Протоиерей Николай ТРУБЕЦКОЙ. "...ВРЕМЯ – САМОЕ ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО ОТ ГНЕВА..." - Материалы из личного архива - Материалы о Псковской духовной миссии - Каталог статей

Время – самое лучшее лекарство от гнева. Вот почему я отвечаю Вам на Ваше письмо не сразу, а спустя две недели.

Ваше письмо написано уксусом и желчью. Из опасения – как бы и мне не употребить подобные средства – в своем письме я буду стараться обойти молчанием все те острые стрелы, которыми Вы так искуссно умеете стрелять, и попытаюсь без гнева и пристрастия коснуться только некоторых принципиальных вопросов, которые Вы, по моему мнению, неправильно понимаете, а кое-что и вовсе не понимаете.

Итак... Те немногие мои «вольнодумные высказывания и действия», которые так Вас смутили, далеко не являются «следствием влияния окружающего лютеранства», как Вы думаете, а есть результат вдумчивого, осмысленного мною понимания сущности Православия, его исторической жизни, его судеб. Православие не есть какой-то застывший безжизненный труп, а есть живое тело Христово, которое естественно развивается, движется и существует животворящей благодатью Духа Сятого. Все закоснелое, мешающее естественному росту живого организма Церкви, постепенно отмирает и отпадает от Нее, как потерявшее жизненную силу, и естественным порядком заменяется другим, более жизненным и насущным. Сердцем этого живого Организма являются наши православные догматы, а наши таинства подобны всем другим жизненно важным и необходимым органам всякого живого организма. Лишите живой организм сердца (= догматов), и он превратится в труп (= например, наше толстовство); извлеките из живого организма печень (= напр., таинство священства), и организм неизбежно обрекается на смерть (= наше отмирающее старообрядчество-беспоповство, сектантство). Однако, когда Вы, например, перемените тесную обувь или обветшалую одежду на более просторную и удобную (= например, некоторые обряды, обветшалые и даже вредные традиции, отдельные требования церк. устава), - это может принести только пользу организму, даст ему возможность свободнее развиваться, двигаться и существовать. Таково в самых примитивно-кратких чертах мое общее кредо. Теперь частности.

1. Вы меня обвиняете в нарушении церковного устава. Ваша совесть смущается, например, тем, что я служу Литургию при открытых царских вратах... Но что ж тут такого? Разве этим умаляется или оскорбляется в целом Божественная Литургия с ее таинством св.Евхаристии? Я, например, никогда не замечал чего-либо подобного, и совесть мою никогда не смущали царские врата. Наоборот. За 22-летний период моего священства 11 лет кряду мне пришлось совершать Литургию на чердаках лагерных бараков, в сушилках, среди грязной и мокрой одежды и обуви, в шурфах и забоях, в амбулаториях и землянках. Вместо просфор и вина я часто употреблял украдкой испеченные булочки и самодельное «вино» из изюма; сосудами являлись кружка, стакан, блюдце; вместо облачения – полотенце на шее... Антиминс, царские врата, завесу и прочее просто нечем было заменить. Ектении, евхаристические молитвы и прочие молитвословия возглашались шепотом, а напевы употреблялись «вздошные» и «слезные»... Свидетельствую Вам своей иерейской совестью, что я, а также и те, кто молился и причащался со мною, - никогда в жизни не ощущали той неизглаголанной небесной радости прикосновения божественной благодати, которую все мы переживали в эти счастливейшие моменты духовного горения!

Вы отсылаете меня к авторитету епископа в отношении царских врат, но наши епископы, по примеру великих святителей и составителей чинов Божественной Литургии – Василия Великого и Иоанна Златоуста, служат точно так же как и я, т.е. при открытых вратах, ибо чин Литургии совершенно одинаков и для архиереев и для иереев. Награждать же «служением Литургии при открытых царских вратах, как великой наградой для достойнейших иереев» есть ничто иное, как произвольное архиерейское изобретение, ибо такой награды Церковь не знает. Если же, как Вы правильно замечаете, служение Литургии при открытых вратах есть «нарушение церковного устава», то как же можно награждать «нарушением устава» да еще достойнейших?! Не логичнее было бы наказывать за нарушение, а не награждать нарушением?

