Как нас арестовывали и фабриковали обвинения
Задержали меня 10 октября 1950 года.
Я тогда работал на судостроительной верфи. Летом 1950 года я написал заявление об отпуске. Не помню, по какой причине в отделе кадров мне ответили: «Рано идти в отпуск». Потом через какое-то время мне сказали: «Можно идти в отпуск с 10 октября». Прихожу 10 октября. Мне говорят: «Ну, как, вы дела сдали?» — «Сдал». — «Вас вызывают к директору». Прихожу к директору. У него сидит какой-то незнакомый человек, явно не из нашей судостроительной верфи, ожидает меня.
- Вот, товарищ хочет с вами поговорить, — сообщает мне директор.
«Товарищ» очень вежливо просит меня пройти с ним поговорить «по делу». Мне, конечно, все стало понятно сразу. Вкрадчиво и предупредительно я был доставлен в Ригу, в здание МВД. Наш «разговор» с «товарищем» затянулся на десять лет.
Этот вежливый предупредительный незнакомец был поставщиком живого товара. В моем лице он поставил еще одну жертву В государственную машину, названную Солженицыным «ГУЛАГом», перемалывавшую судьбы людей.
Я сразу понял, что за разговор ожидает с этим «товарищем».
Меня так «задерживали для разговора» не первый раз. И обстановка в то время была ясной. Кроме того, даже в маленькой Риге было несколько концлагерей. Они все были ясно обозначены. На всех воротах, где были тюрьмы и концлагеря, была надпись: «Труд в СССР есть дело чести, доблести и геройства».
Причем, меня не арестовали. Меня «задержали». Так, 10 октября я стал «задержанным». Но ордера на арест не было. Не было также и состава преступления. Все это органам МВД надо было сфабриковать.
Начались томительные дни. Допросы, допросы. Причем, сами следователи понимали, какое обвинение они сфабрикуют — «враг народа». Обоснование для обвинения им надо было придумать. Спрашивали о том о сем, нащупывая, за что бы им можно было уцепиться, чтобы оклеветать. Искали повода, изводили утомлением. Время шло. А я как можно скорее для них должен был из «задержанного» превратиться в «обвиняемого». Повода они все же не находили. По всей томительной процедуре допросов чувствовалось, что вся эта громадная машина, весь этот колоссальный бюрократический механизм, который заполучил в свои сети новую жертву, теперь «обосновывает» правомерность ареста. По всему было ясно, что никакие доводы, никакая логика — ничто не избавит от обвинения. Любого, самого нелепого. Обоснование для обвинения им НАДО было придумать. Было ясно, что эта машина не выпустит из своих тисков, но прежде непременно найдет нужное им обоснование, которое они уже давно придумали, им не хватает только доказательств, но за этим дело никогда не останавливалось.
Наконец, после двух или трех суток «заинтересовались» Псковской Миссией. Хотя найти меня в списках Псковской Миссии было нетрудно. Я там числился во всех документах и вступил добровольно в эту организацию. Видимо, к 50-м годам находить «врагов народа» стало все сложнее. Почти всех уже пересажали. Но чтобы содержать громадную армию чиновников ГУЛАГа — следователей, охранников, надзирателей, конвойных, всякого рода служителей тюрем, осведомителей, надо было все время поставлять живой товар. Одни поставляли, другие обосновывали листок за листком, строча громадное «дело». Новые и новые жертвы были нужны для того, чтобы этот грандиозный чиновничий аппарат подавления работал без перебоев. Ведь хозяйство было плановым. Безработица не должна была угрожать кадрам, которые планово должны были обеспечиваться работой. Наверняка, эта «работа» была еще сдельно-премиальной. Я не встречал этих выводов у Солженицына, у Шаламова, у Приставкина, Домбровского, у других авторов книг о ГУЛАГе, но мне кажется, что пришел к правильному обоснованию работы ГУЛАГа к началу пятидесятых годов.
И в таком случае, ГУЛАГ — это еще доведенная до абсурда бюрократическая система нашего государства тех лет. Цинизм — главное свойство системы.
Вот почему летом меня не отпустили в отпуск, так как, в соответствии с их плановым хозяйством, набор «врагов народа» должен был пройти позже. 10 октября для них было в самый раз. Так, по их плану, к Новому году они производили очередной набор. Чтобы найти столько врагов народа, существовала обширнейшая сеть осведомителей. Они писали доносы. Эти доносы очень часто и были теми недостающими уликами, которые делали «задержанных» «заключенными». Так, на основе доносов, фабриковались новые и новые обвинения, так происходили все новые и новые аресты, новые жертвы заполняли концентрационные лагеря, и машина подавления работала без перебоев.
На допросах меня спрашивали, желая найти еще хотя бы одного «врага народа»: «А кто был у вас кладовщиком?». Или «Кто был поваром?».
Эти их вопросы мне крепко запомнились, поскольку они показывали, что искать «врагов народа» им становилось все труднее и труднее.
