14/Х-1945 г. Покров Пресвятой Богородицы

Моя милая, родная Иринушка!

Несколько дней тому назад получил от тебя от­крытку от 4/IХ, а 12/Х получил от тебя письмо, которого я очень ждал. Бесконечно радуюсь каж­дому твоему слову. Сейчас узнал о том, что едет це­лая партия латышей на освобождение. Иду разыскивать земляков и, если удастся, передам это письмо, а на днях напишу еще. Так как это письмо пойдет вручную, то хочу тебе сказать, что я про­шел самые страшные мытарства, а теперь, слава Богу, сижу в тепле и надеюсь и терпеливо жду освобождения вместе со всеми.

 

Я был осужден Ленинградским военным трибуналом на 10 лет исправительно-трудовых лагерей и на 5 лет поражения в правах. Обвинялся по статье 58-й, пункт «а», в следующем: 1) что не эвакуировался из Риги в глубь СССР в 1941 г.; 2) что был в Миссии и якобы вел активную пропаганду против советской власти, восхваляя немцев и помогая им; 3) что был секретарем Епархиального управления и якобы помогал немцам в проведении их мероприятий через Церковь.

 

Чудовищность обвинений заключалась в том, что якобы я был тайным агентом немецкого гестапо и давал в гестапо подписку в безукоризненной работе на пользу немцев. Естественно, что я эту галиматью полностью отрицал, за что меня продержали в ленинградской тюрьме, в одиночной камере, 9 месяцев. 48 раз следователи пытались вымучить от меня признание в том, в чем я абсолютно не вино­вен. Были и лжесвидетели, пытавшиеся на очной ставке «уличить» меня. Но Господь милостив!..

 

Были и смехотворные казусы. Так, например, один из лжесвидетелей доказывал, что Грим и Веглайс, уезжая в Германию, поручили ему собирать военные тайны Советской армии и передавать их мне и Фатеру с тем, чтобы мы, как матерые немец­кие шпионы, передавали их дальше. В результате этого ложного свидетельства, меня пытались снова обвинить и снова судить... Даже мой побег с немец­кого парохода рассматривался как искусная инсце­нировка с целью отвлечь все подозрения в том, что я шпион. Мне говорили, что Фатер тоже арестован и осужден, и прочее, и прочее. Одним словом, от всего этого я чуть с ума не сошел и чуть-чуть не по­гиб от голода. Но Господь многомилостив, ваши и мои молитвы услышаны Им, и верю, что правда восторжествует и Владычица снова примет нас под Свой покров и заступление.

 

Духом я бодр. Физически тоже постепенно креп­ну. Со вчерашнего дня (канун Покрова) я переведен на улучшенный стол. Мало весьма жиров, но наде­юсь, что это восполнится. Кстати, подайте заявле­ние на почту, указав администрации, что существу­ет приказ, разрешающий посылать посылки, это Приказ Наркомсвязи от 15/ХI-1944 г. за № НПО 2/412. Если получите разрешение, то пришлите са­ло и табак. За табак можно получить все что угодно.

 

Итак, сегодня Покров... Мои мысли витают около вас и Покровской церкви. Часто вижу всех вас во сне и тогда бываю счастлив.

 

Как твое здоровье, не больна ли ты? Ведь у тебя оно слабое, и я часто опасаюсь за тебя. Береги, бе­реги себя, ради деток и меня! Пиши мне чаще. Твои письма для меня всё. Очень скучаю и тоскую по церкви и службам.

 

Имеешь ли ты связь с моими родителями? Де­лись с ними сведениями обо мне и поддерживай контакт. Пиши о детках всё, всё. Как здоровье мо­ей милой Ольги Михайловны и Фатера? Служит ли Фатер и где? Собираюсь написать Арию, но кратко.

 

Напиши, как прошел храмовой праздник — кто служил и был ли епископ? Вообще всё, всё пиши.

 

Целую вас крепко, крепко. Духом и душою все­гда и беспрерывно с вами, мои дорогие, милые, родные.

Храни вас всех Господь и Царица Небесная!

Ваш Николай

------------------------------------------------

15/Х-1945 г. Коми АССР, ст. Печора, Лазарет ЦПП

Мои милые, родные Иринушка, детушки и все, все!

