Четверг, 28.03.2024, 18:32
М и р    В а м !
Главная Регистрация Вход
Приветствую Вас, Гость · RSS
Меню сайта
Категории раздела
Франсуа де Ларошфуко [1]
Сыны Царствия Христова. ПРОЛОГ. [14]
Программа передач православного телеканала "Союз" [0]
Душеполезное чтение [215]
Рассказы, новеллы [1]
БИОГРАФИЧЕСКИЙ СПРАВОЧНИК [103]
Поиск


 Каталог статей
Главная » Статьи » Разное » Душеполезное чтение

Прот.Николай Агафонов. Неприкаянное юродство простых историй.

НЕПРИКАЯННОЕ ЮРОДСТВО ПРОСТЫХ ИСТОРИЙ.
*Друзья.
---------------------------------------------------------------------------------



Друзья

Архиепископ Палладий сидел в своем любимом кресле, углубившись в чтение толстого литературного журнала. Вечерние часы по вторникам и четвергам он неизменно отдавал чтению современной прозы, считая, что архиерей обязан быть в курсе всех литературных новинок. Взглянув в угол на напольные часы, снял очки и, отбросив журнал, с раздражением подумал: «Чего это сын казахского народа полез в христианскую тему, какое-то наивное подражание Булгакову. Да и главный герой, семинарист Авель, какой-то неправдоподобный. Хотя бы съездил в семинарию, посмотрел. Наверное, когда мусульманину приходится читать писателя-христианина, пытающегося импровизировать на тему магометанства, тоже становится смешно от наивности».
Его размышления прервал телефонный звонок. Владыка поднял трубку и важно произнес:
— Я вас слушаю.
— А я вот говорю и кушаю, — раздалось в трубке, и следом послышался смех.
Владыка, растерявшись вначале от такой наглости, услышав смех, сразу признал своего друга и однокашника по семинарии митрополита Мелитона и, расплывшись в улыбке, в том же тоне отвечал:
— Приятного аппетита, Владыка, но будь осторожен, так подавиться недолго.
— Не дождетесь, не дождетесь, — рассмеялся митрополит.
— Ну, не тяни резину, говори: с хорошим аль с плохим звонишь?
— А это с какой стороны посмотреть: для меня так с хорошей, а тебе одни хлопоты.
— Чего это? — забеспокоился Палладий.
— Да вот в отпуск у Святейшего отпросился, еду к тебе в гости.
— О преславное чудесе! Мелитоша, дорогой, наконец-то ты попомнил своего друга.
— Не юродствуй, брат, мы с тобой каждый год в Москве видимся.
— На то она и Москва, а к себе в гости заманить тебя никак не удавалось, а уж как белый клобук получил, совсем занятым стал, ну да видать Господь услышал молитву мою.
Владыка лично поехал на вокзал встречать дорогого гостя. Митрополит вышел из вагона в длинном летнем плаще, лакированных черных ботинках и сером берете, без архиерейского облачения, так как визит его был неофициальным. Но шлейф запаха розового масла и дорогих благовоний стелился за ним, как невидимая архиерейская мантия. Палладий тоже был в цивильном. Они крепко обнялись и расцеловались. И неторопливой походкой двинулись через вокзал к выходу. Архиерейский водитель Александр Павлович, взяв один из двух здоровенных чемоданов у келейника митрополита, обогнув Владыку, устремился вперед к машине, келейник кинулся вслед за ним. Вокзал был полон народу, но архиереи, не обращая ни на какого внимания, шли с такой важностью и уверенностью, как будто они шествовали по своему собору к кафедре. И люди, чувствуя исходящую от этих двух импозантных бородачей власть, безропотно расходились, уступая дорогу.
Обед, начавшийся в архиерейских покоях, плавно перешел в ужин.
— А теперь, Владыка, отведай вот это блюдо, рецепт ты его не найдешь ни в одной поваренной книге.
— Сжалься надо мной, — взмолился митрополит. — Неужто решил меня сегодня прикончить таким способом? Все очень вкусно, просто нет слов, и ты знаешь, я никогда не страдал отсутствием аппетита, но, увы, это сверх моих сил.
