Сон первый. Без рассуждения особенного, хотя и со страхом великим принял я сан священника. Понимал хорошо я великую важность служения пастырского и ответственность перед Богом и людьми. Мне предстояла возможность пойти по другой дороге. Я мучился страшно.
В это время, во второй половине декабря 1892 года я лег спать. По обыкновению, в своей комнате, головою к чтимому мною образу святителя Митрофана Воронежского (благословение крестного отца). Вот в эту ночь Господь сподобил меня увидеть удивительный сон. Будто я пошел деревенской улицей, дошел до широкой реки, переплыл ее в лодке и, прошедши через густой лес, пришел в монастырь святителя Митрофана; прошел двором по мосту около собора и вошел направо в архиерейский дом, поднялся по лестнице на второй этаж и вошел в какую-то светлую комнату, в которой было много моих товарищей по семинарии. Они веселились, танцевали, я же страшно тосковал, особенно же оттого, что на шее своей я ощутил закованную вокруг железную цепь, причем от шеи вниз спускался длинный конец, который я нес в руках. Мне было и тяжело, и стыдно, и я поскорее перешел на другой конец комнаты, к окну, которое вы-ходило во двор монастыря и было прямо против входа в собор, где почивают мощи святителя Митрофана. Подошедши к этому окну, я положил на подоконник конец цепи, и, сильно плача, стал, облокотив-шись, смотреть в окно. Я увидел, что почти от двери архиерейского дома и до дверей собора стояли в два ряда, друг против друга, в облачении священники. Между ними я заметил отца ректора семинарии, Спасского, и брата моего Стефана — остальные незнакомые. Я ожидал, что будет. Немного погодя открылись двери собора, и из них вышел монах в длинной мантии, седой, но не святитель Митрофан. Все священники поклонились ему в пояс, и остались на местах, как бы ожидая еще кого-то, а монах прошел в архиерейский дом. Почти вслед за ним открылись двери собора снова, и из них вышел святитель Митрофан, весьма похожий на мой образ, в мантии, с жезлом в руках. Он тихо пошел к архиерейскому дому. Все священники поклонились ему до земли. Увидевши это и предполагая, что сейчас войдет к нам в комнату святитель Митрофан, я поспешно, держа в руках конец цепи, перешел ближе, к двери и стал у окна, продолжая сильно плакать. Действительно, отворилась дверь, и вошел тот седой монах. Обратившись к товарищам моим, он начал укорять их за танцы и веселье. В это время вошел святитель Митрофан и, обратившись к монаху, сказал: «Брат, оставь их, зачем укорять, время для молитвы, а время и для веселья». Затем подошел ко мне и спросил: «А ты что плачешь?» Я от слез и волнения не мог ничего выговорить, а только показывал рукою на цепь, и говорил: «Мне тяжело». Тогда святитель Митрофан благословил меня словами: «Успокойся, все будет хорошо и тебе будет легко». Только он это проговорил, как я почувствовал, что нет уже на мне цепи, мне стало так легко и радостно, я хотел броситься к святителю — и проснулся.
Вскоре после этого, 29 января 1893 года я женился и посвящен был в сан диакона 2 марта 1893 года, и сан священника 20 марта 94 года принял в соборе при мощах святителя Митрофана. При моем посвящении в сан священника произошла тоже одна удивительная случайность. Преосвященный епископ Владимир назначил мне посвящение в Алексеевском монастыре. Уже и всенощную служил я в этом монастыре, и сильно скорбел, что не у мощей святителя Митрофана приму сан священника. Все приготовили к служению назавтра святой Литургии в Алексеевcком монастыре, сам владыка сказал мне, чтобы назавтра приходил я сюда для посвящения, и преподал назидание, но не успел я дойти до двери храма, как бежит монах и говорит: «Владыка раздумал здесь служить, а у святителя Митрофана будет служить. Туда и приходите». Да, слава Богу за все.