Нас держали почти в самом центре Риги. В подвалах здания МВД. Я попал в камеру номер 33. Небольшое помещение на двух человек. По стенам — два откидных ложа, на шарнирах. В это помещение согнали 17 человек. Вентиляции нет. Вскоре дышать стало нечем.
Началась тревога. Один латыш от имени всех начал кричать в «кормушку» (кормушка — это маленькое окошко в дверях, которое открывается, когда узникам дают обед, миски подают в это окошко): «Нам все равно, вы что хотите делайте, но вам придется отвечать, окна нет, без вентиляции люди могут погибнуть». Нас стали выводить во внутренний двор тюрьмы и открывать для вентиляции кормушку.
Наконец, мое «Дело» было сфабриковано к 13 октября, и я из «задержанного» превратился в «заключенного». Тогда на основании «собранного материала» мне предъявили ордер на арест и перевели в другую камеру, номер 13.
Вверху, выше человеческого роста, окно выходило в приямок и было закрыто толстым стеклянным брусом. В шахту падал тусклый свет. Видно было, как мелькали ноги проходящих мимо людей, обутые в ботинки и туфли. Оживленно шли по тротуару прохожие, даже не подозревая, что внизу, совсем рядом,— измученные люди. Шло следствие.
Постоянно вызывали на допросы. Приходит надзиратель. Сообщает:
- На букву «Нэ».
- Начис, — откликаешься.
- Приготовьтесь, — говорит конвойный солдат. — На букву «Нэ», — выходите.
Эти малограмотные надзиратели плохо знали даже алфавит.
И повели тебя на допрос. Если впереди идет заключенный, его ведут с допроса, или навстречу попадается тюремный служитель, ты должен повернуться лицом к стене, руки назад, так стоять, пока не пройдут мимо. Далее — к лифту. Далее — кабинет следователя. Конвойный дает следователю бумажку:
- Распишитесь.
Дескать, заключенного сдал. Следователь держит заключенного ночь. Наконец звонит:
- Возьмите.
Следователь конвойному дает бумажку:
- Распишитесь. (Что заключенного от следователя забрал.)
И тебя, имя которому «на букву Нэ», повели. Это у них была такая форма конспирации. Чтобы кто-то в коридоре не услышал фамилию заключенного. В камере лег спать. Еще в себя не пришел, а уже в кормушку кричат:
- Подъем!
Спать днем было нельзя. Ночами водили к следователю. Так шло следствие. Спать не давали ни днем, ни ночью.
Помню одно из развлечений в дни томительного ожидания. Вдоль стены, за решеткой по желобу, проходящему сквозь ряды камер, бегали большие крысы. Причем, они совсем не боялись людей, к ним они, видимо, даже привыкли. Кому-нибудь приносили передачу. И если в ней оказывалась колбаса, шкурка доставалась крысе. Причем, это всякий раз было некое цирковое представление. Шкурка от колбасы протягивалась крысе. Она хватала подачку. А «благотворитель» начинал тянуть шкурку к себе. Так они тянули ее каждый себе, перетягивая «канат», устраивая для всех бесплатный цирк прямо в камере. Где-то в последних числах декабря следствие закончилось, нам предъявили «Дело», два увесистых тома, 406 страниц; видимо, стремились выполнить какой-то свой план и отрапортовать о выполненной «работе» к Новому году.
Со мной был объединен по одному «делу» дьякон Владимир Ширшин, псаломщик Игорь Булгак и Сергей Шенрок.
Игорь Булгак с марта 1942-го года служил в Миссии у священника Николая Жунды, служил преподавателем Закона Божиего, псаломщиком.
Владимир Ширшин сначала служил псаломщиком в Псковской Миссии, потом был посвящен во диакона в апреле 1943-го года; Сергей Шенрок трудился в Миссии на разных должностях, арестован был, когда работал шофером у митрополита Вениамина (Федченкова).
Сергею Шенроку предлагали вести слежку за митрополитом, приехавшим из Америки, органы подозревали его в шпионаже. Андрей Голиков в своей книге приводит выдержку из протокола допроса Сергея Шенрока из следственного дела из архива КГБ ЛССР.
«Знаешь ли ты, что твой митрополит приехал из Америки?
- Знаю.
- Знаешь ли ты, что из Америки к нам приезжают только шпионы?
- Об этом не осведомлен.
- Так вот мы тебя об этом осведомляем. И если ты не будешь следить за ним и доносить нам, мы тебя загоним туда, куда Макар телят не гонял.
- Но если вы знаете, что он шпион, почему не арестуете? Мне известно, что он за границей много помогал советской стране материально». На эти слова последовала угроза...
В книге «Кровью убеленные» о них даны подробные сведения. Игорь Булгак срок отбывал в Воркуте в лагере «Песчаный». Владимир Ширшин был отправлен в Воркуту в лагерь «Речной», Сергей Шенрок — в один из лагерей Инты.(50)
