Настоятель кафедрального собора протоиерей Борис Шумилин и церковный староста Илья Иосифович Кислицкий одновременно вышли во двор собора, один из дверей храма, другой из бухгалтерии. Отец Борис, высокий статный мужчина лет пятидесяти с аккуратно постриженной темной с проседью бородкой, завидев старосту, широко улыбаясь, двинулся ему навстречу.
— Илье Иосифовичу наше с почтением.
Кислицкий — небольшого роста, лысоватый, плотный пожилой мужчина остановился, поджидая настоятеля. Двигаться навстречу он считал ниже своего достоинства. Вот если бы это был не настоятель, а скажем уполномоченный по делам религии, то другое дело. Не то что бы пошел, а побежал бы. Только когда настоятель подошел к нему, он, как бы нехотя, поздоровался:
— Здрасте, отец Борис, у вас все в порядке?
— Вашими молитвами, Илья Иосифович, все слава Богу. Что-то вы сегодня раненько пожаловали, прихожу к ранней обедне, а мне пономарь докладывает, что вы уже в бухгалтерии.
— Надо подготовиться, фининспекцию из Москвы ждем. Вот и пришел пораньше еще раз проверить, чтобы все чики-чики было, — важно заявил староста.
— Помилуй Бог! Так ведь никогда такого не было, чтобы из Москвы инспекция.
— Готовят новое изменение в законодательстве о культах, вот и посылают с проверкой.
— И что, вот так предупреждают, что с проверкой едут?
— Нет, держат в секрете, об этом отец Никита узнал. У него тесть в Москве там работает, — указал пальцем куда-то в небо Кислицкий.
— Кому же вы поверили, Илья Иосифович? Он же всех разыгрывает.
— Да он при мне из бухгалтерии в Москву звонил и разговаривал.
— А вы проверьте на телефонной станции, были ли с Москвой разговоры. За эти сорок дней, что он у нас практику проходит, после рукоположения в сан священника, я и не такое от него слышал. Вот давеча опоздал на службу, я ему: вы почему опаздывае-те? А он смотрит мне прямо в глаза и говорит, что был вынужден подвезти до Дворца спорта Аллу Борисовну Пугачеву на концерт. Я аж опешил: как так, говорю. А он рассказывает: еду я на службу, смотрю — Алла Борисовна стоит на обочине, голосует, ну я, ес-тественно, по тормозам. А она: голубчик, выручай, опаздываю на концерт, а у меня машина сломалась, а там две тысячи зрителей ждут. Ну как я мог отказать известной народной артистке.
— Точно, — подтвердил староста. — Пугачева сейчас с гастролями в нашем городе.
— Да я это и сам знаю. Кругом афиши. Только подумайте, что это она одна по городу ездит? Да ее целая кавалькада машин сопровождает. А сколько других примеров, его так называемых шуток? Диаконы наши всегда пользуются ингаляторами, использованных от них баллончиков много скопилось в пономарке. Так он что учудил, взял эти баллончики и покидал в печку. Алтарник стал в печке угли разжигать для кадила, а баллончики начали взрываться. Бедный пономарь три дня к печке не мог подойти. Говорит, что бес там сидит. А он не в печке сидит, а в отце Никите. Недавно что сотворил: приносит в алтарь красивую коробочку, на ней написано: «Ладан Ливанский», а в низу наклейка «made in Paris». Диаконов предупредил, чтобы они в этой коробочке ничего не брали. Диакон Петр не вытерпел и украдкой подсыпал из коробочки себе в кадило, выходит кадить на амвон, а певцы на левом клиросе чуть не задохнулись. В коробочке оказался нафталин от моли. Стали ругаться, а отец Никита смеется: я же предупреждал, чтоб в этой коробке ничего не трогали.
У старосты нарочитой серьезности как не бывало; пока настоятель рассказывал, он смеялся до слез, потом резко посерьезнел:
— Но если он надо мной вздумал шутить, к уполномоченному пойду, я слышал, что его из семинарии выгнали за что-то, сколько ему, кстати, лет?
— Да сопляк еще, всего двадцать два года. А из семинарии его тоже за шуточки выгнали.
— Ну-ну, что там он натворил?