— Тогда пойдем, Владыка, в беседку пить чай.
Круглый стол в беседке весь был уставлен сладостями и фруктами. Но оба архиерея, не притрагиваясь к десерту и попивая душистый чай с мятой, завели оживленную беседу на тему «А ты помнишь».
— А ты помнишь, — восклицал один, — профессора такого-то?
— А как же? — отвечал другой. — Умнейший был преподаватель, Царство ему Небесное, таких уж сейчас профессоров нет. А ты помнишь архимандрита Варсонофия?
— А как же? Великий был старец, помню, как-то подошел он ко мне и говорит...
Темный сад окутала ночная тьма, легкий ветерок разогнал сгустившийся над клумбою цветочный запах, который достиг беседки. Владыка вдохнул полной грудью прохладу вечера, произнес:
— Благодать у тебя, Палладий... Вели-ка ты постелить мне в саду.
— Ну, что ты, Владыка, еще какая муха или комар укусит тебя, а мне потом отвечать перед Синодом, пойдем, брат, наверх, там тоже прохладно и свежо. Утром после завтрака едем в лес за грибами.
Рано утром митрополит проснулся от громких голосов во дворе. Взглянув в окно, увидел, как Палладий лично отдает распоряжение во дворе своему водителю Александру Павловичу, чтобы тот чего не забыл. Увидев Мелитона, крикнул:
— Доброе утро, Владыка, через полчаса завтрак.
Когда собрались, Палладий, посмотрев на ботиночки митрополита, изрек:
— Для леса обувка не подойдет, тащи, Александр Павлович, мои старые боты. Поедем в лес не на «Волге», а вот на этом вездеходе, — указал Владыка на стоящий во дворе темно-зеленый УАЗик. — Военные списали, а я у них купил, специально чтобы на рыбалку и по грибы ездить. Машина — зверь, никакого бездорожья не боится.
Отъехав километров сорок от города, водитель свернул прямо в лес, и по стеклам машины захлестали упругие ветви деревьев.
— Нет, ты только видел, — хвалился Владыка, — ничто ей нипочем.
Заметив, что Александр Павлович собирается объезжать здоровую лужу, митрополит съехидничал:
— А вот и почем.
— Поворачивай, Павлович, прямо, — взревел уязвленный Палладий.
Водитель покорно поехал в лужу, УАЗик залез почти по брюхо в грязь и забуксовал.
— Что теперь прикажете делать? — кисло улыбнулся митро-полит.
— Прикажу включить блокировку и пониженную передачу, — пряча свое волнение и неуверенность в нарочито пафосном тоне, произнес Палладий.
Водитель переключил два рычажка, и машина, зарычав сердито, поползла по грязи, все увереннее набирая ход.
— Действительно, машина — зверь, — восхитился митрополит.
— То-то, Владыка, — торжествовал Палладий.
Выехав на солнечную поляну, окруженную с одной стороны елями, с другой — березами, остановились.
— Вот там, в ельничке, маслят пособираем, а в березовый за белым пойдем.
Маслят действительно набрали за час по полной корзине. А вот белых архиепископ только штук пять нашел, да с полкорзинки подберезовиков и подосиновиков. Митрополит и вовсе три гриба отыскал.
— Да, — сокрушался Палладий, — кто-то здесь до нас потрудился. В прошлом году, веришь ли, Владыка, пять полных корзин на этом месте взял. Пойдем обедать, а после обеда еще в одно место проедем.
На поляне бессменный водитель, он же старший иподиакон архиепископа Александр Павлович, уже накрыл обед на раскладном столике, приставив к нему два походных раскладных креслица. Из термоса разлил суп с фрикадельками из осетрины, на второе — судак, запеченный в яйце.
Владыка Палладий достал маленькую походную фляжку из нержавейки и разлил в пластмассовые кружечки душистый коньяк.
— Ну, Владыка митрополит, благослови нашу походную трапезу.
Митрополит повернулся на восток, прочел молитву и благословил стол.
— Что-то так хорошо здесь, может, не поедем больше никуда? — предложил он.