Цыпинька, радость моя, получил я от тебя 27/IХ второе письмо, датированное 13/IХ с.г., но первого письма и открытки, о которой ты упомина­ешь, так еще я не получил. Надеюсь, что еще получу, и жду их с нетерпением. Одновременно с твоим письмом получил и открытку от Володи (Володя — племянник о.Иоанна Янсона, двоюродный брат Ирины Ивановны.). Спасибо тебе, дорогой Володя, за вести от тебя — теперь я знаю, что ты также жив и здоров. Женился ли ты? Чем занимаешься? Пиши мне хотя кратко, но ча­ще, и постепенно посвящай меня в ваши церков­ные дела. Храни тебя Господь!

 

Итак, я уже имею два письма от тебя, Цыпи, од­но от Володи и одно от мамы. Радуюсь за всех вас и терпеливо буду ждать дальнейших писем и сообщений. Где Дим.Павл., Ив.Ив. К., Миша и др.? Жив ли отец Григорий Пономарев (Отец Григорий Пономарев — настоятель Покровской церкви, в кото­рой служил отец Николай до ареста.) и вообще кто из духовенства в Риге? Сообщите адрес Ария. А боль­ше всего, милая Цыпинька, пиши о себе, детках, как вы живете, какое ваше материальное положе­ние, что делает Фатер, как здоровье его, как здравствует моя милая, милая тещенька? Боже мой, сколько вопросов, пока безответных, терзают мою душу... О, если бы я мог знать о вас всех все подроб­ности!.. Пишите, пишите.

 

Очень меня беспокоит вопрос о том, как вы все там обеспечены материально. К предстоящей зиме вам необходимо жить всем вместе. Квартиру на ул.Тербатас можно ликвидировать, ибо на ул.Миера гораздо удобнее — первый этаж, двор и огородик для деток и вообще жить вместе экономичнее и луч­ше во всех отношениях. Да к тому же и квартира просторная. А как вы прожили прошлую зиму и ле­то? Да, время летит, летит... Ведь, наверно, мое письмо вы там получите в годовщину Ларочки или в ознаменование другой годовщины, на три дня позже рождения Ларочки. Эти дни во всех подроб­ностях гнездятся сейчас в моей памяти, а за ними встают и другие... Да, были в нашей жизни и счастливые дни, и много, много их было! Сейчас я только и живу этими воспоминаниями и надеждами на скорую встречу, по великому милосердию Божию и Владычицы.

 

Обо мне не беспокойтесь. Я нахожусь в хороших условиях. Все жуткое — позади. Правда, приходит­ся весьма много работать, но работа канцелярская, на которой я сижу вот уж два месяца, работая с 6-7 до 20 час. Осень у нас, по рассказам старожилов, небывалая, теплая. Сейчас период дождей, которые идут уже несколько дней подряд, небо заволоклось тучами, а кругом необъятная, непроходимая тайга. Климат дает себя чувствовать, но я пока, слава Богу, здоров, хотя и изменился как в духовном, так и в физическом отношении, не говоря уже о внеш­ности. Думаю, что если бы я сейчас к вам явился, то никто бы меня не узнал. Сейчас с питанием удовлетворительно. Недостает только жиров, которые очень дороги. Так, 1 кг американского жира «лярд» стоит 130 руб., литр молока 40 руб. Если есть у вас возможность, то присылайте мне только жиры и табак, на табак здесь можно выменять всё.

 

Марки и две фотографии получил. Очень рад фотографиям. Пусть Коточек напишет мне несколько слов и пришлет миниатюрный рисуно­чек, да и Димик с Ларочкой пусть бы приложили свои лапочки. Как отрадно, что Коточек самосто­ятельно ходит в церковь! В следующий раз пусть обязательно напишет мне 2-3 слова Фатер, ибо я хочу убедиться в состоянии его зрения, не ослеп ли он окончательно, хотя, правда, ты говоришь, что он передвигается на Тербатас самостоятель­но, но так ли это? Нет ли сведений о Грундусах? А как здравствуют Марта, Эльза, Ната, Ксения Антониновна? Всем, всем шлю сердечный при­вет. Передай мой поклон отцу Григорию Понома­реву и его матушке, если они живы, и скажи, что прошу их молитв. Мама мне писала, что в Риге был съезд духовенства. И что это за епископ, ко­торый приезжал?

 

20/I с.г. я посылал М.Ив.Калинину прошение о помиловании, но до сих пор не имею ответа, хотя ответ обязательно должен быть. Не можете ли вы узнать, в чем там дело? Впрочем, да будет во всем Его святая воля. Ведь и волос не падает с головы без Его воли...

 

Итак, моя дорогая Иринушка, ради деток на­ших и ради меня береги и оберегай себя, не тужи обо мне, а молись с детками за меня, верь и надей­ся, что мы снова встретимся и еще увидим счастье в нашей семейной жизни. Мысленно обнимаю и це­лую тебя, деток, Фатера и О. М.

