СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ МИТРОПОЛИТА СЕРГИЯ
29 апреля сего года исполняется 50 лет со дня трагической кончины выдающегося иерарха — Митрополита Сергия (Воскресенского).
Владыка Митрополит Сергий родился в Москве 9 ноября 1897 года в семье протоиерея Николая Воскресенского и при крещении получил имя Дмитрий. С ранних лет он прислуживал в храме, читал и пел.
Получив среднее образование, он поступает в Московскую Духовную Академию, однако окончить ее ему не удается: в 1920 году, когда он обучался на втором курсе, Академия была закрыта. Тогда он поступает на историко-философский факультет Московского университета, но и его окончить юноше тоже не удается: его отчисляют как «сына служителя культа».
Тогда Дмитрий Николаевич становится иподиаконом последнего ректора дореволюционной Московской Духовной Академии епископа Феодора (Поздеевского) — мужа ученейшего и человека высокой духовной жизни. Под его влиянием молодой и полный сил 28-летний Дмитрий Воскресенский в 1925 году принимает монашество и получает имя Сергий в честь Преподобного Сергия Радонежского. Вскоре его посвящают в иеродиакона, а затем — в иеромонаха.
На молодого, умного, энергичного, полного желания служить святой Церкви иеромонаха обращает внимание Местоблюститель Патриаршего Престола Митрополит Сергий (Страгородский) — будущий Патриарх. Он приближает к себе отца Сергия и через некоторое время посвящает его во епископа Дмитровского — своего викария.
Начало архиерейского служения епископа, а затем — архиепископа Сергия совпало с исключительно сложным и трудным как для святой Церкви, так и для страны в целом временем: не нужно говорить о том, какими были 30-е годы. Существование Русской Православной Церкви буквально «висело на волоске»; по собственному выражению Владыки Сергия, церковь «едва-едва устояла». Требовалось огромное мужество и поистине величайшая мудрость, чтобы управлять церковным кораблем в такое бурное время.
Преклоняясь перед личностью Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Сергия, стоявшего у руля управления Церковью, отметим, что его ближайшим помощником, «правой рукой», становится архиепископ Сергий, особенно после того, когда он был назначен Управляющим делами Московской Патриархии. Одной из его главных обязанностей на этом посту было осуществление связей между Церковью и государством, его органами. О степени трудности и сложности решения данной задачи предоставляем судить читателю.
Когда в 1940-м году Прибалтийские республики вошли в состав СССР, Господь дает Владыке Сергию новое ответственнейшее послушание: Патриарший Местоблюститель направляет его в Прибалтику для ликвидации церковной схизмы и возглавления Православной Церкви в Литве, Латвии и Эстонии.
Известно, что после мученической кончины архиепископа Рижского и Латвийского Иоанна (Поммера) Православная Церковь в Латвии под влиянием политических причин разорвала связь с Московским Патриархом, вышла из подчинения ему и, в нарушение церковных канонов, самочинно перешла в юрисдикцию Константинопольского Патриарха, получив от последнего фактическую самостоятельность. Несколько раньше то же самое сделала Православная Церковь в Эстонии. Лишь в Литве Церковь сохранила верность своей Матери — Русской Церкви.
В новых обстоятельствах появилась возможность восстановить нарушенное единение и воссоединиться с Матерью-Церковью. Однако задача эта была не из простых. Нужно было преодолеть глухое сопротивление небольшой части мирян и духовенства и особенно руководства Латвийской и Эстонской Церквей в лице Митрополитов Августина Рижского и Александра Таллинского. Трудность усугублялась и той настороженностью, с какой встретили посланца из Москвы в Прибалтике. Кое-кто вполголоса именовал его «чекистом в рясе», а его миссию — чисто политической акцией.
Архиепископ Дмитровский Сергий прибыл в Ригу для ознакомления с положением дел на месте и подготовил воссоединение. Какого труда это ему стоило, известно одному Богу.
9 апреля 1941 года Владыка Сергий уже в сане Митрополита Виленского и Литовского, Патриаршего Экзарха Латвии и Эстонии вновь прибыл в Ригу. Начался новый и уже последний этап его служения Церкви Христовой.
Через два с небольшим месяца разразилась война. В связи с наступлением немцев Владыка был поставлен перед выбором: либо бросить свою новую паству и возвратиться в Москву, либо остаться с паствой. Он выбрал последнее.
И вновь возникли перед ним сложнейшие проблемы: как управлять Церковью в чрезвычайных военных обстоятельствах, в условиях немецкой оккупации; как сохранить верность Московскому Патриарху, который недвусмысленно осудил, фашизм и призвал на борьбу с ним, находясь в протиположном стане?
