В Рождественский сочельник, после чтения Царских часов, протодиакон сетовал:
— Что за наваждение в этом году, ни снежинки. Как подумаю, что завтра Рождество, а снега нет, так никакого праздничного настроения.
— Правда твоя, — поддакивал ему настоятель собора — в космос летают, вот небо и издырявили, вся погода перемешалась. То ли зима, то ли еще чего, не поймешь.
Алтарник Валерка, внимательно слушавший этот разговор, робко вставил предложение:
— А вы бы, отцы честные, помолились, чтобы Господь дал нам снежку немножко.
Настоятель и протодиакон с недоумением воззрились на всегда тихого и безмолвного Валерия: «С чего это он, мол, осмелел?» Тот сразу заробел:
— Простите, отцы, это я так просто подумал,— и быстро юркнул в пономарку.
Настоятель повертел вслед ему пальцем у виска. А протодиакон хохотнул:
— Ну, Валерка, чудак, думает, что на небесах, как Дом быта, пришел, заказал и получил, что тебе надо.
После ухода домой настоятеля и протодиакона, Валерка выйдя из алтаря, направился в собор к иконе Божьей Матери «Скоропослушнице». С самого раннего детства, сколько он себя помнит, его бабушка всегда стояла здесь и ухаживала за этой иконой во время службы. Протирала ее, чистила подсвечник, стоящий перед ней. Валерка всегда был с бабушкой рядом. Одного дома бабушка внука не оставляла, идет на службу — и его за собой тащит. Валерка рано лишился родителей и она воспитывала его одна. Отец Валерки был законченный алкоголик, избивал частенько свою жену. Бил ее, даже когда была беременна Валеркой. Вот и родился он недоношенный, с явными признаками умственного расстройства. В очередном пьяном угаре Валеркин папа ударил его мать о радиатор головой так сильно, что она отдала Богу душу. Из тюрьмы он уже не вернулся. Так и остался Валерка на руках у бабушки. Кое-как он закончил восемь классов в спецшколе для умственно отсталых, но главной школой для него были бабушкины молитвы и соборные службы. Бабушка умерла, когда ему исполнилось 19 лет. Настоятель пожалел его, — куда он, такой убогий? — и разрешил жить при храме в сторожке, а чтобы хлеб не даром ел, ввел в алтарь подавать кадило. За тихий и боязливый нрав протодиакон дал ему прозвище — Трепетная Лань. Так его и называли, посмеиваясь частенько над наивными чудачествами и бестолковостью. Правда, что касается богослужения, бестолковым его назвать было никак нельзя. Что и за чем следует, он знал наизусть, лучше некоторых клириков. Протодиакон не раз удивлялся: Валерка наш — блаженный, в жизни ничего не смыслит, а в уставе прямо дока какой.
Подойдя к иконе «Скоропослушница», Валерий затеплил свечу и установил ее на подсвечник. Служба уже закончилась, и огромный собор был пуст, только две уборщицы намывали иолы к вечерней службе. Валерка, встав на колени перед иконой, опасливо оглянулся на них.
Одна из уборщиц, увидев, как он ставит свечу, с раздражением сказала другой:
— Нюрка, ты посмотри только, опять этот ненормальный подсвечник нам воском зальет, а я ведь только его начистила к вечерней службе. Сколько ему ни говори, чтобы между службами не зажигал свечей, он опять за свое. А староста меня ругать будет, что подсвечник нечищенный. Пойду, пугану эту Трепетную Лань.
— Да оставь ты парня, пущай молится.
— А что, он тут один такой? Мы тоже молимся, когда это положено. Вот начнет батюшка службу — и будем молиться, а сейчас не положено, — и она, не выпуская из рук швабры, направилась в сторону коленопреклонного алтарника. Вторая, перегородив ей дорогу, зашептала:
— Да не обижай ты парня, он и так Богом обиженный, я сама потом подсвечник почищу.
— Ну, как знаешь, — отжимая тряпку, все еще сердито поглядывая в сторону алтарника, пробурчала уборщица.
Валерий, стоя на коленях, тревожно прислушивался к перебранке уборщиц, а когда понял, что беда миновала, достал еще две свечи, поставил их рядом с первой, снова встал на колени:
— Прости меня, Пресвятая Богородица, что не вовремя ставлю тебе свечки, но, когда идет служба, тут так много свечей стоит, что ты можешь мои не заметить. Тем более, они у меня маленькие, по десять копеек. А на большие у меня денег нету и взять-то не знаю, где. — Тут он неожиданно всхлипнул: — Господи, что же я Тебе говорю неправду. Ведь на самом деле у меня еще семьдесят копеек осталось. Мне сегодня протодиакон рубль подарил. «На, — говорит, — тебе, Валерка, рубль, купи себе на Рождество мороженое крем-брюле, разговейся от души». Я подумал, крем-брюле стоит двадцать восемь копеек, значит семьдесят две копейки у меня остается, и на них я смогу купить Тебе свечи. — Валерка сморщил лоб, задумался, подсчитывая про себя что-то. Потом обрадованно сказал: — Тридцать-то копеек я уже истратил, двадцать восемь отложил на мороженое, у меня еще сорок две копейки есть, хочу купить на них четыре свечки и поставить Твоему родившемуся Сыночку. Ведь завтра Рождество. — Он, тяжко вздохнув добавил: — Ты нас прости уж, Пресвятая Богородица. Во время службы около Тебя народу всегда много, а днем — никого. Я бы всегда с Тобою здесь днем был, да Ты ведь Сама знаешь, в алтаре дел много. И кадило почистить, ковры пропылесосить, и лампадки заправить. Как все переделаю, так сразу к Тебе приду. — Он еще раз вздохнул: — С людьми-то мне трудно разговаривать, да и не знаешь, что им сказать, а с Тобой так хорошо, так хорошо. Да и понимаешь Ты лучше всех. Ну, я пойду.
