СОКОЛИНАЯ ГОРА
Этим летом мы с мужем побывали у отца Василия на Соколиной горе. Ночь ехали поездом, потом сорок километров тряслись на старом автобусе.
Когда мы из него вышли, то увидели синь бескрайнего озера, небольшой совхоз, поле и темную стену леса, а над всем этим простором — высокую Соколиную гору, увенчанную храмом.
Взобравшись на нее, мы направились к небольшому церковному домику, из которого вышел осанистый мужчина в рабочем костюме и высоких сапогах. «Геолог»,— мелькнуло у меня в голове. Но муж уверенно подошел к нему, назвал отцом Василием, представился и подал привезенную нами посылку. Батюшка принял нас радушно, пригласил в дом и угостил картошкой со свежими грибами.
- Красотища у вас какая! — сказал муж, любуясь расстилающимся перед нами видом.
- Да, — согласился отец Василий. — Только беда — никто в этой красоте священствовать не хочет. Приедут отцы в здешнюю глушь и не знают, как бы из нее скорее выбраться, а некоторые и того хуже — пить начинают. Церковь запустили и забросили. Когда три года тому назад я вошел в нее первый раз, то страшно стало от того небрежения, в котором она находилась. Иконы, и те на своих местах не стояли, а где попало были приткнуты. В алтаре на престоле вместо облачения старая фелонь лежала, а на ней скомканное полотенце валялось и стояла грязная чаша. Кадило — на веревках... Староста ко мне подошла — руки от работы заскорузлые, лицо в морщинах, а глаза так и стараются в меня заглянуть. «Дохода у нас, батюшка, нет, прихожан — две старухи да я, уезжайте сразу». Посмотрел я на нее и говорю: «Зачем же уезжать, я здесь останусь». Дрогнуло у нее лицо, и глаза она опустила.
Приехал в понедельник и всю неделю приводил храм в порядок. Заходили любопытные — молодые и старые, смотрели... Я им ничего не говорил, а делал свое дело. Потом смотрю — молча, поделовому начали помогать и к субботе убрали. Да, тяжело вспоминать... — Отец Василий дернул головой и отвернулся.
- Церковный дом тоже был запущен? — спросила я, чтобы прервать молчание.
- Да, когда я его осматривал, то оказалось, что крыша протекает, печка развалилась, полы в щелях и крыс полно. В этом доме когда-то псаломщика убили, и пошла про него дурная слава, люди боялись в нем жить, и дом обветшал. Ну я — монах, и решил: поселюсь. Отслужил молебен, потом ежа поймал и пустил крыс ловить, а дальше потихоньку привел все в порядок. Зимой прохладно бывает, но жить можно.
Мы пошли осматривать храм, не переставая задавать отцу Василию вопросы.
- В первое воскресенье, в которое я здесь служил, — рассказывал отец Василий, — народу собралось человек двадцать. Петь
некому, одна древняя старуха читает. Начал я один петь. Слышу,
ко мне из народа два голоса присоединилось. Позвал я их на со
лею, и так всю обедню, хоть и плохо, но пропели. А когда я вышел говорить слово, то увидел, что меня никто не слушает, а все между собой о чем-то совещаются. Потом некоторые начали выкрикивать: «Батюшка, не уходите от нас!» После литургии народ меня окружил и давай уговаривать, чтобы я остался. Как я ни уверял, что уходить не собираюсь, мне не поверили и долго за мной следили. Только когда я взял корзинку и ушел в лес за грибами, успокоились: останется!
Ну а я решил прежде всего привести в порядок храм Божий и сделать в нем ремонт. Для этого надо было получить разрешение правящего епископа.
Поехал... В автобусе мне пришлось выслушать от пассажиров много насмешек в свой адрес, и места мне никто не дал, хотя можно было потесниться. Так я сорок километров и простоял в проходе.(58)
Архиерей, увидев меня, сделал кислое лицо: ждал, верно, что и я о переводе хлопотать пришел. Но, услыхав, что я прошу оставить меня на Соколиной горе и дать разрешение на ремонт, подобрел и на все согласился.
Сначала мы осматривали храм внутри и долго любовались двумя древними иконами. Заглянули с порога в алтарь, где все блестело чистотой; а я с любопытством посмотрела, чем был покрыт престол, и увидела на нем новое желтое облачение. На аналое лежало вышитое полотенце, на полу — ковер.
Снаружи храм был оштукатурен, а крыша и купол блестели недавней покраской.
- Хорошо отремонтировано, — похвалил муж. — Кто же вам дал рабочих?
- Какие там рабочие? — рассмеялся отец Василий. — Я сам мастер на все строительные работы, в концлагере эту науку прошел, вот своими руками и делал.
- И купол сами красили? — ужаснулась я.
- А кто же? Привязал себя ко кресту веревкой и красил. Вишу на куполе, а внизу под горой совхознички в поле работают. Посмотрят вверх, да и показывают один другому: «Вона, где наш батя висит». Конечно, одному трудно было работать, но Господь помог. А нанять рабочих я не мог, храм очень бедный.
