специальный налог - «на религию» - недопустимо. Мое предложение, вернее, требование, было выполнено. Законоучители были введены в список оплачиваемого школьного персонала. Но кто же будет преподавать Закон Божий в сорока школах района?!
* * *
Городские школы и пригородные я взял на себя. Для остальных я лихорадочно разыскивал подходящих лиц из остатков прежней интеллигенции. Постепенно во всех школах появились иконы, молитва перед началом и после уроков и преподавание Закона Божия дважды в неделю. В связи с введением в школах Закона Божия я вспоминаю, как ко мне пришла одна молоденькая учительница из какой-то глухой деревенской школы с просьбой поручить ей преподавание Закона Божия. Зная, что туда мне некого направить, я в принципе согласился, но тут же решил проверить объем ее знаний в таком специальном предмете. Молоденькая учительница откровенно призналась, что она лично ничего еще не знает.
- Но как же вы собираетесь преподавать Закон Божий детям? - удивленный, спросил я.
- Я буду прежде сама учить урок, прорабатывать материал, а потом буду его пересказывать детям...
В условиях фронта, полного разорения, нищеты и голода такая «система преподавания» показалась мне возможной, и я согласился. На прощание я подарил своей «законоучительнице» маленькое Евангелие. Через несколько недель она снова посетила меня. В разговоре со мною она верно и уместно цитировала слова Спасителя. Евангелие, без сомнения, ею было не только прочитано, но и добросовестно продумано. Родители ее, впрочем, были верующими людьми.
Еще о детях
Я уже говорил, что моими лучшими друзьями в России были дети. Работа в школе была самая благодарная. В О. у меня был маленький приятель лет восьми - Коля. В лютую зиму 1942 года я привел его к себе в дом - погреться. Не надо было его ни о чем расспрашивать. На лице его было написано внятно одно: хочу есть! Накормив его, я узнал, что «немцы стали теперь худые. Раньше, когда они вперед шли, так и денег даст и хлебца... А теперь им - капут, и они только ругаются, когда у них что-нибудь попросишь»... Мы сшили Коле пальто. Первое пальто по его росту. Надо было видеть, как сияло его лицо. С тех пор ко мне он прилепился окончательно, выстаивал все длинные наши богослужения в холодном соборе. Читаю покаянный канон св. Андрея Критского. Мальчишка стоит подле меня на коврике, но замерзает явно. Шепчу ему:
- Иди домой!
- Не, постою маленько...
А канон длинный-предлинный. По-приятельски Коля шепчет мне на ухо:
- Долго еще будешь читать?..
Милый мой мальчик, где ты, мой верный и преданный друг?.. Ираида
Лет десяти. Я нашел ее больной, лежащей целыми днями в нетопленной комнате. Отец коммунист, ушел с красными. Мать работает весь день у немцев - моет полы в немецких казармах. Узнал, что девочку не крестили. Стал ее подготавливать к святому Таинству. Скоро она поправилась и стала выходить на улицу. Как-то встречаю ее на улице, спрашиваю:
- Когда же крестины?
- Еще нельзя...
- Почему?
- Платье не готово...Когда было сшито платье, я ее крестил, рабу Божию - отроковицу Ираиду. Последние молитвы. Приветствую: «Ну, вот ты и христианка!» Быстрым движением она бросается ко мне на шею и крепко благодарно целует меня. Этой благодарности мне не забыть. Здесь я могу только повторить слова одного из наших известных священников: «Какая радость быть священником»!..
* * *
Мне пришлось потом бывать в других местах, и всюду я встречал детей, близких к Богу и к Церкви. Мальчик четырнадцати лет, приносивший мне обед из городской столовой в Пскове, - это была тема для Нестерова. Такой же кроткий, благоговейный отрок Варфоломей, будущий Игумен всея Руси, Чудотворец Радонежский!
Все эти Коли, Миши, Пети, Ильюши наглядно свидетельствуют о том, что душа русского народа не отравлена, не загрязнена до конца ядом неверия, государством насаждаемого, и что цветут еще во славу Божию эти прекрасные «крины сельные» - полевые цветы - кроткие, чистые души на просторах Святой Руси, несмотря ни на что!
И сколько таких душ на Родине! И как они ждут воскрешения четырехдневного Лазаря - возрождения несчастного русского народа. И, Бог даст, дождутся. Такая вера подлинно творит чудеса.
* * *
Миссия закончила свою деятельность в Псковском крае в феврале 1944 г. Все оставшиеся в Прибалтике миссионеры большевиками были арестованы и сосланы в Сибирь на верную смерть. Это - мученики Миссии. Своим подвигом они свидетельствуют всему миру, что Миссия творила подлинно церковное дело. Не сомневаюсь, что деятельность Православной Миссии в северо-западных областях России в свое время будет отмечена и на страницах будущей истории Русской Церкви».
Февраль 1952 г.
[1] «За чертополохом» - термин, родившийся в среде русской эмиграции, означавший Россию под Советской властью, огражденную от всех «чертополохом». Более поздний синоним - «железный занавес». Особую популярность словосочетание получило после выхода в 1928 г. в Риге одноименного романа генерала от кавалерии, военного писателя П.Н. Краснова.
[2] Протоиерей Сергий Ефимов (1878–1967), первоначально возглавлявщий Псковскую миссию с 17 августа по ноябрь 1941 г.
[3] Протоиерей Сергий Ефимов.
[4] Речь, вероятно идет о прот. Иакове Легком (1906-1982)
[5] Заведующий общим отделом Восточного министерства Лейббрандт, специально обследовавший район Пскова с медицинской точки зрения, в донесении министру Розенбергу в ноябре 1941 г. писал «о крепости русской семьи и о высокой морали русской женщины, поставившей «в очень трудное положение» немецких солдат и офицеров своей недосутпностью» (Алексеев В.И., Ставру Ф. Русская Православная Церковь на оккупированной немцами территории // Русское возрождение. 1981. № 2 (14). С. 152-153)
<<К началу
Источник: http://ricolor.org/history/pv/46/ |