— Назначили к ним в семинарию нового преподавателя по предмету «Конституция СССР». Преподаватель солидный. Отставной подполковник, в армии был замполитом полка, ну, конечно, человек светский, в религиозных вопросах не разбирается. Его предупредили, что перед началом урока дежурный по классу должен прочесть молитву. Обычно читается «Царю Небесный», даже если медленно ее читать, то на это уйдет не более 15—20 секунд, но какая молитва и сколько она читается, его не предупреждали. Приходит на первое занятие, дежурным как раз был Никита. Открывает наш шутник Псалтирь и давай подряд все кафизмы шпарить, на пол-урока. Подполковник думает, что так положено, стоит ждет, с ноги на ногу переминается. А после занятий в профессорской у инспектора спрашивает: почему у вас такие молитвы длинные, на лекцию время не остается. Все тут и выяснилось.
В это время отец Никита, не подозревая, что о нем идет речь, подобрав полы рясы повыше, через две ступеньки летел по лестничным маршам колокольни на звонницу собора. За ним еле поспевал его сверстник, звонарь собора Алексей Трегубов, студент консерватории по классу народных инструментов. Когда выскочили на звонницу, спугнули несколько голубей, до этого мирно ворковавших под крышей колокольни.
— Ух ты, Лешка, красотища какая, сколько здесь метров до земли?
— Не знаю, — пожал тот плечами.
— Сейчас узнаем; я плюну, пока плевок летит, посчитаем и перемножим на скорость, — и отец Никита тут же плюнул.
— Ты что, Никита, делаешь, вон внизу староста с настоятелем стоят, что если попадешь? — всполошился Алексей.
— Если попадем на лысину Илье Иосифовичу, то полтора метра придется из общего расстояния вычесть.
— Он тебе тогда сам вычтет, но уже из твоей зарплаты, а меня, пожалуй, и уволят, проживи тогда попробуй на одну стипендию.
— Да, на дождик списать это не удастся, — отец Никита задрал голову вверх, увидел сидящих голубей. — А вот на птичек можно. Кыш, кыш, — махнул он на них рукой, но видя, что это на них не действует, подбросил в верх свою скуфью.
Голуби взлетели и стали кружить вокруг колокольни. Отец Никита подобрал на полу щепочку, стал ей сковыривать свежий голубиный помет и пулять им в старосту и настоятеля. После двух промахов старания его увенчались успехом, помет угодил Илье Иосифовичу прямо на лысину. Тот с отвращением смахнул его рукой, выругался нецензурно:
— Всех этих голубей к... прикажу потравить, от них один вред.
Отец Борис краешком глаза успевший заметить мелькнувшие на колокольне две фигуры, констатировал:
— Божьи птицы здесь, по-видимому, не при чем, пойдемте, Илья Иосифович, посмотрим, кто на колокольне шалит.
Когда отец Никита и Алексей, радостно хохоча, прыгая через три ступеньки, спустились с колокольни, они столкнулись с разъяренным старостой и нахмуренным настоятелем.
На следующий день отец Никита сидел в кабинете Владыки, понурив голову, что должно было в его понимании выражать раскаяние.
— Ну, и что, отец Никита, прикажешь мне с тобой делать? — сказал архиерей, как бы самому себе, и замолчал, глядя поверх головы сидевшего против него отца Никиты. Так он сидел минуты две, молча перебирая четки. Никита, понимая, что вопрос архиерей задает себе, тоже молчал, ожидая решения архиерея. — Вроде умный парень, — продолжал рассуждать Владыка. — Отец вон какой серьезный, уважаемый всеми протоиерей. Я помню, когда мы с ним учились в семинарии, он для нас был примером для подражания. В кого сын пошел, ума не приложу, — и архиерей посмотрел прямо на отца Никиту. — Из семинарии тебя выгнали, настоятель недоволен тобой, староста уполномоченному пожаловался. Что бы ты на месте архиерея сделал?
Отец Никита понял, что надо что-то сказать.
— На этот вопрос, Владыка, я смогу ответить только тогда, когда доживу до вашего возраста, а сейчас со смирением приму Ваше любое решение.
— Любое решение, — передразнил его архиерей. — Умен не по годам, а детство в голове играет. Отца твоего не хочется огорчать. Решил послать тебя настоятелем в Покровскую церковь города Кузьминска. Там всем заправляет бухгалтерша, ставленница горисполкома. Сущая стерва, уже не одного настоятеля съела, еще почище старосты собора Ильи Иосифовича будет. Посылал им недавно хорошего настоятеля, протоиерея Николая Фокина, полгода не прослужил, так подставила, что уполномоченный регистрации лишил. Вторым священником там служит протоиерей Владимир Картузов, батюшка смиренный, безобидный, но настоятелем ставить нельзя — к рюмочке любитель прикладываться.

