Предпосылки образования Псковской Православной Миссии
Начиная исследование деятельности Псковской Миссии, нельзя обойтись без некоторого исторического введения. Трудно найти более мрачный исторический период для Русской Православной Церкви, чем первая половина XX века. К концу 1930-х годов положение Православной Церкви в Советском Союзе было близко к безнадежному — фактически она стояла на пороге полного уничтожения. К началу 1940-х годов в 25 областях РСФСР не было ни одного действующего храма. (Николин Алексий, священник. Церковь и государство (история правовых отношений). М., 1997. С.173.) Катастрофически сократилось число священнослужителей и епископов, оставшихся еще пока на свободе: накануне войны священников и диаконов насчитывалось 6376 человек. (Васильева О.Ю. Русская православная церковь в политике советского государства в 1943-1948 гг. М., 2001. С.41.) Некоторой отсрочкой полного растворения официальной, легально служащей Православной Церкви явилось расширение границ Советского государства за счет присоединения новых территорий согласно секретному протоколу пакта Риббентропа-Молотова (23 августа 1939 года). Вместе с вновь приобретенными землями к Советской России отошли и православные храмы; к 1941 году Русская Православная Церковь имела 3021 действующий храм, из них около 3000 находилось именно на этих новых территориях. Не вызывает сомнения то, что участь православия в этих некогда суверенных республиках была бы такой же, как и в СССР. В этом не сомневался уже, пожалуй, никто. В мае 1941 года Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский) в беседе с только что освободившимся протопресвитером о.Василием Виноградовым (в годы войны он был связан с деятельностью Псковской Миссии) заметил: «Раньше нас душили, но по крайней мере исполняли свои обещания. Теперь нас продолжают душить, но обещаний своих больше не исполняют». (Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995. С.182.).
Кроме обновления сил и численного увеличения, приобретение Советами новых территорий принесло Московской Патриархии и новые проблемы. Одной из неотложных задач перед руководством Русской Церковью явилась необходимость «...передать священнослужителям присоединенных областей опыт деятельности в условиях нового для них общественного строя». (Васильева О.Ю. Русская православная церковь в политике... С.41.) Для решения этой задачи были сделаны новые назначения: на Кишиневскую кафедру — епископа Алексия (Сергеева), временным Экзархом западных областей Украины и Белоруссии стал архиепископ Николай (Ярушевич). В Прибалтику из Москвы в конце 1940 года впервые выехал архиепископ Сергий (Воскресенский). Он был наделен особыми полномочиями для урегулирования непростого церковного положения, сложившегося здесь с тех пор, как вначале Эстонская Православная Церковь (в 1923 году), а затем Латвийская Православная Церковь (в 1936 году) самочинно, без соблюдения канонического порядка, объявили автономию, перейдя под юрисдикцию Константинопольского Патриархата. Поначалу главой всех православных приходов Прибалтики был назначен митрополит Литовский и Виленский Елевферий (Богоявленский). Однако после его смерти 1 января 1941 года митрополитом Литовским становится Сергий (Воскресенский), а указом от 24 марта 1941 года был «учрежден Экзархат, т.е. особая митрополичья область, в состав которой входили Латвийская и Эстонская епископии». (Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. М., 1999. С.107.) Во главе этого церковного образования был поставлен именно митрополит Сергий (Воскресенский), наиболее молодой, энергичный и перспективный архиерей Русской Православной Церкви. По всей видимости, такое решение Патриарший Местоблюститель принял совсем не случайно. Во-первых, Прибалтика с довольно крепкими сохранившимися православными церквами и значительной русской диаспорой имела, наверняка, совершенно особое место в планах Московской Патриархии. Кроме того, принципиальная позиция и дипломатический талант молодого Экзарха должны были способствовать скорому и, по возможности, безболезненному уврачеванию схизмы через публичное покаяние митрополита Августина (Петерсона) — главы Латвийской Православной Церкви и митрополита Александра (Паулуса) — главы Эстонской Православной Церкви.
Начиная с 1926 года, еще будучи в Москве, Сергий (Воскресенский) служил в канцелярии Патриархии и на этом поприще приобрел симпатию и доверие Патриаршего Местоблюстителя. Связано это было с тем, что молодому епископу нередко приходилось выполнять весьма щекотливые и непростые поручения, связанные с посещением и контактами с различными органами Советской власти, в том числе ГПУ-НКВД. Благодаря своей верности и умению улаживать определенные вопросы, Сергий «младший» становится фактически правой рукой Местоблюстителя и наиболее вероятным его преемником. Однако такая успешность Сергия (Воскресенского) в глазах окружающих являлась поводом к обвинению в причастности его к органам госбезопасности. Некоторые в Москве считали его офицером НКВД, (Алексеев В.И., Ставру Ф. Русская Православная Церковь на оккупированной немцами территории // Русское Возрождение. 1981. №14. С. 124; Свенцицкий А.Б. Они были последними? М., 1997. С. 114, 115.) а затем уже в Риге в определенных церковных кругах Экзарха называли «большевистским ставленником» и «агентом ЧК», (Васильева О.Ю. Русская православная церковь в политике... С.85.) а еще позже эта мысль не давала покоя сотрудникам немецких спецслужб.
Как бы то ни было, но факт остается фактом — митрополит Сергий (Воскресенский) чувствовал одобрение и поддержку своим действиям из Москвы, а потому весной 1941 года уверенно проводил «новую» церковную политику, ориентированную на жесткое подчинение московскому центру и «подтягивание» подведомственного духовенства, а значит, и всей паствы «в чисто уставном отношении». (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.126.) По мнению некоторых исследователей, тот факт, что Экзарх Сергий не эвакуировался в июне 1941 года из Риги в центр Советского Союза, но остался в оккупированном районе, подтверждает наличие негласной санкции на подобного рода шаги от Патриаршего Местоблюстителя. (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.127; Поспеловский Д.В. Указ. соч. С.206.) Возможно, как пишет профессор Алексеев, этот мужественный поступок — «ведь прятаться в соборе было вдвойне опаснее, чем эвакуироваться» (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.127.) — явился собственным решением митрополита Сергия (Воскресенского): «Экзарх Сергий, делая ставку на победу немцев, думал не только о себе, но и о Московской Патриархии, которую его поступок мог бы спасти от многих неприятностей, если бы военные и политические события 1941—1945 годов пошли по другому пути. Вероятнее всего, что подобные соображения и заставили Экзарха на свой риск и страх остаться в Риге». (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.129-130.)