— Сделаем три кущи: мне, тебе и Александру Павловичу, и будем здесь жить, — засмеялся Палладий. — Вчера в саду рвался остаться, сегодня в лесу. Из тебя не синодал, а анахорет-пустынник неплохой получился бы.
— Такое житие надо было от юности выбирать, а сейчас мы с тобой только в архиереи годимся. Из нас, наверное, и путных настоятелей не выйдет.
— Твоя правда, Владыка, никуда мы больше не годимся, — поддакнул Палладий, выпивая коньячок.
После обеда, попив кофейку, Владыки прогуливались по поляне, пока Александр Павлович убирал посуду и раскладную мебель в багажник. Затем все сели в зверь-машину и поехали по лесной просеке в глубь леса. Побродили по лесу полчаса и, ничего не обнаружив, решили возвращаться домой.
Вдруг Владыка Палладий неожиданно спросил водителя:
— Слушай, Александр Павлович, а что за этими холмами, мы ни разу туда не ездили?
— Там, Владыка, прекрасная дубовая роща.
— Все, едем туда, — распорядился архиерей.
Прямо перед ними был высокий холм. Круто вверх на него уходила дорога, но было сразу заметно, что по ней мало кто ездил.
Измерив глазом дорогу, Александр Павлович предложил:
— Давайте, Владыка, в объезд, тут километров пятнадцать-двадцать будет, подъем затяжной и очень крутой, здесь можем не вытянуть, двигатель поизносился, слабоватый.
— Ну, вот тебе и хваленая машина, — стал подтрунивать митрополит.
— Благословляю напрямую, — решительно сказал уязвленный архиепископ Палладий.
— Как благословите, Владыка, — покорно вздохнул Александр Павлович.
УАЗик взревел и понесся в гору, но с каждой минутой уверенный ход его становился все тише. Александр Павлович переключился на первую скорость, до спасительной вершины оставалось метров пятьдесят, когда на дорогу вышло стадо баранов. Автомобиль, дернувшись, заглох, и остановился, покатившись назад. Александр Павлович нажал до отказа на педаль тормоза, но автомобиль продолжал катиться назад набирая скорость. Водитель дернул ручник и резко вывернул влево. Автомобиль, качнувшись вправо, все же устоял и остановился поперек дороги. Александр Павлович, выскочив из машины, заглянул под днище и сразу понял причину: тормозной шланг лопнул.
Стали спускаться, притормаживая скоростью заведенной машины. Двигатель ревел, как раненый зверь, машину трясло, но все же она неслась вниз с ускорением. Уже в конце спуска, как-то мягко покатилась по накатанной колее.
— Все, Владыка, кажется, приехали, — печально сказал Александр Павлович.
Архиереи прогуливались около машины, пока Александр Павлович, лежа под ней, что-то откручивал. Наконец он вылез из-под машины и с сокрушением сказал:
— Ну так и есть, как я предполагал, рассыпался диск сцепления, сами мы, Владыка, ехать не сможем, только на буксире. Если вы благословите, то я схожу в ближайшую деревню и приведу подмогу.
Архиепископ растерянно развел руками, а митрополит расхохотался:
— Ну, как там Александр Сергеевич Пушкин говаривал: «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизною». Взял бы себе новую «Ниву» и сейчас бы беды не знал, а хвастал: военная, ничего не боится. Да ее потому военные и списали, что она ничего не боится, а на ней-то страшно уже ездить. — Перестав смеяться, спросил Александра Павловича: — Где тут ближайшая деревня?
— По дороге в ту сторону, километра три-четыре Благодатовка будет, я быстро схожу.
— Нет, брат, ты оставайся здесь, а мы с твоим архиереем тряхнем стариной, прогуляемся, погода хорошая, а прогулка на пользу пойдет, а то весь мир только из окна персонального автомобиля видим, так и ходить разучимся.
Владыка Палладий как-то вяло согласился.
— Ну, раз желаешь, пойдем.