 

Да хранит вас всех Господь по молитвам Богородицы. Молитесь!

 

Передай мой искренний привет Т.Н.Карн[овской], Елене Михайловне, Григорьевым и всем, всем!

 

Любящий вас всех ваш Николай

------------------------------------------------

19/Х-1945 г.

Мои милые, милые Иринушка, дети, Фатер, Ольга Михайловна и все, все!

Недели две тому назад послал тебе открытку, 14/Х послал длинное письмо через одного латы­ша, ехавшего на освобождение в Торнякалнс, но позднее узнал, что оно, по всей вероятности, не дойдет до тебя. Завтра уезжают еще две женщины домой — эстонка и латышка. С одной из этих землячек я посылаю тебе это письмо с надеждой, что оно дойдет до дома. Вместе с письмом посылаю справку для разрешения отправить мне посылку. Эту справку я получил с большими трудностями. Уверен, что она возымеет свое действие. В случае если она не поможет — укажи администрации почтамта на Приказ Наркомсвязи от 15/IХ-44 г. за № НПО-412, разрешающий отправку заключен­ным посылок. Если всё будет благополучно, снесись немедленно с моей родней, попроси присылать посылки тебе, а ты будешь, по своему усмотрению, посылать мне. Если есть возможность, посылай мне, пожалуйста, сало или вообще жиры, лук с чесно­ком и махорку. За махорку здесь можно достать са­хар и прочее.

 

Мне много пришлось пережить всего, и в результате я был истощен до того, что уже почти не мог самостоятельно передвигаться. В настоящее время я питаюсь хорошо, но ощущается во всем отсутствие жиров. Купить же здесь за дороговиз­ной почти ничего нельзя.

 

Обмундирование я имею казенно-лагерное, но не помешает, если пришлешь мне пару шерстяных носков, рубашку верхнюю, если нашлась бы теп­лая, темного цвета, джемпер, старые штаны и ста­рые шерстяные перчатки, т. е. вещи, которые, если и украдут, не жалко. Обязательно пришли мне крестик и зубную щетку. Вот это и всё.

 

Живу я, слава Богу, не плохо. Дай Боже, чтобы и зиму перезимовать мне в таком состоянии, в ка­ком я сейчас нахожусь. Говорю это в том смысле, что мне еще долго томиться без вас. Но крепко ве­рю и надеюсь на освобождение или, в худшем слу­чае, на сокращение срока заключения. Во всяком случае, мы еще с тобой молоды и еще увидим в нашей семейной жизни счастье. Будем больше молиться, и Господь не оставит нас Своею милостью, а Владычица — Своим покровом и заступлением.

 

17/Х духовно витал около вас всех и мысленно был на трапезе по случаю рождения Ларочки. Чувствовала ли это новорожденная и все вы? Завтра — 20/Х, исполняется другая годовщина, которую тя­жело вспоминать. Но во всем да будет воля Божия. Ведь и волос не падает без Его святой воли...

 

Все нужно терпеливо перенести. Я очень беспокоюсь за всех вас, не имея точных и полных о вас сведений. Жду, жду писем. Иду спать. Завтра за­кончу письмо.

 

Крепко целую вас всех.

------------------------------------------------

20/Х-45 г.

 

Вот и наступил день мрачной годовщины... Окружающая обстановка, природа и погода так непохожи на прошлогодние этого дня... Лагерный барак, тайга и зима — вот картина настоящего дня.

 

Все время думаю о всех вас и размышляю о се­бе. Решаю написать письмо о помиловании. Это прошение надо отправить по назначению через Святейшего Патриарха, с просьбой положить на нем соответствующую резолюцию. Ведь Святей­ший Патриарх на хорошем счету и, кажется, член Верховного Совета. В прошлом письме я изложил суть моего обвинения, но еще добавлю и повторю прежние обвинения. Я обвинялся по ст.58, §2 в следующем: 1) что не эвакуировался своевремен­но в глубь СССР и якобы добровольно остался в оккупации; 2) что я принял участие в контрреволюционной организации, т.е. Миссии, являвшейся филиалом немецкой контрразведки; 3) что был секретарем Епархиального управления и разослал по приходам Рождественское воззвание митропо­лита Сергия и опросный лист об ущербе, якобы нанесенном советской властью церквам и приходам, и, наконец, 4) что я был редактором антисоветско­го журнала и календаря за 1943 год.