Следует отметить, что в подобной ситуации у Экзарха Сергия не было иного выбора, чем тот, который он сделал, независимо от того, остался ли он в оккупированной Риге по своему выбору или же следовал воле митрополита Сергия (Страгородского). Сергий «младший» с его энергией, неудержимым стремлением к лидерству и неоспоримым административным талантом не мог остаться в тени и уступить прибалтийским епископам-раскольникам, позволить им вновь увести Православную Церковь Латвии и Эстонии под омофор Вселенского патриарха. В отношениях с немецкими оккупационными властями Сергием (Воскресенским), как показали последующие события, также была выбрана верная тактика поведения — энергичные (насколько позволяли обстоятельства) независимые действия, граничившие порой с безрассудством и дерзостью, в то же время внешне лояльные к оккупационному режиму и непримиримые к советской власти.
Как только немецкие войска вошли в столицу Латвии, владыка Сергий был арестован, причем особое рвение в этом проявили латышские националисты. Они уже готовы были, не откладывая надолго, расстрелять «московского» митрополита, но вмешались новые «хозяева» — немецкая оккупационная власть. (Архив УФСБ по Псковской области. Д. АА 10676. Т.4. Л.833.) После нескольких дней разбирательств и допросов Экзарх был освобожден из-под ареста. Здесь мы немного приостановим хронику описываемых событий, возвратившись к этому позже. Личность Экзарха Сергия с незаурядными дипломатическими и организационными способностями является, на наш взгляд, одной из первых и наиболее серьезных предпосылок для появления Псковской Миссии. Хорошо известно, что религиозный подъем и церковное возрождение возникали буквально во всех регионах Советского Союза, попавших под немецкую власть. (См. Корнилов А.А. Преображение России. Нижний Новгород, 2000. Поспеловский Д.В. Указ. соч. С.210—218.) Однако мало кто станет спорить с тем, что именно на Северо-Западе России возрождение Православной Церкви проходило более организованно, целенаправленно и без канонического разрыва с Московским Патриархатом. В этом огромная заслуга митрополита Сергия (Воскресенского). Здесь мы соприкасаемся с известным тезисом о роли выдающейся личности в истории.
Кроме этой предпосылки, есть и другие факторы, может быть, имеющие более объективную подоплеку. Связаны они с положе-нием Православной Церкви в Прибалтике и в районах Северо-Запада СССР накануне Великой Отечественной войны.
Православная Церковь в Эстонии и Латвии в годы Первой мировой войны, революции и гражданской войны разделила горечь испытаний, обрушившихся на всю Российскую Православную Церковь. Довольно продолжительное время Латвийская Православная Церковь оставалась без архиерейского окормления (фактически с 1915 по 1921 гг.). Смерч войны прошел и по территории всех латвийских приходов: 12 православных храмов были полностью разрушены, многие «...стояли без куполов и крыш, в большинстве церквей не было колоколов, не хватало церковной утвари, ризницы, ряд церквей не функционировал из-за того, что не хватало священнослужителей. Весной 1920 года в Латвии действовало около 70 православных приходов...» (из 267 на 1914 год). (Гаврилин А. Очерки истории Рижской епархии (19 век). Рига, 1999. С.330 — 331.) 27 февраля 1918 года была провозглашена независимая Эстонская республика, а 18ноября 1918 года — независимая Латвийская республика. Святейший патриарх Тихон постановлением от 10 мая 1920 года даровал Эстонской Церкви автономию. Аналогичное решение было принято Священнона-чалием Российской Церкви и в отношении Латвийской церкви (19 июля 1921 года). Государственная независимость прибалтийских республик, а также предоставление автономии православным Церквам в этом регионе способствовали укреплению и восстановлению церковных структур, увеличению числа приходов и общего количества православных. В Латвии эти процессы получили дополнительный импульс после 24 июля 1921 года, когда архиепископ Иоанн (Поммер), избранный собором Латвийской Православной Церкви ее главой, прибыл в Ригу и начал свое архиерейское служение. Даже факт разрыва сначала Эстонской, а затем и Латвийской Церквей с Московским Патриархатом, самочинное провозглашение ими автокефалии и все последовавшие за этим негативные изменения, (После того, как представитель Вселенского Патриарха митрополит Герман 29 марта 1936 года хиротонисал протоиерея Августина (Петерсона) и поставил его «...в качестве главы Православной церкви Латвии», здесь стали заметно усиливаться резко национальные черты православия в Латвии. Так митрополит Августин «...вскоре оттеснил от руководства церковью русских священнослужителей и начал проводить реформы по "латышизации" культа и церковного устройства...». Балевиц З. Православная церковь Латвии под сенью свастики (1941-1944). С.14.) конечно, не могут сравниться с тем положением, в котором более двух десятилетий находилась Русская Церковь в Советском Союзе. Советизация Прибалтики, начавшаяся в 1940 году, одним из своих естественных этапов предполагала постепенное вытеснение Православной Церкви из жизни общества. Не вызывает сомнения, что Церковь в Прибалтике ожидала та же участь, которая постигла православие в советской России. Летом — осенью 1940 года прокатилась первая волна репрессий, накрывшая прежде всего представителей местной интеллигенции (в том числе русского происхождения), бывших участников Белого движения. Чуть позже начались аресты священников, церковнослужителей и активных мирян. С 17 июня 1940 года по июнь 1941 года в Латвии советскими карательными органами «было арестовано или под их давлением отстранено от служения около 20 священников...». (Голиков Андрей, священник, Фомин С. Кровью убеленные. Мученики и исповедники Северо-Запада России и Прибалтики (1940—1955). Мартиролог православных священнослужителей и церковнослужителей Латвии, репрессированных в 1940—1952 гг. С.11.) По свидетельству одного из очевидцев того тревожного времени, «власти еще не решалась предпринимать слишком явные репрессии против людей, близких Церкви...», (Бенигсен Георгий, протоиерей. Христос Победитель // Вестник Русского Христианского Движения. 1993. №168. С.131.) по-видимому, основной удар по религии большевики планировали нанести в середине лета 1941 года. Тот же свидетель — протоиерей Георгий Бенигсен — не питал иллюзий относительно советской церковной стратегии: «Мой вывоз в СССР, как и большинства остававшегося православного духовенства, предполагался тремя неделями позже. Германо-советская война нарушила эти планы». (Бенигсен Георгий, протоиерей. Христос Победитель // Вестник Русского Христианского Движения. 1993. №168. С.131.) Таким образом, перед нами второй фактор, обусловивший возможность появления Псковской Православной Миссии — сохранение церковной структуры, приходской системы и живых христианских сил в Прибалтийском Экзархате, граничившем с разоренной Ленинградской епархией.