И два архиерея, надев подрясники и подпоясав их поясками, не торопясь, зашагали в указанном направлении. С одной стороны дороги колосилась пшеница, а на другой, холмистой, — трава да полевые цветы. Давно перевалило за полдень, солнце не так сильно припекало, легкий ветерок обдувал путников, а тихий шелест травы и стрекотание кузнечиков услаждали слух. Некоторое время шли молча, каждый погруженный в свои мысли. Потом вдруг митрополит рассмеялся:
— Ты знаешь, я вспомнил, как студентами я, ты и Колька Терентьев угнали ректорский «ЗИМ» покататься, а он в дороге сломался, вот уж бледный у нас был вид. Все, думаю, вещи домой собирать надо, выгонят, как пить дать.
— Так и выгнали бы, если б не Николай, он же всю вину на себя взял.
— Это, конечно, благородно, но я его не просил об этом, он сам захотел. Кстати, где он сейчас, ты ничего о нем не знаешь?
— Как же не знаю, он в моей епархии служит и, по стечению обстоятельств, мы сейчас прямо к нему шагаем, в деревню Благодатовку.
Митрополит резко остановился:
— Да не может быть.
— Почему же не может, если так и есть.
— Да-а, неисповедимы пути Господни, ну, значит так Богу угодно, — и как-то помрачнев, митрополит решительно зашагал дальше.
— Что с тобой, ты вроде как не рад предстоящей встрече с другом? Мы же, как три мушкетера, были неразлучными друзьями в семинарии.
— Были, так вот судьба разлучила, — печально сказал митрополит.
— Ну что ж, а теперь радуйся, что опять соединяет. Митрополит ничего не ответил, лишь как-то засопел и ускорил шаг, так что Палладий, едва поспевая за ним, взмолился:
— Куда ты так припустил, мы не студенты, давно за шестой десяток перевалило, я так задохнусь.
Митрополит замедлил шаг. Вдруг остановившись, он схватился за левый бок, повернул к Палладию побледневшее лицо, произнес почти шепотом:
— Ваня, мне чего-то нехорошо, и голова кружится.
Палладия давно уже никто не называл его мирским именем, и, услышав его, он вдруг увидел не грозного митрополита, постоянного члена Синода, а своего близкого и теперь такого родного друга — Мишку Короткова. Слезы покатились из его глаз, и, подхватывая падающего митрополита, он воскликнул:
— Миша, друг, что с тобой, милый, я сейчас.
Ухватив под мышки обессиленное тело митрополита, он стал волочь его к рядом стоящему у дороги стогу свежескошенного сена. Привалив митрополита к стогу, он, упав с ним рядом, стал лихорадочно шарить в глубоких карманах подрясника. Наконец достал металлическую колбочку.
— Вот, Миша, валидол, я его всегда с собой ношу, на, положи под язык.
Митрополит молча лежал на сене, устремив взгляд, затуманенный слезой, в бездонное синее небо, по которому бежали редкие пушистые белые облачка. Он вдруг вспомнил, как в далеком детстве любил лежать на траве и наблюдать движение облаков, представляя, что на этих облаках живут ангелы и святые. Как много прошло с того времени лет, и он себя поймал на мысли, что ни разу с того времени не смотрел вот так на небо, как-то было не до того. А теперь он понял: надо было чаще смотреть на небо. Вся жизнь в какой-то постоянной суете. Вот она прошла, эта жизнь, а он и не заметил.
— Ваня, ты заметил, как жизнь прошла?
— О чем ты говоришь, почему прошла, что за пессимизм, ты всегда оптимистом был.
— Да я не о том, Ваня.
— А о чем? Ну, как тебе, получше?
Палладий не сводил тревожного взгляда с лица своего друга, на щеке которого застыла слеза.
— Я всегда боялся умереть без покаяния, — сказал митрополит, — хорошо, что ты здесь, приими мою исповедь и разреши меня от греха моего.
— У меня епитрахили с собой нет, — растерялся Палладий.
— Эх, Ваня, на старости лет ты совсем в детство впал, дружище. Для чего же тебе дана благодать такого высокого сана, или забыл уроки по литургике профессора Георгиевского? Да любую веревку или полотенце благослови, на шею надень — вот тебе и епитрахиль.