По мере продвижения линии фронта на Восток отрезанными от Матери-Церкви оказывались все новые территории — Псковской, Новгородской и других областей, где не было ни архиереев, ни духовенства, почти не было действующих храмов, но зато были верующие люди, желавшие молиться и нуждавшиеся в духовной поддержке. Пришлось Митрополиту Сергию и их взять под свое крыло. Тем самым он оказался главой Церкви на огромной территории, причем разоренной войной. Пришлось заботиться и о восстановлении храмов, и о назначении духовенства, и о налаживании церковной жизни, и даже просто об элементарной защите русских людей, оказавшихся полностью беззащитными. Все это взял на свои плечи Владыка Экзарх. Многое, что не могли или не хотели делать другие, он брал на себя и успешно осуществлял.
О Митрополите Сергии можно сказать много — как об архиерее, как о проповеднике, как об общественном деятеле, наконец, просто как о человеке. Это была Личность — яркая, мощная, незабываемая. Общение с ним оставляло неизгладимое впечатление.
Такое впечатление покойный Владыка оставил, в частности, на авторе этих строк. Совсем еще маленьким девятилетним мальчиком я стал его прислужником — посошником в день его прибытия в Ригу 9 апреля 1941 года и пробыл им до кончины Владыки Сергия; довелось мне прислуживать и в день его похорон. нести его архипа стырский жезл до его могилы. Владыка часто брал меня с собой в машину, когда после богослужений возвращался в свои покои. Так что я довольно близко знал его, наблюдал его не только в официальной обстановке, но и в жизни. Окружающие Митрополита люди в шутку называли меня «владыкин мальчик»...
Он был величественным архиереем. Выше среднего роста, в меру полный, с длинными, слегка вьющимися волосами, с черной, с проседью бородой, с живым лицом и необыкновенно выразительными глазами, он производил царственное впечатление, особенно когда стоял на кафедре в полном облачении в окружении многочисленного духовенства или когда с посохом в руках выходил из алтаря.
Покойный Митрополит был требовательным, властным и порой даже резким владыкой. Он мог громко сделать замечание нерадивому, но это всегда было замечание «за дело», а не следствие дурного расположения духа. В то же время он был добрым и ласковым с теми своими подчиненными, кто ревностно исполнял свои обязанности, не допускал небрежности и расхлябанности, служил истово и добросовестно, не ограничивался минимумом положенного, а отдавал всего себя служению Церкви. Поэтому, наряду с правомерными взысканиями, он широко и щедро награждал достойных. За справедливость духовенство не только уважало, но и искренне любило его. Он не был «теплохладным» начальником, для которого все едино: плохо ли ты делаешь дело или хорошо. Люди знали, что он не равнодушен, что ничто не останется незамеченным — ни упущение, ни добросовестность," — все будет замечено и отмечено Владыкой.
Покойный Владыка был замечательным проповедником, я бы сказал — выдающимся церковным оратором. Как бы компенсируя свое вынужденное молчание в московский период (известно, что власти косо смотрели на «пропаганду религии» через проповедь, стремясь ограничить деятельность духовенства только совершением богослужений), Митрополит Сергий проповедывал практически за каждой совершаемой им службой. Главная тема его проповедей была: возрождение человечества на основе христианства.
Проповеди его были оригинальны, нестандартны, не похожи на обычные поучения священнослужителей, сводящиеся, по большей части, к пересказу евангельских текстов или событий праздника. Он затрагивал какую-либо проблему, причем не частную, а широкую, глубокую, значимую и раскрывал ее всесторонне, как на основе Священного Писания и творении святых Отцов Церкви, так и на основе философской, научной, на основе анализа художественных произведений писателей и поэтов, на основе анализа сложных жизненных ситуаций.
По форме проповеди Владыки походили на речи ораторов. Он прекрасно владел голосом, жестами, мимикой. Но все было естественно, а не наигранно. Обличая, он возвышал голос, иногда даже ударял посохом о пол; в соответствующие моменты говорил тихо, вкрадчиво, по-отцовски.
Владыка не ограничивался только чисто церковной деятельностью, хотя она, конечно, стояла на первом месте. Он заботился о русских школах, некоторые из которых посещал лично. В связи с отступлением немецкой армии в Латвию стали прибывать — насильственно или по своей воле — русские люди из российских областей. Владыка принимал большое участие в их обустройстве, чем мог старался им помочь, заботился о них. Поощрял он и разного рода светские мероприятия, направленные на поддержание русской культуры, например, концерты русской музыки. Вокруг него группировались представители русской интеллигенции, которой он уделял большое внимание и которая видела в его лице живую связь с Россией, в которой многие давно не были и из которой Владыка недавно прибыл в Латвию.