К живым силам православия в Латвии и Эстонии следует отнести действовавшие там в 1920—30-е годы филиалы Русского Студенческого Христианского Движения. Движение возникло в среде русской эмиграции в Европе. Первый учредительный съезд состо-ялся в октябре 1923 года в местечке Пшеров близ Праги. Очень скоро деятельность РСХД развернулась во многих европейских государствах (Франция, Германия, Югославия, Чехословакия и др.), в том числе в Латвии и Эстонии. В Уставе РСХД в Прибалтике сказано: «Русское Студенческое Христианское Движение за рубежом имеет своею основною целью объединение верующей молодежи для служения Православной Церкви и привлечение к вере во Христа неверующих». (Плюханов Б.В. РСХД в Латвии и Эстонии. Париж, 1993. С.165.) Действительно, кроме собирания русской молодежи, в рассеянии сущей, под омофором Православной Церкви, важной стороной деятельности РСХД являлось миссионерское служение. По словам биографа одного из священников-миссионеров, «в Прибалтике с ее значительным коренным русским населением и физической близостью к России, Движение работало особенно успешно». (Раевская-Хьюз О. Предисловие // Бенигсен Георгий, протоиерей. Не хлебом единым. М., 1997. С.3.)
Заветной мечтой большинства «движенцев» было послужить своими дарами и миссионерскими навыками России, русскому человеку и не только в эмиграции, но и на родной земле, доселе окутанной мраком безбожия. Такая возможность появилась с началом Великой Отечественной войны. Так сложилось, что руководство Псковской Миссии и наиболее активные миссионеры, как священники, так и миряне, в большинстве либо являлись членами РСХД, либо духовно окормляли православную молодежь. Здесь мы видим третий фактор, способствовавший возникновению Миссии и ее успешной деятельности на ниве Христовой. Естественно, что именно опыт миссионерского делания был необходим на постсоветском пространстве в первую очередь.
Наконец, еще одной важной предпосылкой для организации Псковской Православной Миссии было бедственное положение Православной Церкви в России. Если бы в довоенном СССР подавляющее число священнослужителей не подверглось бы репрессиям, храмы не разрушались бы и не закрывались, а ве-рующие не оказались бы под гнетом беспощадной пропаганды и страха неминуемой расправы, то нужно ли было тогда учреждать Псковскую Миссию и стояла бы вообще задача церковного возрождения? Положению Православной Церкви в советское время были посвящены некоторые материалы, опубликованные в миссионерском издании «Православный Христианин». В январском номере 1943 года читатели могли познакомиться со «Сведениями о церквах, приходах и священниках бывших Псковской и Петроградской губерний». Здесь была описана картина церковной разрухи на Северо-Западе советской России. Представим здесь лишь отдельные выдержки из этой публикации: «Последний период закрытия церквей начался в 1937 году. После 1937 года по всей Петроградской области оставались открытыми 9 церквей (во Пскове — 1, в Псковском округе — 1, в Порховском округе — 1, в Святых Горах — 1 и 5 церквей под Петроградом). В 1939—1940 гг. были закрыты последние церкви..., так что к моменту прихода германской армии в этой области не было ни одной церкви и ни одного священника, который совершал бы богослужения. Оставалось только 5 церквей под Петроградом». (Православный Христианин. 1943 (янв.—февр.). №1—2 (6—7). С.7.)
Альтернативный вариант этой статистики приведен в монографии М.В.Шкаровского «Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве», где автор, опираясь на доклад председателя Совета по делам РПЦ при Совете Министров СССР Г.Карпова от 14.02.1947, представил число действующих православных храмов накануне Великой Отечественной войны. Судя по этому источнику, в Ленинградской епархии действовал 21 храм, в Псковской — 8 и в Новгородской — 3 храма. (Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь... С.117.) Вероятно, Карпов, в свою очередь, почерпнул эти данные из информационного доклада «О работе уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР по Ленинградской области», который был подготовлен осенью 1944 года. Здесь также говорится о том, что накануне войны в Ленинградской области функционировало 32 церкви. При этом 8 из них находились в городе Ленинграде, 3 в пригороде Ленинграда и 21 храм в области. Последняя цифра раскладывалась следующим образом: 8 действующих церквей на Псковщине (к июню 1941 года не существовало ни Псковской области, ни отдельной Псковской епархии) и 3 в Новгородской земле, также не имеющей в тот момент своей епископской кафедры. Остальные 10 церквей, еще не закрытых советской властью, располагались в исконных пределах Ленинградской епархии.
1. Слуцкий район — с.Усть-Ижора, Владимирская церковь.
2. Красногвардейский район — ст.Сиверская, Тихвинская церковь.
3. Красногвардейский район — ст.Суйда, Воскресенская церковь.
4. Тосненский район — Саблинская церковь.
5. Волосовский район — с.Вруда.
6. Волосовский район — с.Пятая Гора, Троицкая церковь.
7. Город Псков — Димитриевская церковь.
8. Псковский район — погост Любятово.
9. Псковский район — погост Савино. (Погост Саввина пустынь с храмом преподобного Саввы Освященного, настоятелем которого до 1943 года являлся протоиерей Стефан Парийский.)
10. Псковский район — погост Верхолино.
11. Город Порхов — Николаевская церковь.
12. Порховский район — погост Горомулино.
13. Порховский район — погост Вельское Устье.
14. Город Гдов — Афанасьевская церковь.
15. Город Новгород — Михайло-Архангельская церковь.
16. Лычковский район — с.Сосино, Успенская церковь.
17. Лычковский район — с.Кетежи, Троицкая церковь.
18. Красносельский район — гор.Урицк, Преображенская церковь.
19. Красносельский район — Старое Паново.
20. Парголовский район — церковь Спаса-Нерукотворного.