— Да где же я веревку возьму, — оправдывался архиепископ.
Митрополит стащил поясок со своего подрясника.
— Вот тебе епитрахиль, извини, что омофора нет, — не удержался, чтобы не съязвить, он.
Видя растерянность друга, закричал:
— Господи, тебе еще святую воду принести? Так я ее своими слезами окроплю, — и, утерев пояском глаза, накинул его на шею Палладия.
Архиепископ стал произносить молитвы, а митрополит повторял их вслед за ним, глядя в небо и часто осеняя себя широким крестным знамением.
Так, глядя в небо, он и заговорил, как будто сам для себя:
— Кроме многочисленных моих грехов, в которых я исповедываюсь регулярно перед своим духовником, есть один грех, который меня тяготит уже много лет. Одним словом можно его назвать: малодушие и предательство друга. Когда рукоположили меня во епископы, приехал в Москву Николай Терентьев. Приехал за помощью и поддержкой. Его тогда уполномоченный регистрации лишил, и он приехал ко мне, чтобы я посодействовал ему устроиться на приходское служение. Я увидел его во время всенощной в Патриаршем соборе. Он подошел ко мне под елеепомазание в старом плаще, в сапогах, весь мокрый от дождя, и вид его был какой-то жалкий. Я его даже сразу не узнал. А как узнал, обрадовался, говорю: «Николай, ты ли это, каким ветром?» Он отвечает: «Надо, Владыка, встретиться, поговорить, я сейчас без места, может, чем поможешь». Я говорю, конечно, какой разговор между друзьями. «Сегодня, — говорю, — не могу, ужин в Нидерландском посольстве, а завтра приходи к 14 часам в ОВЦС». На следующий день жду его у себя в кабинете, заходит ко мне архимандрит Фотий и говорит: «Там, Владыка, вас дожидается священник Николай Терентьев, так вот я не рекомендую его вам принимать». — «Почему это?» — удивился я. А Фотий говорит: «Я навел о нем справки через Совет по делам религии, его уволили за антисоветскую деятельность».— «Какую антисоветскую деятельность?» — совсем опешил я. «Он занимался с молодежью, вел, так сказать, подпольный кружок по изучению Священного Писания». — «Не понимаю, — говорю я, — Священное Писание, это что — антисоветская литература?» — «Да все вы понимаете, Владыка, я же вам блага желаю. Вас собираются командировать в Америку служить, а это вам может сильно подпортить, но поступайте как хотите». Я, конечно, подумал, все взвесил и не стал принимать Николая. Ему сказали, что я уехал по вызову Патриарха. Он неглупый, все понял и больше ко мне не приходил. Вот такой мой тяжкий грех, — немного помолчав, добавил: — А ведь, то, что я митрополит, этим я ему — Николаю — обязан.
— Как так? — не понял Палладий.
— Так ведь я жениться собирался, влюбился в Ольгу Агапову, а Николай ее у меня отбил. Я вначале обижался на него, а потом думаю: хорошо, что не женился, семейная жизнь не для меня, и пошел в монахи, потому и митрополит сейчас. Как она сейчас, кстати, матушка Ольга?
— Да уже лет пять, как померла, от рака, — сказал Палладий и вдруг зарыдал во весь голос.
— Царство ей Небесное, — перекрестился митрополит. — Теперь ее душа у Бога. Ты-то чего убиваешься?
— Да я над своими грехами тяжкими плачу. Исповедуй и ты меня, брат, — и он дрожащими руками снял с шеи поясок и, сотрясаясь от рыданий, подал его Мелитону.
— Ну, ну, успокойся, друг мой, и облегчи свою душу покаянием.
— Кроме вас с Николаем был еще и третий, кто влюбился в Ольгу.
— Неужто и ты? — удивился митрополит.