С корзиной в руках к нам подошла пожилая, сурового вида женщина.
- Познакомьтесь, — сказал отец Василий, — это наш староста, Мария Борисовна. Она все должности в себе совмещает: и
староста, и звонарь, и псаломщик. Когда я ектению читаю, она с
тарелкой по храму ходит и где надо, поет: «Тебе, Господи! Подай,
Господи!» Вот, Мария Борисовна, поведите, пожалуйста, нашу
гостью на озеро искупаться, а то ей одной страшно будет, а я с
гостем пойду.
Мы отправились. Мария Борисовна сначала неохотно, а потом воодушевившись, рассказала мне о церковных делах и о батюшке.
- Трудно отцу Василию. С тех пор как начал он у нас служить, народу сильно прибавилось, даже из города приезжают. Многие за советом приходят. Хорошо, он здоровый, а другой бы на его месте давно бы не выдержал. И подумать только: своими руками какой ремонт сделал! Правда, еще не все доделано, но это уже пустое. Ума не приложу, где средства взял! Все церковные деньги в моих руках, а уж какие деньги! Не иначе как кто из приезжих духовных детей дал, он ведь на себя мало тратит, а все норовит в храм. Это он и ковер для алтаря купил, а облачение на престол сам пошил. Зимой отцу Василию плохо приходится: домишко старый и холодный, бывают дни, что вода на полу замерзает. Потом пойдут метели, занесет снегом под самую крышу, вот он тогда и откапывается, а откопается, надо дорожки чистить, по том дорогу к церкви размести, чтобы людям можно было пройти. Но труднее всего с водой: расчистит тропочку к колодцу, что под горой, а пока воды наберет, тропку ветер и занесет начисто, а то поскользнется на ней, воду прольет, и начинай все сначала. Совхозное начальство отца Василия сильно донимало, натерпелся он от них — ужасть! Потом уж и они разглядели, что это за человек.
Когда я вернулась после купанья, отец Василий с мужем сидели возле храма и беседовали.
- Отец Василий, страшно вам было висеть на куполе? — вмешалась я в их разговор.
- Страшно, — ответил батюшка. Потом усмехнулся и рассказал:
- Вишу я на куполе в прошлом году накануне Преображения, крашу и вспоминаю: завтра к столу рыба разрешается, вот бы гостей, что ко мне из города на праздник приедут, рыбкой угостить. Но где тут ловить, когда времени осталось только с купола слезть, вымыться да скорей всенощную начинать? Спустился я на землю, пошел на озеро, поплыл, ополоснулся — и только повернул обратно, смотрю: у берега налим вьется, большой, как поросенок. Что делать? Как его голыми руками поймать? И начал я налима потихоньку волной к берегу гнать. Он, как очумелый, из стороны в сторону мечется, а я его гоню, да гоню, потом большой волной — раз! — и на берег выплеснул. Вода вся — в песок, а налим предо мной на боку лежит. Вот я на другой день и потчевал гостей налимьей ухой.
На меня этот рассказ произвел очень сильное впечатление. Когда вечером мы все сидели за ужином, я опять его вспомнила.
- Ну, что вы удивляетесь, — спокойно ответил отец Василий. — Разве вы не замечали, что Господь всегда посылает человеку то, что ему нужно для блага ближнего?
В моей жизни много подобных случаев было. Для примера опять вернемся к прошлому лету. Когда я купол красил, то так об него кисть стер, что одна палка осталась, а работы еще много. Где хорошую кисть взять? Ни в одном магазине не найдешь, потому что товар сезонный, все красят. Горевал я, горевал, да за каким-то делом пошел к себе в сарай. Смотрю, ведро стоит, и в нем — кисть, да какая хорошая. Взял я ее себе и стал работать.
Потом спрашиваю Марию Борисовну: «Откуда кисть?» Она на меня большие глаза сделала: знать не знаю. Тут уж я не допытывался, а поблагодарил Господа и докрасил этой кистью весь купол.
Мы с отцом Василием провели еще один день и на другое утро уехали.(59)
За неполные десять лет мне пришлось послужить в восьми храмах.
Храм Воскресения Словущего в Голубково, Храм Иова Многострадального на Волковом кладбище, Храм в Сусанино во имя Казанской Божией Матери, Гатчинский храм Петра и Павла, в Выборге Преображенский храм, в Мариенбурге храм Покрова Богородицы. Храм Иоанна Богослова в Духовной Академии, из которого я ушел на приход. В Гатчинский храм меня назначали два раза.
Это служение было особенно трудным, так как мне пришлось путешествовать по местам служения со своей матерью, которая к тому времени потеряла зрение.
И в каждом храме нужно было снова создавать приход...
Почти десять лет я прослужил в Мариенбурге, в храме Покрова Божией Матери. С 1976-го по 1988-й год.