21. Парголовский район — с.Лисий Нос, кн. Владимирская церковь. (ЦГА СПб (Центральный Государственный Архив г.Санкт-Петербурга). Ф.9324. Оп.1. Д.10. Л.1-1 об.)
Налицо явное несоответствие между данными, подготовленными Псковской Миссией, и цифрами, обнародованными советскими чиновниками. Для нас предпочтительнее свидетельство, оставленное Миссией. С одной стороны, временной разрыв с июня 1941 по январь 1943 года в случае со статистикой, приведенной в «Православном Христианине», более убедителен в связи со своей непродолжительностью по сравнению с выкладками Г.Карпова, сделанными спустя шесть лет после начала войны. Нельзя сбрасывать со счетов то, что в первом варианте сведения подготавливались членами Православной Церкви — псковскими миссионерами. Именно их взору открылась разруха духовная и «мерзость запустения». Они стали первыми очевидцами и тружениками церковного возрождения. Возможно, советское ведомство по делам Церкви и религии не было свободно от генеральной линии, проводимой правительством в послевоенные годы. Новый церковный курс Кремля, наверное, учитывался и при составлении подобных статистических отчетов, когда сознательно приуменьшались масштаб и интенсивность гонений на Православную Церковь в довоенный период. (В связи с этим уместно напомнить печально известную книгу «Правда о религии в России», изданную в 1943 году и насквозь пропитанную советской пропагандой.)
Предпочтение в пользу Псковской Православной Миссии, как наилучшего источника статистических сведений о положении Православной Церкви в СССР к 1941 году, не сковывает автора в стремлении непредвзято и точно изложить имеющиеся в его распоряжении факты и свидетельства. Один из первых миссионеров, прибывших на псковскую землю, — отец Алексий Ионов описал свои первые впечатления, и они, в принципе, не расходятся с тем, что было позже засвидетельствовано в «Православном Христианине»: «Громадный край от ст.Сиверской, что под Петроградом, до Опочки был давно превращен советской властью в церковную пустыню. Репрессированное духовенство в основной своей массе погибло в концлагерях Сибири». (Ионов Алексий, протоиерей. Записки миссионера // По стопам Христа. 1954. №50. С.11.) Далее о.Алексий все же пишет о чудом уцелевших «подсоветских» священниках (не более трех). Миссионер не уточнил, совершали они богослужения или нет. Но судя по эпитетам, доставшимся им от о.Алексия, — «запуганные, душевно-усталые и неподготовленные» — вряд ли они отважива-лись священствовать, даже если на то не было официального за-прета властей. (Ионов Алексий, протоиерей. Записки миссионера // По стопам Христа. 1954. №50. С.11. Термин «неподготовленные» может служить указанием на то, что священники были рукоположены в советский период, когда духовные школы уже не существовали и систематическое богословское образование, а также специальная всесторонняя пастырская подготовка кандидатам в священство были недоступны.) По словам о.Ионова, миссионеры, прибывшие из Латвии, «...предполагали встретить в России пустое поле в религиозном отношении». Однако, «...нашли такую напряженную духовную жизнь, о которой за рубежом и не догадывались». (Ионов Алексий, протоиерей. Записки миссионера // По стопам Христа. 1954. №50. С.13.) Конечно же, эта «напряженная духовная жизнь» усиленно скрывалась от посторонних глаз, а потому, возможно, осталась недоступной для официальной статистики.
Профессор Алексеев в своем труде «Русская Православная Церковь на оккупированной немцами территории», ссылаясь на свидетельство члена Псковской Миссии, утверждал, что «...один незакрытый храм уцелел в городе Гдове». (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.147.) А далее повторялись слова о.Алексия Ионова: «В Пскове миссионеры обнаружили только двух уцелевших, но совершенно замученных морально и физически священников». (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.147-148.)
Ко времени немецкой оккупации в Пскове оставался незакрытым храм св. великомученика Димитрия Мироточивого. За полгода до начала войны престарелый настоятель протоиерей Горожанский был арестован, но до закрытия церкви дело так и не дошло. (Псковский Вестник. 30 мая 1942 г. №19 (31). С.3.)
По свидетельству, к сожалению, нигде не отраженному документально, но сохраненному до наших дней в памяти самого старшего поколения прихода Никольского храма в Любятово (в 1930—40-е гг. это пригород Пскова, ныне находится в черте города), 22 июня 1941 года, в день Всех святых, в земле Российской просиявших, в указанном храме совершалась литургия. Трудно что-либо сказать о статусе этого прихода. Известно, что в то памятное воскресенье служил приезжий батюшка, так как своего священника уже не было. Сама возможность такого спонтанного служения объяснима тем, что при храме сохранялась «двадцатка», не оставляющая попечения о доме Божием.
В воспоминаниях священника-миссионера протоиерея Георгия Тайлова также уделено место описанию города Пскова в начале действия в нем Православной Миссии. В том числе говорится и о двух уцелевших священниках, которые «...в советское время где-то служили, но не как священники». С приходом первой группы миссионеров эти батюшки вновь вернулись к своим пастырским обязанностям. (Воспоминания о.Георгия Тайлова о его работе в Псковской Православной Миссии 1941-1944 г. // Православная Жизнь. 2001. №1(612). С.6.) Далее о.Георгий, повествуя о поездке к месту своего служения в Пушкиногорском уезде, упомянул о местных служителях культа и их родственниках: «В Пушкинских Горах служил в маленькой кладбищенской церкви о.Иоасаф Дмитриев, родом из Островского района — бывший помощник благочинного Киево-Печерской лавры, местный уроженец. Недалеко от него проживал о.Михаил Успенский, академик, (Т.е. лицо, имевшее академическое духовное образование.) разбитый параличом уже 10 лет, и его матушка, тоже преклонного возраста. В этом же поселке жила вдова бывшего священника Савицкого, репрессированного в советскую эпоху». (Воспоминания о.Георгия Тайлова о его работе в Псковской Православной Миссии 1941-1944 г. // Православная Жизнь. 2001. №1(612). С.7.) На основе этого отрывка можно сделать предположение, что о.Иоасаф продолжал совершать богослужения и в предвоенные месяцы, но даже если он начал открыто священствовать только с уходом советской власти, то возможность нелегально выполнять отдельные требы, не связанные с храмовой службой, этот священник мог иметь и до начала войны. Помимо этого, о.Георгий оставил свидетельство и о другом священнике, пережившем безбожное лихолетье и посильно участвовавшем в деле церковного восстановления: «...В г.Красном жил и отчасти служил слепой протоиерей о.Алмазов (имени не помню). Он совершал обедницы и крестил людей». (Воспоминания о.Георгия Тайлова о его работе в Псковской Православной Миссии 1941-1944 г. // Православная Жизнь. 2001. №1(612). С.12.) Вероятно, что подобно о.Иоасафу из Пушкинских Гор, этот старец также мог в какой-то степени скрытно от посторонних глаз и в советский период совершать церковные требы и обряды.