Если вообще строго держаться устава, то с момента произношения литургических слов «оглашении изыдите» необходимо всех удалить из храма, в том числе и Вас, ибо все наши «верные» крещеные в тысячу раз хуже и недостойнее пред Богом тех первохристианских «оглашенных», которые в этот момент удалялись из храма. И если мы не не удаляем из храма своих оглашенных, то незачем лишать их и участия в духовном лицезрении (через видимые священнодействия служителя Литургии) величайшего чуда из чудес – пресуществления Святых Даров. Примером в Этом является Сам Христос Спаситель, Который творил все чудеса открыто, воочию пред всем народом, а не тайно за дверями и завесой. Все это большинство наших верующих очень хорошо понимает своим сердцем, и я постоянно имею от них благодарность за то, что не лишаю их радости «видеть» это величайшее чудо-чудес. К счастью, таких как Вы – смущающихся этим – единицы и не более. В связи с этим хочется Вас спросить: а Всенощное богослужение Вас не смущает? Ведь и Всенощную я совершаю не по уставу. Да и не только я один. Я глубоко уверен, что вряд ли где-либо, кроме разве-что Афона, эта служба совершается по уставу. Уверен также, что Вы, ратуя за устав, никогда не присутствовали на уставной Всенощной и наверно понятия даже о ней не имеете. Однако пусть это Вас не смущает. Дело в том, что богослужебный устав это не догмат и даже не закон, а всего лишь установленный тип или образец для идеальной по объему и полноте той или иной службы или обряда. Сборник таких богослужебных образцов-типов называется типиконом, от греческого «типос» - тип, образец. Отступление от такого идеального типа-образца всегда допускается в церкви в зависимости от тех или иных обстоятельств. Такое отступление в Типиконе обычно формулируется фразой: «аще изволит настоятель». Однако чин Литургии является исключением, и отступление от этого чина в его последовательном ходе и основе не допускается. Нужно еще заметить, что составители богослужебных уставов имели в виду не приходские (мирские) храмы, а исключительно монастыри. Применительно к уставу монашеской жизни составлялись и богослужебные уставы. Вот почему в приходских храмах, ради немощности мирян, богослужебный устав в своем полном объеме практически не применяется. (~Евр. 7, 12.)

2. Вашу совесть смутило то, что я повенчал верующих людей в субботу. Осмеливаюсь смутить Вашу совесть еще больше. В 1932 г. по благословению митрополита Евлогия (а это был святитель «Божиею милостию») некий архимандрит Иоанн (позже епископ) совершил таинство бракосочетания в Великую Пятницу перед Плащаницей, а я принимал в этом участие как певец. А вот еще случай. В 1935 г. в рождественском посту, в канун Николина дня, по благословению Экзарха Вселенского патриарха митрополита Германоса двое маститых протоиереев совершили таинство бракосочетания рабов Божиих Николая и Ирины (то были я и моя супруга). Таких примеров много можно привести, но дело не в примерах, а в том, что Церковь традиционно воздерживается совершать браки в посты, в кануны праздников, сред и пятниц только потому, что это таинство, обычно, сопровождается пиром, что безусловно оскорбляет святость постов и памятных дней, а между тем таких ограничений не существует в отношении таинств крещений, которые зачастую сопровождаются такими же пирами. Однако в принципе таинство бракосочетания, как и всякое иное таинство, может быть совешено в любое время. В наших же условиях я и подобные мне предпочитаем за лучшее брать грех «оскорбления святости праздничного или постного дня» на свою совесть, нежели лишать брачующихся церковного таинства. К этому можно добавить еще следующее: Как известно, греки, дорожа церковными традициями и преданием не менее нас, русских, принявших от них Православие, не знают никаких ограничений и запретов в отношении совершения браков за исключением только Страстной седмицы, как сугубо скорбной.