И, встав с колен, повеселевший, он пошел в алтарь. Сидя в пономарке и начищая кадило, Валерий мечтал, как купит себе после службы мороженое, которое очень любил. «Оно вообще-то большое, это мороженое, — размышлял он, — на две части его поделить, одну съесть после Литургии, а другую — после вечерней».
От такой мысли ему стало еще радостней. Но, что-то вспомнив, он нахмурился и, решительно встав, направился опять к иконе «Скоропослушница». Подойдя, он со всей серьезностью сказал:
— Я вот о чем подумал, Пресвятая Богородица, отец протодиакон — добрый человек, рубль мне дал, а ведь он на этот рубль сам мог свечей накупить или еще чего-нибудь. Понимаешь, Пресвятая Богородица, он сейчас очень расстроен, что снегу нет к Рождеству. Дворник Никифор, тот почему-то, наоборот, радуется, а протодиакон вот расстроен. Хочется ему помочь. Все Тебя о чем-то просят, а мне всегда не о чем просить, просто хочется с тобой разговаривать. А сегодня хочу попросить за протодиакона, я знаю, Ты и сама его любишь. Ведь он так красиво поет для Тебя «Царица моя Преблагая...»
Валерка закрыл глаза, стал раскачиваться перед иконой в такт вспоминаемого им мотива песнопения. Потом, открыв глаза, зашептал:
— Да он сам бы пришел к Тебе попросить, но ему некогда, Ты же знаешь, у него семья, дети. А у меня никого нет, кроме Тебя, конечно, и Сына Твоего, Господа нашего Иисуса Христа. Ты уж Сама попроси Бога, чтобы Он снежку нам послал. Много нам не надо, так, чтобы к празднику беленько стало, как в храме. Я думаю, что Тебе Бог не откажет, ведь Он Твой Сын. Если бы у меня мама чего попросила, я бы с радостью для нее сделал. Правда, у меня ее нет, все говорят, что я — сирота. Но я-то думаю, что я не сирота. Ведь у меня есть Ты, а Ты Матерь всем людям, так говорил владыка на проповеди. А он всегда верно говорит. Да я и сам об этом догадывался. Вот попроси у меня чего-нибудь, и я для Тебя обязательно сделаю. Хочешь, я не буду такое дорогое мороженое покупать, а куплю дешевенькое, за девять копеек — молочное? — Он побледнел, потупил взор, а потом, подняв взгляд на икону, решительно сказал: — Матерь Божия, скажи Своему Сыну, я совсем не буду мороженое покупать, лишь бы снежок пошел. Ну, пожалуйста, Ты мне не веришь? Тогда я прямо сейчас пойду за свечками, а Ты, Пресвятая Богородица, иди к Сыну Своему, попроси снежку нам немного.
Валерий встал и пошел к свечному ящику, полный решимости. Но чем ближе он подходил, тем меньше решимости у него оставалось. Не дойдя до прилавка, он остановился и, повернувшись, пошел назад, сжимая в вспотевшей ладони оставшуюся мелочь. Но, сделав несколько шагов, повернул опять к свечному ящику. Подойдя к прилавку, он нервно заходил около него, делая бессмысленные круги. Дыхание его стало учащенным, на лбу выступила испарина. Увидев его, свечница крикнула:
— Валерка, что случилось?
— Хочу свечек купить, — остановившись, упавшим голосом сказал он.
— Господи, ну так подходи и покупай, а то ходишь, как маятник.
Валерка тоскливо оглянулся на стоящий вдали кивот со «Скоропослушницей». Подойдя, высыпал мелочь на прилавок и осипшим от волнения голосом произнес:
— На все, по 10 копеек.
Когда он получил семь свечей, ему стало легче на душе.
Перед вечерней Рождественской службой неожиданно повалил снег пушистыми белыми хлопьями. Куда ни глянешь, всюду в воздухе кружились белые легкие снежинки. Детвора вывалилась из подъездов и домов, радостно волоча за собой санки. Протодиакон, солидно вышагивая к службе, улыбался во весь рот, раскланиваясь на ходу с идущими в храм прихожанами. Увидев настоятеля, он закричал:
— Давненько, отче, я такого пушистого снега не видел, давненько. Сразу чувствуется приближение праздника.
— Снежок — это хорошо, — ответил настоятель, — вот как прикажете синоптикам после этого верить? Сегодня с утра прогноз погоды специально слушал, заверили, что без осадков. Никому верить нельзя.
Валерка, подготовив кадило к службе, успел подойти к иконе:— Спасибо, Пресвятая Богородица, какой добрый у Тебя Сын, мороженое-то маленькое, а снегу вон сколько навалило.
«В Царствии Божием, наверное, всего много, — подумал, отходя от иконы Валерка. — Интересно, есть ли там мороженое вкуснее крем-брюле? Наверное, есть», — заключил он свои размышления и, радостный, пошел в алтарь.

Самара, январь 2003 г.