Возможно, и в других районах, окормляемых Псковской Миссией, имелись подобные примеры. Таким образом, за цифрами официальной статистики не всегда можно увидеть настоящую жизнь. Несмотря на неточности и советского, и церковного исследования численности действующих храмов и служащих священников накануне Великой Отечественной войны, нужно признать горькую реальность — Православная Церковь на Северо-Западе Советского Союза была практически разгромлена. Такое плачевное состояние церковной жизни явилось основной предпосылкой образования Псковской Православной Миссии.
Другой вопрос, требующий к себе особого внимания, — кто явился реальным инициатором учреждения Миссии на оккупированной территории? Точный ответ поможет правильно понять движущие мотивы руководства и рядовых членов Псковской Миссии, верно расставить акценты при анализе тех или иных сторон деятельности миссионеров, их отношений с оккупационными властями, с местным населением или представителями советской власти в лице командования партизанских формирований.
В научной литературе вопрос этот не имеет однозначного разрешения. Начнем с точки зрения, господствовавшей в советской исторической науке. Г.Геродник в своей «заказной» книге «Правда о Псково-Печерском монастыре», помимо «обличения» деятельности православной обители и отдельных ее насельников в годы немецкой оккупации, обрушился гневной критикой в адрес Экзарха Прибалтики митрополита Сергия, не оставив при этом без внимания и Псковскую Миссию. По словам автора, «...он создал в августе 1941 года «Псковскую православную миссию», возглавившую Православную Церковь в оккупированных районах восточнее Прибалтики. Эта Миссия должна была стать основой для создания Московской Патриархии в рамках пресловутой «Новой Европы». (Геродник Г. Правда о Псково-Печерском монастыре. С.85.) Не изменяя своей концепции о профашистской настроенности Православной Церкви и ее главы в этом регионе — Экзарха Прибалтики, Геродник назвал создателем Псковской Миссии именно митрополита Сергия.
Другой советский историк З.Балевиц, в отличие от Геродника, уделил значительно больше внимания вопросу о создании Миссии. Как справедливо замечает автор, немцы оказались перед выбором: кому отдать предпочтение в церковном управлении — московскому ставленнику Сергию (Воскресенскому), либо схизматичному митрополиту Августину (Петерсону), который с приходом германской армии «...объявил прежний синод действующим и 20 июля 1941 года направил оккупационным властям смиренную просьбу разрешить восстановление автоке-фальной Латвийской Православной Церкви под юрисдикцией Константинопольского патриарха и выдворить из Латвии мос-ковского патриаршего Экзарха Сергия». (Балевиц З. Указ. соч. С.23.) После непродолжительных колебаний «вершители судеб» сделали выбор в пользу Экзарха, как пишет Балевиц — «слишком уж непопулярна была фигура митрополита Августина среди православного населения Латвии». К тому же, добавляет советский исследователь, «у командования немецко-фашистской группы армий «Север» были свои виды на Экзарха». (Балевиц З. Указ. соч. С.24.) Далее З.Балевиц поясняет свой намек так: немецкие власти поставили митрополиту Сергию (Воскресенскому) такое условие — поскольку с их «благословения» Сергий остался главой Православной Церкви Латвии и Экзархом Прибалтики с сохранением юрисдикционной принадлежности к Московской Патриархии, то ему было предложено «...организовать церковное управление на оккупированной территории РСФСР». (Балевиц З. Указ. соч. С.24.) Митрополит не мог не принять «любезное» предложение и тотчас «...было решено создать под покровительством гестапо православную церковную организацию, которой вменялось в обязанность использовать религиозные чувства верующих для примирения их с немецкой оккупацией, а также для выявления политических настроений паствы». (Балевиц З. Указ. соч. С.27.) Последние строчки едва ли не дословная цитата из следственных дел в отношении членов Псковской Миссии, которые вели сотрудники Ленинградской военной прокуратуры осенью 1944 года. Подтверждает свой те-зис Балевиц словами самого Экзарха, произнесенными с амвона Рижского кафедрального собора в проповеди после воскресной литургии 17 августа 1941 года. Тогда владыка «во всеуслышание сообщил о том, что руководимой им Православной Церкви в Латвии с ведома, согласия и при благожелательном отношении «власть предержащих» оккупантов выпала «большая честь» — направить первую группу «миссионеров» в... Россию...». (Балевиц З. Указ. соч. С.27.) Среди присутствующих находился и «...чиновник полиции безопасности и СД «референт по делам Русской Православной Церкви» В.Гегингер, не раз уже беседовавший с Экзархом о предстоящей «миссии». (Балевиц З. Указ. соч. С.28.) Здесь четко прослеживается мысль о главенствующей роли фашистских чиновников в деле подготовки и отправки Миссии в Псков. Митрополит Сергий выглядит скорее заложником сложившейся ситуации, и потому был вынужден лишь покорно проводить немецкую политику в церковную жизнь.
Несколько иная картина вырисовывается, если обратиться к историческому труду представителя русской зарубежной школы — проф. В.И.Алексеева «Русская Православная Церковь на оккупированной немцами территории». В этом исследовании из-за отсутствия идеологического фона (как это было в вышеуказанных работах), а главное благодаря ряду источников, не доступных ученым в СССР в 1960-е годы, автору удалось иначе взглянуть на проблему учреждения Псковской Миссии. Алексеев, прежде всего, иначе подошел к описанию личности митрополита Сергия, а значит, и его роли в истории Миссии. Автор отмечает у Экзарха такое качество, как смелость, готовность рисковать и в связи с этим, так сказать, наступательную позицию в отношении немецких властей. По некоторым данным, «...во время ареста Экзарх сумел убедить немцев, что для них политически выгоднее примириться с поминанием главы Московской Патриархии...», (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.131.) то есть именно митрополит Сергий настоял на сохранении канонического единства Прибалтийского Экзархата с Русской Православной Церковью. Вслед за этим, благодаря своим незаурядным диплома-тическим способностям и дальновидно продуманной политике, Экзарх получил разрешение на отправку миссионеров из Латвии в Псков, «Вскоре после освобождения из-под ареста Экзарх сумел добиться от немцев разрешения на посылку духовной миссии в опустошенный в религиозном отношении район города Пскова». (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.132.) К этому профессор Алексеев добавил, что организация Псковской Миссии «...была, наверное, самым хорошим делом, сделанным Экзархом за всю его недолгую жизнь». (Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С.132.)