3.Ваша совесть смущена тем, что я хороню самоубийц. Да, я всегда их хороню, игнорируя всякого рода лазейки и запреты, которые существуют на этот счет. Делаю это я отчасти из тех соображений, что не чувствую особой разницы между самоубийцей и тем, кого я часто отпеваю «заочно», что, кстати, повсеместно разрешено и санкционировано нашей высшей духовной властью, хотя все мы знаем, что тот или иной «заочник» может быть даже и не крещен и имеет на своей совести возможно десятки убийств и подобных преступлений, а самоубийца совершил одно только убийство над самим собой... Делаю это я и потому, что мне не дана власть судить мертвых, но вместо этого дано повеление молиться за них, по слову ап.Иакова: «Молитесь друг за друга... много может усиленная молитва праведного»... Ведь Сам Христос Спаситель сказал, что Он пришел в мир не для того чтобы судить мир, но спасать мир (Ио.3, 17). И я, как служитель Христов, не имею права судить, а только молить о спаснии. Вот я со спокойной совестью, не рассуждая о мертвых, и совершаю молитву за них, причем (заметьте!) совершаю не таинство над ними, а всего лишь молитвенный обряд или чин. И я глубоко верю, что мой «чин» обязательно доходит до благосердия милостивого и человеколюбивого Владыки жизни и смерти и безусловно помогает самоубийце, ибо у Господа все мы в долгу, все преступники, все в равном достоинстве – «раб и владыка, царь и воин, богатый и убогий» и, наверно, не делает Господь особой разницы между самоубийцей и «заочником» убийцей, которых я отпеваю... Как то мне пришлось быть свидетелем такой картинки: 3-летняя девочка перед сном молилась на коленях в кроватке: «Дай Боженька здоровья папочке, мамочке... и чтобы у нашего бедного Мурзика скорей лапка зажила» (у щенка действительно была отдавлена лапа). Один из слышавших эту молитву до слез умилился ею и уверил девочку, что Боженька обязательно сделает так, что Мурзик будет завтра же здоров, потому что Мурзик – «Божинькино созданьице и Боженька не может не любить и не жалеть Мурзика»... Самоубийца ведь тоже Божие создание!.. Мне кажется, что нужно наказывать не самоубийцу, лишая его христианского погребения, а то общество христиан, которое допустило, а может быть даже и натолкнуло человека на этот грех. Во всяком случае общество должно усиленно молиться за свою вольную или невольную жертву, а не отворачиваться от нее. В заключение приведу Вам такой эпизод: В свое время к одному Петербургскому митрополиту обратились с просьбой дать заключение по поводу возможности похоронить самоубийцу по церковному обряду. Митрополит дал такой ответ: «Если диавол поругался над телом самоубийцы, то мы не допустим, чтобы он поругался и над душой несчастного умершего».

4. Ваша совесть смущается тем, что я допускаю «неточности» в своих проповедях, «без всякой ссылки» на то или иное место священного Писания. Должен Вам здесь заметить, что наши проповедники (и я в том числе) обычно в своих устных проповедях не указывают точных и подробных источников (священных книг, глав, стихов или авторов), откуда заимствуют употребляемые тексты, как это делают, например, сектантские проповедники, а ограничиваются общими указаниями, например: «В Слове Божием сказано».., «так сказал Христос».., «апостол Павел говорит»... и т.д. Тем не менее Ваши упреки на этот счет совершенно справедливы. Но мою совесть это не смущает. По своей лености и нерадению я никогда не готовлюсь к проповеди и говорю всегда так, как Господь положит на душу, но зато я и не претендую на титул оратора или проповедника и не имею от Господа такого дарования. Вместо погони за риторскими эффектами я стараюсь говорить как можно проще, от сердца, по принципу: «речь сердца не привлечет, коль не от сердца речь течет». Пусть моя речь течет не гладко и не точно, но, благодарение Богу, за мои неточности и негладкости верующие, по простоте своего сердца, с меня не взыскивают и всегда дружно благодарят за слово. Искренно признаюсь Вам, что мое «слово» никогда не бывает приноровленным или предназначенным для тех, кто приходит в храм с целью «почтить его своим присутствием» или полюбопытствовать, покритиковать и т.д. Таких лиц я не желаю и не пытаюсь ублажать или услаждать своим «словом».