В самом начале служения моего священником в 47-м Татарском полку в 1894 году, не помню в каком месяце, видел я следующий сон, будто иду я по улицам очень древнего города и вдруг слышу в отдалении шум и крики приближающейся толпы. Когда она приблизилась, я увидел среди толпы Спасителя, несущего крест. Сознание мое сейчас же сказало: «Как же это так, я живу в XIX столетии, и вдруг — в Старом Иерусалиме присутствую при распятии Спасителя!» Я не мог решить этого, и продолжал идти далее. Таким образом дошли мы до Голгофы. Иисуса Христа распяли. Мучился я ужасно, и, наконец, подошел к апостолу Иоанну Богослову и говорю ему: «Да ведь уже почти что 2000 лет прошло, как умер Христос, зачем же Его опять распинают?» Святой апостол Иоанн отвечает: «Да, люди опять так погрязли в страстях и грехах, что распинают ими снова Сына Божия». Я про-снулся и вижу в этом сне данное свыше указание мужественно бороться самому со своими грехами и подвигать к борьбе и со-вершенству вверенную мне Господом паству, страшась своими страстями опять распинать Спасителя Христа. Слава, Господи, долготерпению Твоему!
Сделавшись священником, пришлось мне часто приобщаться святых Тайн. Иногда, бывало, устанешь на всенощной, придешь домой и без должного внимания прочтешь правило ко святому причащению. Еще дерзал себя оправдывать я, говоря: «Я слабого здоровья, один служу, устал. Господь не взыщет, если и немного помолюсь». Но за это я вскоре был наказан и вразумлен таким сновидением, будто я опять в древнем Иерусалиме вхожу в один дом, открываю дверь. Вот я в той самой комнате, где Спаситель наш с учениками Своими совершает Тайную Вечерю. Я остановился у порога в восторге, в трепете и в недоумении. Сознание опять настоятельно твердило мне, что я живу в XIX столетии, и прочее. Я остался у порога и стоял, сложа руки крестом на груди, прямо против Господа Иисуса Христа. Вот, он берет Святой Хлеб, благословляет его, преломляет, и начинает раздавать ученикам. Когда до меня дошла очередь, мне, последнему, не хватило. После этого берет Спаситель Святую Чашу, благословляет ее и дает пить из нее Своим ученикам. Когда дошла очередь до меня, то мне тоже не хватило. Это меня так поразило, что я зарыдал страшно, говоря:
«Так значит, я недостоин, Господи!» — и в это время был разбужен домашними, так как сильно рыдал и наяву. Верую, Господи, что это было мне, недостойному, вразумление приготовить себя к святому причащению. После этого, сколько я ни думал о Иерусалиме, о разных случаях из жизни Спасителя, часто читал Святое Евангелие, но таких снов уже не видел.