Профессор Д.В.Поспеловский в своем капитальном исследовании «Русская Православная Церковь в XX веке» фактически повторяет мнение своего старшего коллеги, отводя решающую роль в деле учреждения Псковской Миссии именно митрополиту Сергию (Воскресенскому): «Главным в деятельности Сергия была организация миссионерской деятельности на западе, юго-западе и юге от Ленинграда, создание так называемой псковской миссии, которая была разрешена оккупационными властями в 1941 году». (Поспеловский Д.В. Указ.соч. С.207.)
Современные российские исследователи также не обошли вниманием этот вопрос. О.Ю.Васильева в одной из своих работ утверждает, что Псковская Православная Миссия «...была создана под эгидой оккупационных властей...», (Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в 1927—1943 годах// Вопросы истории. 1994. №4. С.43.) а в монографии позднего периода автор уже более развернуто обосновывает этот тезис: «...фашистские власти предложили митрополиту Сергию (Воскресенскому) действенную поддержку против раскольников — в борьбе за сохранение канонической принадлежности Экзархата к Московской Патриархии. В ответ они хотели, чтобы Экзарх создал церковное управление — «Православную миссию в освобожденных областях России». (Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в политике советского государства в 1943—1948 гг. С.85.) Здесь мы вновь встречаем мысль о том, что ведущая инициатива в создании Псковской Миссии принадлежит германской военной администрации, стремящейся претворить в жизнь планы «переустройства религиозной жизни СССР». (Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в политике советского государства в 1943—1948 гг. С.85.) Митрополит принял это предложение, поскольку и сам был серьезно заинтересован в этом совместном проекте и возлагал на него большие надежды.
М.В.Шкаровский в своих статьях и книгах несколько иначе оценивает роль Экзарха Сергия в переговорах с немцами по поводу отправки в Псков группы миссионеров. Вот характерный отрывок из его исследования: «Экзарху уже в начале июля удалось установить контакт с командованием группы армий «Север» и сделать предложение направить миссионеров в занятые российские области. В середине августа со стороны соответствующих служб Вермахта было получено разрешение на создание «Православной миссии в освобожденных областях России». (Шкаровский М.В. Нацистская Германия и Православная Церковь. М., 2002. С.345.) Подобно профессорам Алексееву и Поспеловскому, автор признает, что «организация миссионерской работы на Северо-Западе России стала главным в деятельности митрополита Сергия в годы войны». (Шкаровский М.В. Нацистская Германия и Православная Церковь. М., 2002. С.345.) В этой же монографии Шкаровский, как и Васильева, добавляет, что «...разрешая деятельность Духовной Миссии, германское командование преследовало и свои цели, которые, впрочем, в дальнейшем в основном остались неосуществленными». (Шкаровский М.В. Нацистская Германия и Православная Церковь. М., 2002. С.374.)
Как видно из представленного обзора, у историков нет единого мнения по поводу того, кто же стал вдохновителем создания Псковской Православной Миссии — оккупационная администрация или Владыка Сергий. Обе позиции вполне объективны и могут быть подтверждены реальными фактами, а потому, не отбрасывая ни одну из них, обратимся к свидетельству непос-редственных участников событий и документам, подготовленным самим Экзархом Прибалтики митрополитом Сергием (Воскресенским).
Прибывший из Риги на Псковщину осенью 1941 года протоиерей Георгий Тайлов, рассказывает о том, что когда фронт продвинулся вглубь Советского Союза, по направлению к Ленинграду, то жители оккупированных районов РСФСР, граничивших с Прибалтикой, получили возможность приехать «...к родственникам в Латвию и увидели, что здесь все церкви действуют (у них-то позакрывали). Они добрались до митрополита Сергия и попросили послать латвийских священников в близлежащие российские земли, что и было сделано». (Лебедева Н. Из жизни православных в Латвии. Интервью с протоиереем Георгием Тайловым // Православная Русь. 1998. №5. С.8.)
В «Записках» протоиерея Алексия Ионова также находим подобное свидетельство: «Необходимость в Псковской Миссии была осознана митрополитом Сергием, Экзархом Латвии и Эстонии, сразу же, как только стали поступать первые просьбы из Пскова и других городов о присылке священнослужителей в эти места». (Ионов Алексий, протоиерей. Указ. соч. С.11.) К этому автор добавляет немаловажную деталь: «Немецкие власти долго не соглашались на организацию Псковской Миссии, в конце концов, они дали свое согласие на поездку 15-ти православных священников из Прибалтики в страну «за чертополохом». (Ионов Алексий, протоиерей. Указ. соч. С.12.)
В одном из своих интервью архимандрит Кирилл (Начис), в годы войны служивший в Миссии псаломщиком и преподавателем Закона Божия в школах города Пскова, на вопрос — кто был инициатором создания Псковской Православной Миссии ответил: «Официально принято считать, что мысль направить на оккупированные немецкими войсками территории православных священников принадлежит митрополиту Сергию (Воскресенскому), который являлся Экзархом всей Прибалтики. Но мне думается, что идею направить православных миссионеров в приходы северо-запада России ему подал сам русский народ. Ведь после отступления Красной Армии сотни тысяч людей были брошены на произвол судьбы. Народ хлынул в еще уцелевшие церкви и храмы. Люди посылали ходоков в Псков с просьбой прислать священников». (Кирилл (Начис), архимандрит. Было много боли, и надо было ее преодолеть // Морская газета. 17 августа 2002. С.20.) Последние слова о.Кирилла относятся уже к тому моменту, когда в Псков прибыли первые посланцы Экзарха Сергия.