Всему этому способствовало личное обаяние Владыки. Он был очень многогранным, а не однозначным человеком. Несмотря на некоторуюсвою «светскость», он был прежде всего церковным мужем: любил Церковь, знал ее, чувствовал ее «дух», жил и работал для нее. Церковь для него стояла на первом месте. Но это была широкая натура, которая не могла сосредоточиться только на одном, игнорируя все остальное.
Митрополит был очень музыкальном человеком, обладал прекрасным голосом. Причем он знал и любил не только церковное пение, но и светское. Иногда в узком кругу он запевал русскую народную песню, а присутствовавшие подпевали ему. Был он и большим знатоком русской классической литературы, о которой охотно беседовал.
Владыка страстно любил Россию, Москву, часто вспоминал их по разным поводам. До последних дней жизни он нежно любил свою старушку мать, оставшуюся в Москве. Под новый 1944 год, вспоминая ее, он плакал, словно предчувствовал, что больше не увидит ее.
Надо сказать, что Владыка ощущал приближающийся конец, его как бы роковую неизбежность, сгущавшиеся над ним тучи, свою приговоренность к смерти. Об этом свидетельствуют его распоряжения на случай кончины: о преемнике по управлению Экзархатом, о погребении.
Однако Митрополит Сергий мало заботился о сохранении жизни. Сразу после Пасхи он поехал в Вильнюс. Пробыв там около полутора недель, совершив ряд богослужений, осуществив первый выпуск созданной им духовной семинарии, Владыка решил вернуться в Ригу. Ближайшее окружение отговаривало его ехать на машине, однако он настоял на своем. И выехал навстречу смерти...
23 апреля 1944 г. между городами Вильнюсом и Каунасом автомобиль Митрополита в глухом месте был остановлен под предлогом проверки документов. Последовали выстрелы из автоматов. Мгновенно были убиты все: Митрополит Сергий, его шофер и двое друзей Владыки, ехавшие вместе с ним. Убили и случайно проходившую по дороге девушку. В теле Владыки оказалось 12 пуль...
Гроб с останками Экзарха был доставлен в Рижский кафедральный Христорождественский собор 1 мая 1944 года. Он был встречен рыданиями многочисленной паствы, горячо любившей убитого Архипастыря. Три дня длилось прощание с усопшим: служили непрестанные панихиды, а народ шел ко гробу.
4-го мая была совершена заупокойная литургия, а после нее — отпевание по монашескому чину. Характерно, что покойный завещал хоронить себя не торжественным архиерейским погребением, а скромным — монашеским, в котором идет речь об устремлении духа горе, о пути усопшего брата в тихие небесные обители Бога, по победе духа над плотью.
Гроб Владыки Экзарха утопал в цветах. Покрытый архиерейской мантией Владыка лежал с лицом, закрытым воздухом, согласно церковному обычаю, а в безжизненные его руки были вложены крест и Евангелие. Возле гроба стояли знаки митрополичьего достоинства — посох и митра, и в руках иподиаконов склонились у гроба дикирий и трикирий, рипиды.
Собор был переполнен. На всем пути следования траурного катафалка от собора до Покровского кладбища стояли тысячные толпы плачущих людей — тех, кто не смог попасть в собор на отпевание.
Да, люди любили покойного Владыку. Не просто уважали и почитали как архиерея в силу его положения, а именно горячо любили. За что? Вероятно, за все; за то, что он был тем, кем он был. Но, думается, более всего вот за что. В одной из речей, сказанных в адрес Владыки, были такие слова: «От тебя мы твердо и ясно узнали, что такое «русский» и что такое «православный». Для людей он был символом Церкви и Родины. Вот почему ко гробу израненного и убиенного Владыки, как птенцы под крылья матери, стекались души людские.
Митрополит Сергий похоронен на Покровском кладбище в Риге по левую сторону от храма на таком же примерно расстоянии, на каком по правую сторону стоит часовня над гробом другого мученика — архиепископа Иоанна (Поммера). Но могила Владыки Сергия гораздо скромнее: это обычный могильный холм с обычным деревянным крестом.
К сожалению, память человеческая оказалась короткой. Мало-помалу те, кто знал и любил Владыку, ушли в мир иной. Остались единицы тех, кто еще помнит о нем.
Хотелось бы, чтобы в день 50-летия его трагической смерти — 29 апреля с.г. — люди русские, православные вспомнили его, пришли на его могилку и помолились «о упокоении души усопшего раба Божия убиенного Митрополита Сергия», чтобы память о нем была действительно вечной памятью.
А. Чертков
|