— Да, я, только когда ей признался, она тоже мне призналась, что влюбилась в Николая, а меня любит как брата. Я хоть и опечалился, но в то же время порадовался, что у них такая взаимная любовь, а сам стал готовиться к монашеству. Меня ведь после тебя через пять лет в архиереи рукоположили. Все это время отец Николай с матушкой Ольгой где-то скитались, он работал то сторожем, то кочегаром. А как я стал архиереем, они ко мне в епархию приехали. Я тогда лично пошел к уполномоченному хлопотать за Николая, взял с собой здоровенный конверт одними сотенными. Конверт-то уполномоченный принял с радостью, да на следующий день говорит: «Ничем не могу помочь, комитетчики не пропускают. Правда, есть выход. Обком предлагает собор отдать под нужды города, а вам дадут другой храм, где сейчас государственный архив, размером он, мол, почти такой же, да не в центре». Я, конечно, с негодованием отверг это предложение. Вечером ко мне пришла матушка, вся в слезах. Говорит: «У меня, Владыка, рак врачи обнаружили, не знаю, сколько проживу, а вот Николай без службы у престола Божия еще раньше от тоски помрет, совсем плох последнее время стал». Упала на колени, плачет, я тоже на колени встал, плачу. Отпустил ее, обнадежив обещанием что-то сделать. Всю ночь молился, а на утро пришел к уполномоченному и дал согласие на закрытие собора и переход в другой храм. Отца Николая отправил служить в Благодатовку. А потом меня такая досада за свой поступок взяла, что прямо какая-то неприязнь к отцу Николаю появилась. За все время ни разу к нему в Благодатовку не приезжал служить, да и к себе в гости не звал. Вот какие грехи мои тяжкие. Простит ли Господь?
— Господь милостив, может быть, Он нас сюда для этого прощения и привел. Ты знаешь, удивительно на меня твой валидол подействовал. Вставай, старина, пойдем к Кольке, он простит — и Бог нас тогда простит.
В это время напротив стога остановилась лошадь, запряженная в телегу. Соскочив с телеги, к ним подошел мужик и, поздоровавшись, спросил:
— Вы, отцы честные, отколь и куда идете?
— Да вот направляемся в Благодатовку к отцу Николаю.
— Ой, мать честная, и я туда же, договориться с батюшкой хлеб освятить, а то скотинка часто болеть начала. Садитесь на телегу, подвезу.
Он подбросил на телегу сена и помог усесться Владыкам. Затем, звонко причмокнув, встряхнул вожжами:
— Н-но, родимая, — и лошадка покорно зашагала, пофыркивая на ходу.
Мужичок оказался словоохотливый. Рассказал, какой хороший у них батюшка Николай и как все его любят не только в Благодатовке, но и у них в Черновке.
— Матушка у него больно хорошая была, такая добрая, ласковая со всеми. Только шибко хворала, да Господь смилостивился над нею: на Пасху причастилась, сердешная, и померла. Говорят, коли после Причастия, да и на Светлой помер, то прямиком в рай. Так ли это?
— Так, так, — подтвердил Палладий.
За перелеском открылся вид на деревню Благодатовку. Посреди деревни стоял однокупольный деревянный храм с колокольней. Вокруг него, как сиротинушки, жались около пятидесяти крестьянских дворов. Около деревни пробегала небольшая речка, а сразу за деревней начиналась березовая роща.
— Красота-то какая, — восхитился митрополит.
— Да, красота, — поддакнул мужик. — Только все равно молодежь бежит в город. Тут ведь у нас развлечений никаких нет, а работа крестьянская тяжелая. А в городе что? Отработал смену — и ноги на диван.
Мужик довез их до самой церковной ограды и, высадив, сказал:
— Я тут к куме заеду, хозяюшка моя велела кое-чего передать. Потом приеду к батюшке, надо договориться к нам поехать в Черновку.
Архиереи поблагодарили мужика и, открыв калитку, вошли в церковную ограду, крестясь на храм. В глубине двора, около сарая, они увидели мужика, который колол дрова. Рядом священник в коротком стареньком подряснике собирал поленья и носил их в сарай. Набрав очередную охапку, он обернулся на скрип калитки и замер в удивлении, воззрившись на двух идущих к нему архиереев. Потом дрова посыпались из его рук на землю, и отец Николай почти бегом устремился навстречу Владыкам. Оба архиерея при его приближении повалились на колени. Отец Николай, оторопев, остановился, пробормотав:
— Господи, что это со мной творится, — и осенил себя крестным знамением: — «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...»