5. То, что Вы мне пишете об Оптиной пустыне и старцах, о их значении для русской православной культуры и т.д., - все это мне давно известно. Сделанный Вами вывод, что я «не чту и не признаю старцев» - скоропоспешен. Я почитаю оптинских старцев не менее Вас. Если Вы похваляетесь тем, что имели милость Божию знать кого-то из старцев, то должен Вам сказать, что и я имел милость Божию не только знать одного из них, но и быть свидетелем его необычайной, чудесной прозорливости. Приписывая мне «незнание и непонимание» старцев, Вы заключаете, что и «подвига русской православной церкви я не знаю и не понимаю». Связывая «подвиг» русской церкви со старцами, Вы как раз и обнаруживаете Ваше полное непонимание подвига Церкви и его сущности. Подхватив сказанную Вам мною реплику – «гнать всех монахов!», Вы патетически восклицаете: «На что Вы руку подняли? – на почивших праведников, на братий наших, которые только в эти годы вернулись после 15-20 лет?» Да, я «поднял руку» и буду держать ее «поднятой», но само собой разумеется не на оптинских старцев и не на почивших праведников (это и младенцу понятно), а на тех 99 % тунеядцев, чревоугодников и стяжателей в монашеских мантиях и клобуках, которые причинили и продолжают еще причинять нашей церкви огромное зло. Если Вы считаете, что я не прав, то поройтесь в нашей духовной и светской литературе конца XIX и начала XX века и Вы найдете там бесчисленные неоспоримые факты, подтверждающие правильность моих взглядов. Вся русская общественность буквально гремела нареканиями на 50-тысячную рать монахов. Справедливым основанием для этих нареканий являлся факт почти повсеместного мирского образа жизни, господствовавшего в монастырях, с их обширными землями и угодьями, доходными домами и лавками, промыслами и торговлями и т.д. и т.д. Под давлением общественности и литературы наш Синод в конце-концов принужден был приняться за реформу монастырей, но пока Синод раскачивался, судил да рядил, эту «реформу» произвела Советская власть по-своему и этим оказала большую усллугу Русской Православной Церкви, избавив ее навсегда от этого уродливого детища церкви... Так вот на что я «поднял» руку, а не на почивших праведников, как Вы думаете! Не настолько уж я «Емеля», чтобы не понимать и безрассудно порочить ту благотворнейшую роль, которую сыграло монашество и монастыри в истории нашей Церкви и государства. Это лучшие страницы во всей нашей истории. Но всему бывает конец, и нашему монашеству тоже не мог не придти конец, ибо оно к началу нашего столетия окончательно выродилось в некое паразитическое явление на церковном теле. Весьма печально, что наша высщая духовная власть, не обращая внимания на наглядные уроки истории, продолжает плодить и в наше время этот институт во всей его уродливой форме.