Покровская церковь города Кузьминска находилась недалеко от железнодорожного вокзала посреди старого кладбища. Храм был небольшой, каменный, во всем районе единственный. По воскресным и праздничным дням народу набивалось столько, что многим приходилось стоять на улице. Отец Никита, осмотрев храм, пошел в алтарь и там встретил отца Владимира Картузова, который сразу ввел его в курс всех дел.
— Всем командует тут бухгалтер Клавдия Никифоровна, ты с ней осторожней. Церковный староста у нее на побегушках, роли здесь никакой не играет, так, ширма для проформы. Сейчас иди в бухгалтерию и указ архиерея отдай ей, потом приходи в просфорную, отметим твое назначение: у меня там заначка спрятана от матушки.
Отец Никита зашел в бухгалтерию. Это была маленькая комнатка, в которой стоял старый книжный шкаф с папками для бумаг, в углу — огромный несгораемый сейф, у окон друг против друга — два письменных стола. За одним восседала высокая сухощавая женщина лет пятидесяти с властным и пронзительным взглядом из-под больших очков в роговой оправе. За столом напротив сидела маленькая старушка, которая старательно считала горку мелочи, раскладывала посчитанные медяки по стопкам, она даже не взглянула на вошедшего отца Никиту, так увлечена была своим делом. Отец Никита, сопровождаемый цепким взглядом женщины в очках, в которой он безошибочно признал бухгалтершу, подошел прямо к ее столу и сел на свободный стул; нисколько не смутившись, с улыбкой уставился на нее:
— Я, Клавдия Никифоровна, ваш новый настоятель, вот указ архиерея.
Клавдию Никифоровну несколько покоробила бесцеремонность молодого священника. Она глянула на указ, потом на отца Никиту и отчеканила:
— Это вы, Никита Александрович, в храме для бабушек настоятель, а здесь для меня, как бухгалтера, вы наемный работник, работающий согласно законодательству по трудовому договору. И согласно этому трудовому договору между вами и церковным советом, я начисляю вам зарплату. Но если вы нарушите советское законодательство или какой-нибудь пункт договора, то церковный совет вправе расторгнуть его с вами. И тогда вам даже архиерей не поможет.
— Что вы, что вы, Клавдия Никифоровна, как можно, уже только одна мысль о нарушении законов является грехом, — с деланным испугом на лице произнес Никита. Затем он встал и торжественно произнес: — Великий московский святитель Филарет говорил: «Недостойный гражданин царства земного и Небесного царствия не достоин».— И, уже более спокойно, глядя прямо в глаза Клавдии Никифоровне, произнес: — Я не только сам не нарушу советского закона, но и никому другому этого не позволю.
После этого он снова сел на стул.
— Ну, так где трудовой договор, который я должен подписать?
Клавдия Никифоровна молча подала бумаги отцу Никите. Ее очень смутило и озадачило поведение нового настоятеля. Всегда уверенная в себе, она вдруг почувствовала какую-то смутную тревогу. Когда отец Никита вышел, она обращаясь к старушке сказала:
— Молодой, да ранний, уж больно прыток. Посмотрим, что будет дальше, не таких обламывали. Ты за ним внимательно приглядывай, Авдотья Семеновна. Если что, сразу докладывай.
— Не изволь беспокоиться, Никифоровна, присмотрю.
Прошла неделя. Отец Никита исправно отслужил ее и заскучал. Эту неделю должен служить по очереди отец Владимир, а отец Никита решил посвятить это время административной работе. Он с утра расхаживал по храму, размышляя о том, что необходимо сделать для улучшения жизни прихода. Тут в глаза ему бросилось, что в храме, где и так не хватало места для прихожан, стоят две здоровые круглые печи. Такая же печь стоит в алтаре, где тоже тесновато. Он решил, что необходимо убрать эти печи, а заодно и печи в крестильне, бухгалтерии и сторожке. Вместо них поставить один котел и провести водяное отопление. Этой, как ему казалось, удачной идеей он поделился со старостой Николаем Григорьевичем. Но тот выслушал и замахал руками.
— Что ты, что ты, даже не заикайся, я сам об этом еще задолго до тебя думал, но Клавдия Никифоровна против.
— Почему против?
