ОРСЛУ — OPTIMA PATRUM...
И еще один факт, он в значительной мере тоже связан с Владыкой Иоанном (Поммером).
В Латвийский университет я поступил в 1938 году. Там, в Университете, мы организовали общество ОРСЛУ. Общество Русских Студентов Латвийского Университета. Об этом Обществе расскажу чуть позже. Но прежде всего хочу подчеркнуть, что мы считали Владыку Иоанна (Поммера) почетным членом нашего общества, выбранным посмертно. И, вспоминая сквозь многие годы свою юность, я думаю, что деятельность нашего общества, благие его начинания и благородные помыслы в значительной степени формировались примером такого выдающегося учителя молодежи, каким был бесстрашный Воин Христов Владыка Иоанн (Поммер), ныне причисленный к лику святых.
В Университете я проучился до 1940 года, до установления Советской власти в Латвии. Всего проучился я два года, до закрытия Богословского факультета.
Это было новое явление — высшее богословское образование. До этого те, кто собирался стать священниками, учились в Духовной семинарии. Там учились два моих брата. Это был трехгодичный курс, организованный не очень официально, частным порядком. Здания своего не было, где-то занимали какую-то квартиру. Слушателей набиралась одна группа, проходили только один курс в течение трех лет, после чего их выпускали. Оба моих брата стали священниками, я первый поступил на Богословский факультет. Православное отделение Богословского факультета было только что образовано, и среди учащихся также находились и те, кто был в сане священников, диаконов. Будучи студентами, они продолжали служить и преподавать Закон Божий в школе, что давало им средства к существованию и обеспечивало плату за обучение, так как обучение было платным. Учиться могли только те, кто работал, или дети состоятельных родителей.
Однако в конце 1-го семестра вышло государственное постановление, которое возвратило молодежи их молодость. Почему? Потому что стали выдавать не стипендию, а безпроцентный заем на обучение и на жизнь. Это очень мудрое решение было: ты учишься, а через три года, когда окончишь университет, у тебя будут удерживать этот заем в течение пятнадцати лет. Человек, получивший высшее образование, при устройстве на работу получал на две категории выше, чем такой же, скажем, учитель в школе, но без высшего образования. Это стимулировало поступление в Университет. Так рассчитано было, чтобы и нормальная заработная плата была, и можно было нормально трудиться и рассчитываться с государством. Этот закон открыл большую перспективу для обучения и дал большой образовательный рост.
Так продолжалось два года, и как раз именно в это время я попал в Университет. Мы учились вместе с Костей Кравченком. Поскольку наш Богословский факультет был лютеранский, а у нас только православное отделение, поэтому некоторые предметы общего порядка (языки, философия, психология и т. п.) мы проходили вместе с лютеранами, но это, конечно, нас не пугало, так как православные предметы шли уже своим чередом. В Университете учились студенты разных национальностей, и у них были свои студенческие организации по национальному признаку. Причем, различались студенческие общества и студенческие корпорации, которые хранили средневековые традиции. Внешне они отличались тем, что каждая корпорация имела трехцветную кайму на шапочке с флажком и эмблемы, а студенческие общества имели два цвета на кайме. Один раз мне пришлось побывать, пригласили меня в корпорацию. Жизнь там своеобразная. Она меня поразила. Сейчас, мне кажется, не сохранились эти средневековые традиции. Внешне что? Сидят они в трехцветных шапочках-деккелях. Обычно, если человек в помещении находится, то снимает головной убор, а там — сидят в шапочках-деккелях. Например, корпорация Fraternitas Ruthenia имела такую эмблему: Георгиевский крест по черному фону из белого шнурка и потом два цвета, внизу деккеля полоска из двух цветов по кругу — белый и оранжевый. Если поступает туда новый член общества, то ему не дают цвета, он пока не «цветной» и должен быть в услужении; тоже носит черную шапочку, но тот, у кого есть цвет, измывается над ним. Он должен беспрекословно исполнять все приказы, должен вовремя дать прикурить, налить, и т.д., и т.п. Если где-то ошибешься — тебе наказание. Ставят к стенке и дают рюмку воды: «Пей», и припевают «Фукс-балда, тяни, наказание прими» ...(Фуксом называли тех, кто еще не имел права носить цветную шапочку.) А если хотят поощрить этого Фукса, то дают ему рюмку водки. Тоже ставят к стенке, должен пить, отказываться нельзя. И поют: «Бравый Фукс, тяни — поощрение прими». Не каждый это выдерживает. Для меня это было чуждо, поэтому я один раз только там побывал, а если ты еще раз пошел к ним, значит, считай, что тобой располагают в любое время, и семестр пропал, пока ты не станешь цветным. А там строгая организация: старший из них «ольдельманн» называется; потом — тот, кто ведет литературную работу — «магистэр литерарум»; фехтованию учат (это обязательно было) paucandi, и всякие другие там были обязанности. Собираются вместе, пьют, курят, беседуют. Когда ссорятся, вызывают друг друга на дуэль, назначаются секунданты, сражаются эспадронами. Другой раз до крови исцарапают друг друга.
