«Новое Русское Слово»
Отец Алексий Ионов
Талантливый и яркий двинский гимназист прошел через неизбежный в 20-х годах нашего столетия русский духовный кризис утраты веры, сомнений, внутренней растраты. Будущее представлялось карьерой ученого в области тех наук, которые казались незыблемой истиной. И вдруг почти неожиданная, почти «савловская» перемена. Случайное приглашение в Печеры на съезд Русского студенческого христианского движения, уже в то время бывшего мощным свидетельством сакраментального смысла жизни и ее литургического оцерковления. Азартный спортсмен, «почти» материалист приезжает со съезда с новыми «дорожными знаками», ведущими его прямо на «Сергиевскую горку» в Париже – в Свято-Сергиевскую духовную академию.
Проходят годы учения под духовным покровом любезного святого, под пастырским руководством выдающегося архипастыря митрополита Евлогия, под академическим менторством отца Сергия Булгакова, В.В.Зеньковского и других членов парижского созвездия богословия и русской духовной культуры. Студента-богослова Ионова готовят к профессорской деятельности, но и тут он сам находит себе иной путь – путь пастырства.
Из Парижа отец Алексей возвращается в Латвию. Вместе с ним для нас – молодых прибывает в Латвию носитель классического образа духовно-просвещенного, мистически настроенного, широко образованного, внешне привлекательного православного священника. В эру традиционного, но несмысленного и недооцениваемого православия, подрываемого практическим рационализмом, «неловкостью» даже быть неверющим, формальной церковности, врывается новая струя свежего ветра. Православие является совсем не нагромождением полумертвых обрядов, совсем не заумными богословским домыслами, совсем не областью уходящих из жизни «жрецов», стариков и старух; православие раскрывается как сама жизнь, как единственное ее подлинное осуществление, как предельное оправдание всего существования и тчворческого замысла человека. Церковь т жизнь в ней, Евхаристия как источник всегл живого и творческого, человек и мир в их сакраментальном претворении становятся радостной реальностью, вдохновляющим началом, последним оправданием всего.
Архиепископ Иоанн Рижский назначает молодого священника из Парижа не на столичный приход. Свято-Успенский сельский храм на восточной русской окраине Латвии, в селе Аксеново, становится первым пастырским прибежищем отца Алексея. Архиерейское решение, многим кажущееся несправедливым, вводит парижского академика и богослова в самую гущу русского крестьянства. Божия воля видна в этом назначении – через него, прежде чем перейти на «столичное» пастырство, отец Алексей встречается с экзестенциальным, почвенным, традиционным, «календарным», жизненным православием русского крестьянства, у которого можно учиться смирению, вере, выносливости, преданности, святой детскости. Редкие, незабываемые посещения Аксенова на пешем пути паломничества в Печерский монастырь в Эстонии опять являют образ пастыря, служащего самым насущным нуждам народа, поучающего, утешающего, наставляющего, ведущего в этой «трущобе» совершенно полноценную и радостную жизнь служения Богу т человеку. Стояние в алтаре, длинные службы, наполненные крестьянскими молитвенными воздыханиями, вечерние, заполночь длящиеся личные беседы, оканчивающиеся молитвенным правилом на сон грядущий перед домашним иконостасом, откладывают глубокие следы на душах молодых гостей отца Алексия и ведут одних к углубленной церковности, а других – к непосредственному пастырскому служению Церкви...
Перевод в Ригу, в центральный столичный приход Св.Александра Невского. Иная планета, по сравнению с Аксеновой Горкой. Выход из некоего сельского затворничества на ишрокую, хотя и не всегда глубокую почву большого русского городского прихода. Огненные проповеди, привлекающие большое внимание, преподавание Закона Божия на гимназическом уровне, оставившее глубокие следы во многих молодых душах, активное участие в духовной жизни русской колонии и – личное «душепастырство», составляющее главный и глубинный смысл творческой деятельности.
Советская оккупация Прибалтики 1940-го года. Хождение на грани постоянной опасности ареста, ссылки, расстрела. Утрата за утратой верных прихожан, друзей, духовных детей, исчезающих в подвалах НКВД, высылаемых в Сибирь и Караганду, расстреливаемых в застенках. Все сужающийся круг жизненной реальности, все затягивающаяся петля неизбежной физической гибели. И все усугубляющийся поток веры, становящийся огненным перед лицом озверившегося безбожия. Переполненные храмы, молитвы из самой глубины изнемогающих сердец, первые встречи с людьми «оттуда». Исповедническая верность пастырскому призванию, стоянию до конца.
1941-й год. Смена красной диктатуры на диктатуру «коричневую» - немецкая оккупация Прибалтики и Вторая мировая война. Возможность направления в оккупированные области России пастырской православной миссии из Прибалтики. Отец Алексей один из первых и рьяных добровольцев, в группе других пастырей-миссионеров прибывает в Псков. Встреча с Россией, вчера коммунистической, сегодня – неизвестной. Россия неизвестная оказывается неистощаемой почвой для творческого пастырства, которому отец Алексей и отдается с полной беззаветностью.
Год 1944-й. Неизбежное и безнадежное движение на Запад, прочь от надвигающейся красной орды. Жизнь между двух одинаково страшных диктатур. Конец войны. Беженство в Австрии. Сразу же восстановление церковной жизни в условиях беженских лагерей, среди «старых», «новых», одинаково обездоленных, потерянных, разбросанных, осиротелых, больше всего нуждающихся в том, чему отец Алексей отдал всего себя и всю свою жизнь – в пастырском утешении, в духовном руководстве в восстановлении смысла и оправдании всего только что пережитого.
Приезд в Америку и работа на совершенно новой почве, в совершенно новых условиях. Но все та же пастырская работа, все то же попечение о человеческих душах, о Церкви Христовой. Замечательна эта погруженность в одно, преданность одному полноценному призванию, которые продолжали неугасимо светиться в последние дни с одра болезни, с больничной постели. Светиться в ясности ума, до конца не поддавшегося болезненному распадению телесного естества, в кристальной чистоте взгляда глубоких серых глаз, в которых до конца вспыхивала легкая искра привычной улыбки, стойкая и несокрушимая вера в раскрывающиеся перед душой новые Царские Врата – врата вечности, идеже несть болезнь, печаль и воздыхание, но жизнь бесконечная.
При последнем посещении незабвенного учителя в молодости, друга и сопастыря в дальнейшей жизни, когда лежал он в госпитале и лучился светом веры, вспоминались замечательные строки Пастернака:
Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук Твоих жар.
Ты держишь, меня как изделье,
И прячешь, как перстень в футляр.
Протоиерей Георгий Бенигсен.
Источник: «Новое Русское Слово» (газета на русском языке, издаваемая в Нью-Йорке)
|