Прошло 2 года. Промыслу Божию угодно было перевести меня в Двинск, в военный собор. Благополучно прослужил я здесь год. Но некоторые особенные обстоятельства моей службы в Двинске сделали будто бы то, что я стал недомогать часто, и родные начали уговаривать меня хлопотать перевестись опять в какой-нибудь полк. Я возражал, что меня в Двинск послал Господь, и что нехорошо священнику идти против Промысла Божия и самому устраивать службу свою. Разлад душевный у меня был полный. Что делать, на что решиться? Тяжело было невыразимо. В это время я заболел инфлюэнцей. И вот, в начале декабря 1895 года, святителю Митрофану угодно было еще раз меня утешить. Я увидел следующий знаменательный сон. Будто бы вышли мы с братом В. во двор монастыря святителя Митрофана в городе Воронеже. Я нес в руках какую-то странную тяжесть, вещь в платке. Нам предстояло пройти мимо собора, где находятся мощи святителя Митрофана. Впереди виднелись ворота в ограде. Они были приотворены немного, и в них стоял мой дядя диакон отец Дмитрий. Он знаком руки убедительно звал нас к себе (он умер незадолго перед тем). Над нами кружилось в воздухе огромное множество белых голубей. Я говорю брату: «Вася, пойдем в ворота! Видишь, дядя Митя стоит там и зовет, нас к себе!» Брат же стал уговаривать меня не ходить к дяде. А вот, говорит, зайдем-ка мы лучше в собор и приложимся к мощам святителя Митрофана. Я согласился, и мы вошли в собор. Народу никого не было, брат зачем-то вернулся и я остался один, подошел справа к раке, приложился и отошел. Вдруг вижу, что святитель Митрофан поднялся из раки и сел, обернулся ко мне и велел перейти на левую сторону раки. Я перешел, неся за собою тяжелую ношу, которую положил на стул, где обычно сидит монах. Святитель подозвал меня к себе. Я подошел, оперся руками о перила и со слезами восторга и умиления стал смотреть в глаза святителя, которые горели необыкновенной любовью, добротою, ласкою, и были какой-то особенной ясности и чистоты. Я смотрел, плакал и говорил: «Недостоин я, святителю отче Митрофане, такой милости от тебя. Я страшный грешник!» В ответ на это он меня благословил, и сказал: «Да, мы грешны, но не ты один виновен в грехах твоих, успокойся». Затем снял с себя верхнюю священную одежду, и я увидел на нем висящий небольшой образок Богоматери в серебряной ризе на синей ленте. Святитель говорит мне: «Поправь ленточку на спине». Я поправил, и вдруг дерзнул сказать: «Святителю отче Митрофане, благослови меня этим образом Богоматери!» На это он мне отвечал: «Жаль мне расставаться с этой иконой — она висит на мне вот уже 200 лет, а все-таки благословлю тебя ею». С этими словами снял с себя образок, и, благословивши, надел на меня. Я приблизил рукой его к груди, а святитель, еще раз благословив меня рукою, сказал: «Теперь иди и помни, что я благословил тебя. Успокойся же, все будет хорошо. Когда же будет нужно, обращайся ко мне, и я благословлю тебя. Ты имеешь жену, родных, знакомых. Если кто из них попросит тебя, чтобы я благословил, скажи мне тогда: «Отче Митрофане, благослови их», и я благословлю». После этого он еще раз благословил меня, лег в гроб по-прежнему, а я пошел назад, и, к удивлению моему, вся тяжесть моя пропала, и я проснулся. Вскоре после этого я получил приглашение от командира 51-го драгунского полка перейти к нему, и перешел.
При поступлении на службу в Орел в июне 1897 года. Вижу во сне, что я на кладбище служил панихиду. Подошла женщина, просила утешить. Утешил, пошел, в левой руке нес крест и Евангелие, в правой — горящую лампаду. С левой стороны нападает страшное чудовище, желая растерзать меня, но сзади чудовища — другое существо, доброе и сильное, к которому я взывал: «Да спаси же, защити же!» — все взывал, и страшное существо не достигло. Вдалеке направо была темнота, но налево — светло. Женщина пошла направо, а я пошел в светлую сторону с радостью. Евангелия, креста и лампады у меня уже не стало, меня окружал свет неземной, я шел и не чувствовал. Дошел до селения, все встречали меня с радостью. Я пошел искать свое жилище и проснулся. Я думаю что женщина — это скорби и печали жизни сей в людях, которые священник должен врачевать, утешать молитвой, и охранять своим предстателытвом от всех бед и врагов. Кладбище — это грешные люди. Священник должен прямо идти среди грешных людей, проповедуя Евангелие и Крест, и сам должен стараться иметь добродетели (лампада), помня слово Христа: «Тако да просветится свет твой...» На этом пути священства — враг диавол, и людская злоба будет окружать священника, будут страшные нападения на него, но он должен думать не об этом.