Я видел пять или шесть дуэлей, видел, как кровь текла. Фукса фехтованию обучал магистер paucandi. Новичку надевали кожаный шлем, чтобы не повредить, и нападали, он должен был отражать нападения эспадроном. Собираясь, они пели студенческие песни. Студенты-богословы не участвовали в этих корпорациях. Мы пошли в ОРСЛУ — Общество Русских Студентов Латвийского университета. С некоторого времени, как я уже упоминал, начались ограничения национальных меньшинств, и уже многие не стремились заявить себя русскими. Приведу один пример. Со мной учился сын нашего митрополита Латвийского Августина — Николай. Покойная мать его была русская, а отец — латыш, православный священник. Николай воспитывался, конечно, во вполне русской среде и считал себя русским. Когда в Университете его спросили, какой он национальности, он сказал, «я подумаю», а через некоторое время ответил, что он все-таки латыш, и из нашего общества ушел. Нашу эмблему тоже запретили, нельзя было ставить русские буквы ОРСЛУ. Но у нас был один художник, Маврикий Якоби, инвалид. Он рисовал эмблемы. И вот он подобрал латинское изречение, или девиз «Optima patrum cuicque servando» («Каждый да хранит лучшее отцов» или «Сохраним лучшее наших отцов»). Первые буквы слов девиза совпали с нашей аббревиатурой. Этот девиз он оформил в виде красивого вензеля из начальных букв латинского изречения. Буквы так были сопоставлены, что читались и как девиз, и как название нашего общества. У меня тоже была такая шапочка. Значок с гербом: на кованом синем щите серебряный всадник — Георгий Победоносец, вверху флаг и буквы ОРСЛУ. У меня сохранилась фотография, где я вместе с Костей и еще двумя своими знакомыми сфотографирован в те годы, когда учился в Университете. Я как раз в нашей форменной шапочке членов ОРСЛУ. Это одна из тех фотографии, которую я решил восстановить. (Ведь все мои фотографии уничтожили при аресте.) Я перефотографировал ее, Попросив у знакомого, уже после реабилитации побывав в Риге, чтобы оставить память о своей юности, друзьях, университете. И нашем ОРСЛУ.
В связи с разными проявлениями национализма, я об этом рассказывал, вспоминается мне один случай. Это было, наверное, в шестидесятых годах. Я часто навещал своего друга игумена Антония, ездил в эстонский город Выру. Однажды приехал я к нему и не застал дома. Он лежал в это время в больнице. В доме старца жила молодая девушка Елизавета, которая помогала ему в делах по хозяйству, досматривала в болезни. К Елизавете, жившей в доме старца, в этот воскресный день приехали ее знакомые, эстонцы. Дочь церковного регента, служившего в Тарту, — Руфина. История ее такая. Она вышла замуж за неправославного, за лютеранина, и поставила ему условие, чтобы он принял православие. Он принял. На него обратил внимание таллиннский митрополит, нынешний Патриарх, посвятивший его в священники, и он в это время проходил служение в Пюхтицском монастыре. В этот воскресный день жена его Руфина праздновала День своего Ангела. Жили они с мужем недалеко от города Выру, на хуторе, который принадлежал ее мужу. Детей у них не было. Приехала еще мать Руфины, и мать одного священника. Женщины не говорили по-русски и все время общались по-эстонски. Я этого языка не знаю, естественно, понять, о чем они говорят, не мог, и не принимал участия в беседе. Наконец, вижу — они о чем-то оживленно начинают разговаривать и при этом посматривают на меня. Придя к какому-то решению, Руфина плохо, с большим акцентом изъясняясь по-русски, обращается ко мне с просьбой послужить молебен в ее доме на хуторе. Я согласился. Это старый православный обычай служить дома молебны. Тем более, в День Ангела послужить дома молебен — особенно благодатно. Мы все на машине поехали на хутор.
Начал я служить молебен, как и всегда я служу, на церковнославянском языке. И каково же было мое изумление, когда слышу, к моей молитве присоединяется стройный слаженный хор, да так хорошо знающий весь чин молебна, что я был поражен. Я читал полагающиеся псалмы тоже по-церковно-славянски и чувствовал, что они, внимая молитве, хорошо понимают и знают церковно-славянский текст псалтири. Мы пели тропари Спасителю, Богородице, Святой Руфине. Они чисто и вовремя вступали, возглашая ектении. Умиленно и слаженно звучала наша совместная молитва Богородице: «Царице, моя преблагая, надеждо моя Богородице, приятелище сирых, и странных предстательнице, скорбящих радосте, обидимых покровительнице...». Так слаженно и музыкально, по-церковному мы пропели весь чин, хоть записывай на пленку; кому бы еще послушать этот удивительный ансамбль; истинно православного церковного пения на церковно-славянском. Вот как крепко засело, укоренилось православие в Прибалтике. Мы говорим на разных языках. Люди разного возрасти, воспитания и культуры. Но мы, православные, хорошо понимаем друг друга, особенно это очевидно проявляется в совместной молитве.