— Ну, вот, Ваня, мы теперь не друзи ему, а врази. Мы к тебе, Николай, с покаянием. Прости нас Христа ради.
Отец Николай подбежал к ним, бухнулся на колени.
— Благословите, Владыки, меня грешного, я уж было подумал — наваждение бесовское.
Он обнял их обоих. Три поседевшие головы соединились вместе. Так, прижавшись друг к другу, они простояли минут пять молча. Затем отец Николай вскочил и помог подняться архиереям. Все стали смеяться, хлопать друг друга по плечам, что-то говорить в радостном волнении. Говорили все разом, никто никого не слышал, но все были счастливы. Потом вместе пошли на сельское кладбище и отслужили литию на могиле матушки Ольги. Когда пришли в дом, там был накрыт ужин. К этому времени по распоряжению отца Николая на буксире притащили УАЗик. За столом сидели долго, вспоминая былое и радуясь, что они теперь все вместе, как когда-то в студенческой юности. Трое друзей помолодели не только душой — глаза горели молодым блеском, и морщины расправились. Спохватившись, отец Николай сказал:
— Я ведь сегодня собирался служить службу полиелейную, завтра празднуем память равноапостольной княгини Ольги, матушкин день Ангела. Каждый год службу в этот день правлю, сегодня-то мало кто будет, а завтра к литургии народу много придет и из соседских деревень.
— Ну вот что, — сказал митрополит, — мы будем с тобой служить.
— Архиерейских облачений у меня нет.
— А мы с Палладием и иерейским чином послужим с удовольствием, две ризы-то у тебя еще найдется?
— Конечно, Владыка, как благословите, — и отец Николай мечтательно добавил: — Вот бы архиерейское богослужение, народ здешний такого еще ни разу не видывал.
— Будет тебе завтра архиерейская служба, — заверил Палладий. — Где у тебя тут телефон?
Дозвонившись до секретаря, он распорядился:
— Завтра к половине девятого утра с протодиаконом и иподиаконами, в деревню Благодатовку. Будем литургию служить, да не забудьте для митрополита облачение взять.
Утром, еще не было восьми часов, а уж иподиаконы суетились в храме, расстилая ковры и раскладывая облачения. Слух быстро разошелся по народу о прибытии архиереев, и в храм пришли даже те, кто туда никогда не ходил.
На малом входе архиепископ Палладий склонился к митрополиту и спросил:
— Если я надену на отца Николая крест с каменьями, ты у Святейшего подпишешь ходатайство?
— Не мелочись, я и митру подпишу.
Палладий снял с себя крест, надел его на отца Николая, а митрополит снял свою митру, и провозгласив «аксиос» водрузил на голову совсем ошарашенного настоятеля.
После службы и обеда Палладий засобирался домой, а Владыка митрополит сказал:
— Ты уж не обижайся, но чего я поеду в город, и так надышался в Москве всякой гари. Поживу здесь с недельку как человек.
Но недельку митрополиту как человеку пожить не удалось. Назавтра позвонили из Патриархии и сказали, что вместо заболевшего Никанора ему надо срочно лететь в Африку на международную конференцию «Мир без ядерного оружия».
Прощаясь с отцом Николаем, он грустно спросил:
— Ты ни разу не видел танец эфиопских епископов под барабан?
— Нет, — ответил озадаченный отец Николай.
— Счастливый ты человек, хотя, впрочем, зрелище это прелюбопытное.

с.Нероновка,Самарской области; октябрь 2002 г.

<К началу


Категория: Душеполезное чтение | Добавил: Феодоровна (04.01.2012)
Просмотров: 712 | Теги: Прот.Николай Агафонов, Неприкаянное юродство простых истор
Copyright MyCorp © 2024
При использовании любых материалов сайта «Мир Вам!» или при воспроизведении их в интернете обязательно размещение интерактивной ссылки на сайт:
 
Сегодня сайт
Форма входа