— Пойдем в бухгалтерию, я тебе там разъясню, сегодня поне-дельник — у Клавдии Никифоровны выходной.
Когда они зашли в бухгалтерию, староста молча показал на стену.
— Вот, батюшка, полюбуйся.
На стене висело несколько наградных грамот от городского отделения Фонда Мира, от областного и даже из Москвы.
— Ну и что?
— А то, что добровольно-принудительная сдача денег в Фонд Мира — основная деятельность прихода и особая забота бухгалтера. Клавдия Никифоровна ни за что не согласится на крупные расходы в ущерб ежемесячным взносам в фонд. Так что это бесполезная затея, тем более она ссылается на запрет горисполкома.
— А кто у вас в горисполкоме курирует вопросы взаимоотношения с Церковью?
— Этим ведает зампред горисполкома Гришулин Андрей Ни-колаевич. Только вы от него ничего не добьетесь, это как раз его требование сдавать все в Фонд Мира.
— Мне все равно надо представиться ему, как вновь назначенному настоятелю.

Отец Никита сел в свой старенький «Москвич», доставшийся ему от отца, и поехал в горисполком. По дороге он заехал в киоск «Союзпечать» и купил свежих газет, предполагая, что его могут сразу не принять и ожидание в приемной можно скоротать чтением прессы. Так и получилось. Секретарша попросила его подождать, так как у Андрея Николаевича совещание. Он присел на стул и развернул газету. На первых полосах было сообщение о развертывании НАТОвской военщиной крылатых ракет «Першинг-2» в Западной Европе. На втором развороте была большая статья какого-то доктора экономических наук, который расшифровывал тезис, произнесенный генеральным секретарем на съезде: «Экономика должна быть экономной». От нечего делать отец Никита прочитал и эту статью. Заседание закончилось, и его пригласили. В просторном кабинете за большим письменным столом восседал мужчина лет сорока—сорока пяти в темном костюме при галстуке и красным депутатским флажком на лацкане. Отец Никита подошел, поздоровался и после предложения сел на стул возле приставного стола. Затем он представился, подал Гришунину указ архиерея и справку о регистрации от уполномоченного по делам религии. Тот, не торопясь, ознакомился с бумагами и возвратил назад.
— Знаем уже о вас, мне сообщали, нареканий пока нет, будем надеяться, что так будет и впредь. Да у вас там есть с кем посоветоваться, Клавдия Никифоровна знающий, грамотный специалист, не первый год работает, мы ей доверяем.
Отец Никита понурил голову и тяжко вздохнул.
— Что такое, Никита Александрович, чем вы так расстроены?
— Прочитал сегодняшние газеты и действительно сильно расстроился, — делая еще более мрачным лицо, ответил отец Никита.
— Что же вас так могло расстроить? — забеспокоился Гришулин.
— Да американцы, империалисты проклятые, опять нагнетают международную обстановку, крылатые ракеты в Западной Европе устанавливают.
— A-a, — облегченно вздохнул Гришулин. — Так вот вас что беспокоит, — а про себя подумал: «Ненормальный какой-то, не знаешь, что ему и ответить».
«Еще посмотрим, кто из нас ненормальный», — отгадывая мысли Гришулина, решил про себя отец Никита, а в слух произнес:
— Расстраиваюсь я оттого, что мы боремся за мир, как можем, сдаем деньги в Фонд Мира, а они пытаются все усилия прогрессивного человечества свести на нет.
— Ну, это им не удастся, — улыбнулся Гришулин. — Я думаю, нашим военным специалистам есть чем ответить на этот вызов.
— Есть-то оно есть, так ведь такой ответ и средств потребует немалых, я думаю, нам надо увеличить взносы в Фонд Мира.
— Интересно, интересно, — действительно с неподдельным интересом произнес Гришулин. — Да где же их взять? Ваша церковь и так отдает все в Фонд Мира, остается только на самые необходимые текущие расходы. Мы уж с Клавдией Никифоровной кумекали и так, и сяк.
— Дополнительные средства изыскать можно, если обратиться к мудрой руководящей линии партии, поставленной как основная задача на последнем съезде, — серьезно произнес эту абракадабру отец Никита, и ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя внутри все содрогалось от неудержимого веселья, от этой сумасбродной игры в несусветную глупость.