Закончим череду свидетельств миссионеров яркими строчками из очерка о.Георгия Бенигсена: «Наконец, исполнился предел наших чаяний: нам удалось отправить в оккупированные немцами русские области первую группу священников-миссионеров. Собственно, эта победа была нашей только в очень незначительной степени. Ее одержали сотни тысяч русских людей, истосковавшихся по Богу, по Церкви, по благовестию, тех, к кому мы отправляли наших священнослужителей. Эти люди вдребезги разбили надежды немцев на успех советской антирелигиозной пропаганды и воспитания. Они требовали церкви, священников, богослужения. Немцам, нехотя, пришлось уступить». (Бенигсен Георгий, протоиерей. Христос Победитель // Вестник РХД. 1993. №168. С.134.)
Дабы окончательно поставить точку в этом рассуждении приведем два отрывка из документов, составленных в канцелярии Экзархата и содержащих информацию о создании Псковской Православной Миссии. «Заслуга создания и организации Псковской Миссии является всецело делом и почином самого Экзарха, который видя и полностью сознавая бедственное положение Церкви в областях, освобожденных германскими войсками и граничащих с Эстонией и Латвией, уже в первых числах июля месяца 1941 года, то есть сразу же после освобождения некоторых городов и районов, вступил в переговоры с Германским командованием, предложив отправить туда миссионеров». (Государственный Архив Псковской Области. (Далее — ГАПО). Ф.1633. Оп.1. Д.3. Л.16.) Следующая цитата повторяет основной смысл предшествующей выдержки: «Высокопреосвященнейший Экзарх митрополит Сергий взял под свое духовное окормление освобожденную область, а для более успешного руководства ею учредил Православную Миссию, которая туда и была направлена Экзархом». (ГАПО. Ф.1633. Оп.1. Д.1. Л.2.)
Процитированные материалы экзаршей канцелярии также подчеркивают решающее значение усилий митрополита Сергия, направленных на переговоры с немцами и дальнейшее устроение Миссии с центром в Пскове. Об уникальности фигуры Патриаршего Экзарха Сергия в деле церковного возрождения уже было сказано выше. Нельзя также отрицать и определенной заинтересованности оккупантов в деятельности Миссии. Как писал о.Георгий Бенигсен, «им очень хотелось использовать нас в своих целях порабощения и эксплуатации русского народа, очень хотелось через нас, как наиболее близко стоящих к народу и пользующихся в народной толще максимальным доверием, проводить свои преступные мероприятия». (Бенигсен Георгий, протоиерей. Христос Победитель...С.136.)
Итак, надо признать определенное участие немецкой стороны в деле создания Миссии и это вполне естественно, т.к. без разрешения оккупационных властей была невозможна никакая легальная деятельность. Бесспорный вклад в это дело внес и Экзарх Сергий, однако и его усилия стали иметь значение лишь постольку, поскольку с упразднением советской власти население оккупированных областей Советского Союза в стихийном порыве стало возвращаться к Богу и восстанавливать Церковь. Это подтверждают воспоминания миссионеров, и доказательства тому будут встречаться на протяжении всего нашего ис-следования.
В качестве одного из факторов, способствовавших деятельности Псковской Миссии, можно рассматривать довольно длительный период немецкой оккупации северо-западных областей России. Оккупация Пскова продолжалась с июля 1941 года по июль 1944 года. По планам немецкого командования, на Ленинград через Псков наступала группа армий «Север». Оборонительная линия по реке Великой и по старой государственной границе не дала Красной армии ожидаемого результата, и немецкие войска вошли в Псков без боя вечером 9 июля 1941 года. Накануне, около суток, в городе царило безвластие, части Красной армии отступили, опасаясь попасть в окружение. Вместе с войсками из Пскова выехали представители советской власти. В ходе эвакуации, которая началась 3 июля, было вывезено оборудование заводов, машины, хлеб, имущество. Из 60 тысяч человек местных жителей было эвакуировано 45 тысяч женщин, детей, стариков, служащих советских и партийных учреждений.
Особенностью оккупационного режима в этом регионе являлось то, что Псковская область, как Operationsgebit, то есть прифронтовая область, оставалась всю войну в ведении военного, а не гражданского управления. (Жадан П.В. Русская судьба. Записки члена НТС о гражданской и Второй мировой войне. Нью-Йорк, 1989. С.168—169.) Так вспоминает одна из жительниц оккупированного Пскова: «Мы прожили все время оккупации под военным управлением, и у нас не было многих отрицательных явлений, которые происходили, например, в Белоруссии и на Украине, где управление было передано рейхскомиссарам, то есть крупным партийцам...». (Пирожкова В.А. Мои три жизни. Автобиографические очерки. СПб., 2002. С.155-156.)
Оккупационную власть в Пскове и Псковском округе осуществляли начальник окружной военной полевой комендатуры генерал Гофман, военный комендант Пскова майор Мюллер-Остен и начальник полиции безопасности СД гауптштурмфюрер СС Энгельмайер. В центре города разместились немецкие административные и военные учреждения. В гостинице «Октябрьская» находился штаб командования Северного фронта. В Снетогорском монастыре, который немцы назвали «водяным замком», помещалась штаб-квартира 18-й армии. По всему го-роду были рассредоточены воинские части и подразделения. Псковский гарнизон насчитывал около 20 тысяч солдат и офи-церов. Временами в городе было расквартировано до 70 тысяч оккупантов, тогда как мирное население Пскова составляло не более 30 тысяч человек (некоторый рост населения с 15 тысяч человек, оставшихся после советской эвакуации, до 30 тысяч человек произошел за счет беженцев из Ленинградской и Новгородской областей). Таким образом, Псков был превращен в центр дислокации военных и административно-хозяйственных органов оккупационных войск группы армий «Север», распространявших свою деятельность на обширную территорию Ленинградской и Калининской областей.
На первый взгляд, жизнь оккупированного Пскова казалась упорядоченной и хорошо распланированной: существовали школы и детские сады, были открыты театры и кино (для местного русского населения был открыт отдельный кинотеатр), проходили концерты, в том числе знаменитого оперного певца Н.К.Печковского, проводились футбольные матчи между командами оккупантов и населения, причем немцы всегда выигрывали, выходили газеты и радиопередачи. В городе установилась относительная стабильность. Немцы стремились установить свой «новый порядок». Однако ремонт дорог, восстановление мостов и линий электропередач, попытка урегулировать рыночные цены и даже земельная реформа, начавшаяся весной 1942 года (упразднение колхозной системы и наделение крестьянских семей земельными участками), — все это делалось, прежде всего, в интересах немецкой армии. Все, кто шел вразрез с этими интересами или саботировал приказы новых властей, подлежал самому суровому наказанию по законам военного времени.