 

На суде военного трибунала Ленинградской области я признал себя только частично виновным, а именно: 1) что не эвакуировался я своевременно не по своей воле, а потому, что в силу молниеносно­сти наступления не успел; 2) в Миссию я был от­правлен не по своей воле, вся моя миссия заключа­лась в том, что я объезжал приходы, совершал в них богослужения и различные требы, и никакой антисоветской пропаганды я не проводил; 3) что я был секретарем не Экзарха, а Епархиального управления — организации чисто церковной, а не политической; 4) что я был только техническим редактором, а не ответственным. И в заключение — я не был врагом власти, ибо спасал и спас от тюрьмы и, может быть, от расстрела прокурора Латвийской ССР — Д.Бук, многих комсомольцев, как напри­мер Нину Блохину, и способствовал побегу из лаге­ря-гетто еврейской четы Рибович, каковой побег им удался.

 

Все мои доводы были, видимо, только смягчающими вину обстоятельствами, и военный трибу­нал приговорил меня к 10 годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах на 5 лет. Прибавлю, что всего до суда и после суда я провел 9 месяцев в одиночной камере предварительного заключения и уже нахожусь 3 месяца в лагере.

 

Не ожидая амнистии, а считаясь с подходящим моментом — октябрьскими торжествами, я и решаюсь подать прошение о помиловании через духовное начальство, которое по смыслу и существу должно бы представить к помилованию без отказа и оговорок. Впрочем, все это отправляю вам на ва­ше суждение и усмотрение. Если ничего из этого не выйдет — значит, такова о нас воля Божия.

 

Только что узнал, что эти лица, с кем думаю отослать письмо сие, сейчас уезжают, а потому прошение о помиловании не удается присоеди­нить. Значит, так нужно и так должно быть. Мо­жет быть, позднее я составлю его через вас или непосредственно отсюда. В общем, подумайте, действуйте сообща и информируйте меня. А впро­чем, поговорите с юристами, не лучше ли Ирине самой подать такое прошение вместо меня — это практикуется.

 

У меня вообще от всего теперь голова не работает.

 

Храни вас Господь и Владычица Богородица. Пишите, пишите мне хотя бы пару слов.

 

Крепко любящий вас Николай

------------------------------------------------

22/ХП-1945 г.

Мои милые Иринушка, детки, дорогие Ольга Михайловна, Фатер и все, все!

Вот уже целый месяц прошел, как писал тебе, Цыпинька, последний раз. 29/ХI и 5/ХII получил от тебя две открытки. Эти весточки я получил во время тяжелой болезни, которую я только что перенес, и они мне подали сил и мужества к выздоровлению. 28/ХI я неожиданно заболел крупозным воспалением легких. Пролежал дней пять и встал совершенно здоровым, но рано. Лечили меня чудодейственным средством — сульфидином, но, несмотря на это, через два дня снова слег с повтор­ным крупозным воспалением легких и пролежал на этот раз до 17/ХII. 19/ХII, в день моего Ангела, получил от тебя письмо вместе с рисунками Коточ­ка. Это письмо и рисуночки явились для меня на­стоящим именинным пирогом, за что целую и бла­годарю вас, мои милые.

 

Вот уже 10 лет нашей супружеской жизни... Сколько радости судил Господь пережить нам в эти 10 лет и украсил нашу жизнь славными детишка­ми. Поздравляю всех с праздником Рождества Христова и с Новым годом.

------------------------------------------------

24/ХП-45 г., 11 час. 30 мин. ночи

Милая, славная Цыпинъка, Фатер, Ольга Михайловна, детки!

Причиною двухдневного перерыва этого письма было следующее: в момент писания последних строк, в 10 часов вечера, мне неожиданно принесли твои, Иринушка, две открытки и письмо с рисунка­ми Коточка, твоей фотографией и маркой. Вверху письма какая-то приписка была выскоблена. Я был так взволнован всеми вестями от тебя, собственно­ручной припиской моего милого, родного Фатера, снимком, рисунками Коточка и тесно связанными со всем этим нахлынувшими воспоминаниями, что не мог удержаться от слез и уже писать больше не мог. Всю ночь, не смыкая глаз, провел в этих воспоминаниях, духом витал возле вас и всех со­бытий давно минувших дней нашей жизни. На следующий день из-за большой занятости тоже не смог закончить письма и вот только сейчас нашел свободный часок. Но и сейчас трудно писать, так как мысли мои все время уносятся к вам и перено­сят в обстановку домашнего уюта, к елке, у кото­рой, наверно, несколько часов тому назад суети­лись Коточек, Димик и Ларочка, а дедушка, наверно, напевал им рождественские песенки. О Боже, призри на мя и помилуй мя! Сердце болит и разрывается... Знаю, знаю, что нужно и должно нести крест, а потому, хотя и слишком тяжел он, но понесу его до конечной цели и молю дать мне силы донести его.