Последняя фраза отца Никиты смутила и озадачила Гришулина, он даже растерялся от того, что, во-первых, не ожидал такого от священника, во-вторых, никак не мог сообразить, о какой линии партии говорит этот ненормальный. Но самое главное, что это нельзя объявить галиматьей и прогнать батюшку. В принципе, он говорит правильно и логично с точки зрения парадно—лозунгового языка съездов и газетных передовиц. Поэтому он только растерянно произнес:
— Уточните, пожалуйста, Никита Александрович, что вы имеете в виду?
— То, что «экономика должна быть экономной», вот что я имею в виду.
— Но какое это имеет отношение к нашей теме?
— А то, что у нас есть люди, среди работников церкви, которые не согласны с этим, идут, так сказать, вразрез с генеральной линией.
— Кто это не согласен? — совсем удивился Гришулин.
— Наша бухгалтер, Клавдия Никифоровна.
— Поясните, поясните, пожалуйста, Никита Александрович.
— У нас в церкви топятся три огромных печки, в бухгалтерии одна, одна в крестильне и еще одна в сторожке. За отопительный сезон в трубу улетают немалые народные денежки. Достаточно убрать эти шесть печей и поставить маленькую котельную с одним котлом. Съэкономленные таким образом средства можно пустить для борьбы за мир. Но Клавдия Никифоровна категорично против того, чтобы экономика была экономной. Это еще полбеды, но в своем сопротивлении генеральной и руководящей линии она ссылается, страшно подумать, на вас, Андрей Николаевич. Но, конечно, мы этому не верим, что вы, советский ответственный работник, не согласны с линией партии.
— Она так прямо и говорит? — окончательно растерялся Гри-шулин.
— Да нет, она только говорит, что вы запрещаете делать водяное отопление, которое может дать такую эффективную экономию, а уж дальнейшие выводы напрашиваются сами собой. Потом разные нехорошие слухи могут поползти по городу. Ведь всем ясно, что один котел экономичнее шести печей.
Вот это последнее, что поползут слухи и что всем все ясно, больше всего напугало Андрея Николаевича. Он встал и нервно заходил по кабинету.
— Правильно, что вы, Никита Александрович, не верите этой клевете, я никогда не запрещал делать отопление в церкви, так людям и разъясняйте. Очень хорошо, что вы зашли, спасибо. Ну надо же, вот так Клавдия Никифоровна с больной головы на здоровую перекладывает. Но мы разберемся, сделаем оргвыводы. А вы делайте водяное отопление, дело это хорошее, экономить надо народные деньги, это правильно. Экономика должна быть экономной. — На прощание он крепко пожал руку отцу Никите. — Не в ту систему вы, батюшка, пошли, надо было к нам, цены бы вам не было.

Приехав в храм, отец Никита разыскал старосту, велел написать заявление на имя Гришулина с просьбой разрешить смонтировать водяное отопление и отправил его в горисполком поставить визу. По пути попросил заехать к бригаде сварщиков-сантехников и привезти их в церковь для заключения договора на работы по отоплению. Когда Николай Григорьевич вернулся с подписанной бумагой и бригадой сварщиков, отец Никита отвел его в сторону и сказал:
— Слушай меня внимательно: послезавтра явится бухгалтерша, и кто его знает, как повернется дело, надо подстраховаться, чтобы обратного хода уже не было. Давай заключим с бригадой договор и выдадим аванс на материал с условием, что к вечеру они привезут трубы в церковь.

В среду утром Клавдия Никифоровна в благодушном настроении вышагивала на работу, после двух выходных дней. Но когда зашла на церковный двор, сердце ее тревожно екнуло, она заметила груду сваленных металлических труб. Клавдия Никифоровна подозвала сторожа и сурово спросила:
— Кто это посмел разгрузить трубы в нашем дворе?
— Это настоятель распорядился, отопление в церкви будут делать.
— А-а, — победно взревела Клавдия Никифоровна. — Нарушение законодательства, вмешательство в хозяйственно-финансовые дела прихода! Ну погоди, я тебя научу, наглеца, на всю жизнь меня запомнишь.
И даже не заходя в бухгалтерию, круто развернулась и зашагала к остановке автобуса, чтобы ехать в горисполком к Гришулину. Она еще не знала, что напрасно потратит деньги на проезд в автобусе. В бухгалтерии ее ожидала для передачи дел вновь принятая на работу бухгалтерша. В ожидании Клавдии Никифоровны она мирно беседовала с настоятелем и старостой. Обращаясь к настоятелю, она называла его не иначе, как батюшка или отец Никита.

Волгоград, 2001 г.