6. Поминая на Литургии во-всеуслышание имена живых и усопших, я не произношу всякого рода «адреса и титулы», вроде: «старец», «послушник», «приснопоминаемый», «заблудший», «на сем месте погребенный», «безымянных младенцев» и подобные им. Это дало Вам повод укорить меня во грехе «непочтения», «умаления достоинства» и т.д. в отношении поминаемых. Делаю я это конечно не по причине неуважения к ним, а потому, что не желаю безрассудно подражать тем недалеким батюшкам, которые безпрекословно идут на поводу у своих почтенных прихожан, именитых персон, щедрых благотворителей, личных благодетелей и т.д. и свячески угождают им, потворствуя их прихотям и читая с благоговением все то, что те ни напишут в поминальных записках – пусть это будет даже на перекор духу церковности. Я глубоко убежден, что подобные титулования для Господа не имеют значения и не угодны Ему, а потворствовать прихотям «именитых персон» или непониманию неграмотных старушек священнику не годится. (У Чехова на эту тему есть интересный рассказ «Панихида».) Вы называете себя в письме «сознательной» православной христианкой и с этой горделивой позиции заявляете, что Ваша совесть Вам «запрещает участвовать в умалении достоинства отцов и наставников» Ваших, «участвовать в грехе и смущаться на Литургии», а потому Вы вынуждены впредь ходить на молитву в другой храм... Хорошая же Вы «сознательная» христианка, если Ваша совесть гонит Вас прочь с Литургии, потому что священник на заупокойной ектении поминает вместо «приснопамятного старца инросхимонаха А» - просто «иеромонаха А», и из-за этого Вы осмеливаетесь называть Божественную Литургию «грехом»! Опомнитесь и побойтесь Бога! Гонит Вас из храма не совесть Ваша, а злой, капризный дух гордыни. Если Вы «сознательная», то как же Вы не можете осознать, что суть Литургии состоит не в титуловании, а в принесении бескровной Жертвы за грехи всех и вся?! Если Вы «сознательная», то как же Вы не знаете, что если священник совершает бескровную Жертву недостойно, то это ему вменяется в суд и осуждение, а Жертва совершается вместо него невидимо святыми Ангелами?! Как же Вы после этого осмеливаетесь называть Божественную Литургию «грехом»?!

7. Вы пришли ко мне на исповедь. С какой целью? - чтобы проверить мою пастырскую совесть, проэкзаменовать меня и этим самым слицемерить над таинством покаяния? Исходя из нравоучительного характера Вашего письма, в Вашем представлении я - нечто вроде Фильки, которого надо учить и наставлять уму-разуму. Пусть будет так, но ведь и у каждого Фильки есть какие-то свои понятия, убеждения, принципы... Однако мои убеждения и принципы базируются отнюдь не на капризах и легкомыслии, а на ясном понимании духа (а не буквы) нашего Православия. Чтобы Вы лучше это поняли, поясню Вам следующим образом. Вот я, например, слышал, что Вы с успехом сочиняете не только стихи и современные романы, но и акафисты. Дело, конечно, хорошее. Говорят, что некоторые архиереи в восторге от Ваших акафистов и с удовлетворением «начертывают» на них благословенные резолюции, рекомендующие употреблять эти акафисты на богослужениях. Вполне возможно, что все это именно и так, но я лично, исходя из вышеупомянутых принципов и убеждений, основанных на духе Православия, ни в коей мере не позволил бы к употреблению Ваши акафисты, ибо составление акафистов не может быть «бабьим» делом. Акафисты не есть только литературные произведения, но молитвенно-хвалебные службы Божии в честь Христа Спасителя, Богоматери и святых угодников. При совершении этих служб верующим не дозволяется сидеть (греч. «А-кафизо» - неседален) из особого внимания и уважения к ним. Исходя, очевидно, из этого, акафисты осмеливались составлять не просто писатели и поэты, а люди высокой духовной жизни, праведники, имеющие – так сказать – «велие дерзновение» ко Господу, как, например, святые Ефрем Сирин, Роман Сладкопевец, Иоанн Дамаскин и др. Заниматься же сочинением акафистов, например, от скуки, расположившись в удобном кресле или на мягком диване, да еще может быть под звуки радио-музыки, - есть по меньшей мере дерзость, порожденная лукавой гордыней!..

Прошу Вас принять все вышеизложенное мною с христианской кротостью и смирением, как и подобает принимать мирянину наставление от священника.

Мир, любовь и благодать Господа нашего Иисуса Христа да пребудет с Вами.