С первых дней оккупации на всей территории, занятой немецкими войсками, утвердился жесткий контроль за местным населением. Комендантский час был установлен с 18 часов вечера до 7 часов утра, нарушителям этого порядка грозило заключение в концлагерь или расстрел. Передвигаться из одного населенного пункта в другой можно было при наличии на то специального разрешения оккупационных властей. На улицах города устраивались облавы. Действовала система заложников, когда за убитого военнослужащего германской армии казнили десять человек-заложников из числа мирного населения. Все население в возрасте от 14 до 65 лет должно было зарегистрироваться на бирже труда и получить «рабочие паспорта». Лица, не имеющие такой регистрации, считались дезертирами «трудового фронта» и подлежали тюремному заключению. С помощью биржи труда оккупанты насильно мобилизовывали население Пскова на строительство дорог и заградительных укреплений, лесозаготовки и торфоразработки. На окраинах Пскова были расположены трудовые лагеря и лагеря военнопленных. В военном городке на Завеличье, в лагере под названием «Шталаг-372» в бывших конюшнях содержалось до 100 тысяч человек, в Крестах на территории ремонтных мастерских более 20 тысяч, в Песках, на южной окраине города, от 50 до 60 тысяч советских военнопленных. В «Шталаг-372» погибло 75 тысяч человек, в Крестах 65 тысяч человек, в Песках 50 тысяч человек, на Мироносицком кладбище города Пскова было погребено 30 тысяч человек — узников немецких лагерей. (Колотилова СИ. и др. Псков. Очерки истории. С.291.)
Постоянной угрозой для немецких тылов были партизанские отряды. Деятельность партизанских бригад в северо-западных оккупированных областях России особенно усилилась в 1943 году, когда произошел коренной перелом на Восточном фронте после поражения немецких войск под Сталинградом. Тогда оккупационная политика нацистов начала приобретать все более жесткие черты. В ответ на это мирное население, особенно в деревнях, и не только мужчины, покидало свои дома и отправлялось в партизанский край. За помощь партизанам, их укрывательство или даже симпатию к ним, виновный подвергался аресту, заключению в лагерь или расстрелу. По подозрению за связь с партизанами сжигались целые деревни, а их жители истреблялись на месте или вывозились в концлагеря.
22 июня 1943 года советская авиация впервые подвергла Псков массированной бомбардировке. Осенью того же года обстановка в Пскове была далека от стабильной. Вот как ее характеризует один из жителей оккупированного города: «Обстановка в Пскове была ужасной. Немцы сжигали вокруг Пскова деревни, и ночью зарево освещало полнеба. Италия капитулировала 3 сентября, у немцев был переполох, а партизаны грозили взять с налета город». (Полчанинов Р. НТС во Пскове 1941-1943 // Посев. 2001. №6. С.44.) Еще до отступления германской армии началась эвакуация мирных жителей и материальных ценностей из районов, непосредственно примыкающих к линии фронта.
В своих планах германское командование отводило Пскову особое место. Его называли «ключом к парадным дверям Ленинграда». Кроме того, Псков открывал дорогу в Прибалтику, которая имела для Германии важное стратегическое значение. Именно поэтому уже в октябре 1942 года оккупанты начали строительство Псковско-Островского рубежа обороны, так называемой линии «Пантера», которое продолжалось до 1944 года. Линия «Пантера» располагалась на высоких холмах Псковско-Порховской равнины, вдоль дорог, рек и населенных пунктов. Минные поля чередовались здесь с проволочными заграждениями в 4—6 рядов. В среднем этот оборонительный рубеж имел на километр до 8 бронеколпаков, до 12 долговременных земляных огневых точек. Особенно были укреплены опорные пункты рубежа — города Псков и Остров. В январе 1944 года войска Ленинградского фронта перешли в генеральное наступление, а 27 января была снята блокада Ленинграда.
После ожесточенной бомбардировки Пскова советской авиацией 18 февраля 1944 года жизнь в городе была парализована и уже не восстановилась вплоть до освобождения. На следующий день немецкие власти объявили тотальную эвакуацию. Все, что немцам казалось еще пригодным к использованию, отправлялось на Запад: оборудование фабрик и заводов, сырье, продукты питания, скот и произведения искусства. Из земли выкапывался кабель для отправки в Германию. Однако, прежде всего, была проведена принудительная эвакуация населения. Часть жителей добровольно выезжали в Прибалтику, но были и такие, кто пытался укрыться в полуразрушенном городе и дождаться прихода Красной армии. Специальные отряды карателей с собаками разыскивали нарушителей приказа об эвакуации и расправлялись с ними на месте. Около 11 тысяч человек было вывезено в Прибалтику и в Германию, около 3 тысяч погибло в ходе эвакуации. (Бах Д., Смирнов В. Немецкие следы в одном русском городе. Псков, 1997. С.104.) Имущество, которое немцы не могли вывезти, планомерно уничтожалось. Около 93% жилой площади было уничтожено бомбардировками, пожарами, взрывами. Оккупанты проводили в жизнь тактику «выжженной земли» — Красная армия должна была войти в опустошенную местность, где не сохранилось ни населения, ни построек, ни каких-либо материальных ценностей.
В конце февраля 1944 года войска Красной армии вышли к Псковско-Островскому укрепленному району противника. Попытка сходу прорвать линию «Пантера» успеха не имела. Командование приостановило наступление. К штурму линии «Пантера» советские части готовились 4 месяца. В середине июля наступление было возобновлено. В ходе непрекращающихся ожесточенных боев 21 июля части Красной армии вошли в Остров, а 23 июля, накануне праздника святой равноапостольной княгини Ольги, покровительницы Пскова, 42-я армия взяла и сам Псков. В нем на тот момент находилось 143 жителя. Неповрежденными остались 16 домов. (Бах Д., Смирнов В. Немецкие следы в одном русском городе. Псков, 1997. С.106.)
|