 

У нас зима в разгаре. Морозы вот уже целый месяц держатся на уровне 40-60°. Старожилы гово­рят, что скоро потеплеет, но начнутся сильные вью­ги, а за ними снова период морозов, а там, в конце мая, и весна начнется.

 

Чувствую себя хорошо, болезнь прошла очень легко, ее уже и след простыл. Единственно, что меня беспокоит немного, так это флюс, который уже созрел и идет на убыль. Работаю по-прежнему в конторе. Работаю много, и это хорошо, ибо от­влекает от мыслей, но плохо, что не всегда можно выкроить час-два, чтобы написать письмо.

 

Очень радуюсь, что вы обеспечены топливом, и еще больше радовался бы, если бы знал, что вы обеспечены и всем прочим, главным образом продовольствием. Очень рад, что вы все вместе и что Фатер с вами. Фатера приписка к письму окончательно меня успокоила — это вещественное доказательство, что он жив... и с вами... Как здоровье дорогой Ольги Михайловны? Всегда, всегда ду­маю о ней и молюсь о ней. Она — оплот благоден­ствия наглей семейной жизни, нашего семейного очага. О Боже, дай ей сил и крепости донести тя­желый крест, возложенный Тобою на нее, немощ­ную и слабую. За Фатера я спокоен, ибо в нем си­ла духа непомерная. Но больнее всего беспокоюсь, волнуюсь всегда и болею душой за тебя, моя нена­глядная, милая! Боюсь за твое слабое здоровье, за твои силы — выдержишь ли ты, вынесешь ли на своих слабых плечах всю тяжесть испытания?!. Храни, береги себя как зеницу ока, ради всех нас!

 

Обо мне меньше всего беспокойся. Знай, что Господь милостями Своими меня и здесь не оставляет, я крепок духовно и физически. Самые тя­желые испытания у меня позади, а на наше буду­щее я смотрю здравым оком веры и светлых надежд.

 

Пока все вы здоровы и живете вместе — я совершенно спокоен и за деток наших. О, как бы хотелось увидеть их и услышать их голосочки, но это счастье и радость пока мне не даны...

 

Пишите, пишите мне, не обращая внимания на мою неаккуратность, это ведь от меня не зависит.

 

Да оградит вас всех Господь силою Честнаго и Животворящаго Креста от всякаго злаго обстояния!

 

Всегда и горячо любящий вас Николай

------------------------------------------------

28/ХП-1945 г.

Милая Иринушка!

Сегодня получил твое письмо от 10/ХII. Очень огорчен тем, что до тебя не дошли еще мои письма, отправленные после 14-19/Х, но надеюсь, что ты их получишь. Все твои письма, за исключением то­го, в котором ты выслала снимок с детками, я полу­чил. Обе посылки полностью также дошли. По­следнее письмо тебе отправил три дня назад, т. е. 25/ХII, а до того целый месяц не писал, так как не имел возможности и, кроме того, крепенько болел (дважды в течение месяца) крупозным воспалени­ем легких. Сейчас я совершенно здоров и по-преж­нему работаю в конторе. Беспокоюсь очень за твое здоровье, а также за здоровье моей милой Ольги Михайловны. Да сохранит и укрепит ее силы Гос­подь! Она — неутомимый страж и крепкий оплот всей нашей семьи и нашего благополучия. Раду­юсь за наших славных милых деток. Рисунки Ко­ти получаю в каждом письме: они для меня боль­шое утешение. Очень радуюсь, узнав о том, что Фатер служит на прежнем месте. Дай Бог ему сил и крепости!

 

Очень жалко будет, если ты пришлешь мне в посылке то, что мне не нужно, ибо всякая лишняя вещь — обуза. Единственно, что мне нужно, — так это жиры и простые солдатские сапоги. И это всё. Никакой одежды мне не нужно пока, ибо я обеспечен. Деньги также пока не присылай, а ес­ли моя родня что-либо тебе пришлет для меня, то всё принимай для тебя и детей. Я чувствую себя хорошо и всем необходимым обеспечен. Крепко, крепко целую тебя, деток, Фатера, Ольгу Михай­ловну и всех.

 

Поздравляю с праздниками и Новым годом. Да упасет всех нас Господь и Заступница наша Матерь Божия!