В начале 1897 года или в первой его половине видел я следующее. Я в черном облачении, с кадилом и крестом в руках, спускаюсь в глубокую полутемную пещеру, склеп. За мной идет множество народа. Я хочу отслужить панихиду, помолиться о двух дорогих мне покойниках, похороненных в этом склепе. Вхожу я первый в пещеру, и вижу посреди две могилы, на которых лежат два черных камня-плиты, а влево, на возвышении — страшный черный эфиоп, который при моем входе громким голосом спросил меня: «Ты зачем сюда пришел?» Я отвечаю: «Я пришел с народом молиться об этих умерших, а ты что здесь делаешь?» Эфиоп: «Я приставлен караулить их, чтобы они не могли выйти отсюда, а ты уходи отсюда». Я отвечаю: «Нет, я пришел молиться, и не уйду». После этого сейчас же я начал служить панихиду, а эфиоп мгновенно пропал, и вверху, над местом, на котором он стоял, открылось светлое пространство, как бы малая дверь. По окончании службы я полюбопытствовал, куда ведет эта дверь, и почему ее закрывал и караулил эфиоп. С этой целью я влез в это отверстие и очутился в неописуемо прекрасном зале, размеры его были огромны, пол — как бы стеклянный, весь украшен чудными растениями, везде стояли маленькие столики, наполненные прекрасными фруктами. Зал был полон множеством веселых детей, среди которых ходили какие-то дамы и угощали детей плодами. Эти дамы подошли ко мне, и, ведя меня по залу, спрашивали: «Хорошо у нас здесь?» Конечно, у меня был один ответ: «Хорошо, чудно, хорошо», и с этим я проснулся.
Исполнение этого сна я вижу в следующем. 22 января 1898 года умер мой тесть, священник отец Владимир Исполатовский, это одна могила. Первого августа 1899 года, через полтора года, умерла неожиданно его дочь, сестра жены моей, Александра Хостник, это другая могила. Я их хоронил, а у отца Владимира даже был духовником. Люди они были прекрасные, достойные и много любимые, но нет человека без греха, потому они имели некоторые препятствия к переходу в рай, и временно демон заграждал им туда путь. Но молитвы Церкви и ближних столь сильны, что прогоняют бесов и открывают вход в рай, который был показан под видом зала, где дети — души верующих — наслаждаются, руководимые святыми ангелами-хранителями (дамы).
Перед началом февральской революции преподобный Сергий Исповедник видел предутренний сон, который сильно взволновал его. Придя в церковь в большом волнении, он попросил позвать к нему в алтарь преподобномученицу великую княгиню Елизавету. Вот их диалог:
— Матушка, я так сильно взволнован только что виденным мною сном, что не могу сразу начать служение Литургии. Может быть, рассказав его Вам, я смогу несколько успокоиться. Я видел во сне четыре картины, сменяющиеся одна за другой. На первой я видел горящую церковь, которая горела и рушилась. На второй картине я видел в траурной рамке Вашу сестру Императрицу Александру, но затем из краев этой рамки стали вырастать ростки, и белые лилии покрыли изображение Императрицы. Затем на третьей картине я видел Архангела Михаила с огненным мечом в руках. Эта картина сменилась, и я увидел молящегося на камне преподобного Серафима.
Выслушав этот рассказ, преподобномученица Елизавета сказала:
— Вы видели, батюшка, сон, а я Вам расскажу его значение. В ближайшее время наступят события, от которых сильно пострадает наша Русская Церковь, которую Вы видели горящей и гибнущей. На второй картине — портрет моей сестры. Белые лилии, заполнившие портрет, говорят о том, что жизнь ее будет покрыта славой мученической кончины. Третья картина — Архангел Михаил с огненным мечом — говорит о том, что Россию ожидают большие бедствия. Четвертая картина — молящийся на камне преподобный Серафим — обещает России особую молитвенную защиту преподобного Серафима.
