Весенним половодьем снесло мост через реку Быстрянку и тем, кому нужно было попасть к празднику в село Лыково, пришлось на опушке бора развести костер и ждать переправы. В числе ожидавших мужичков и баб был и коммунист-агитатор Федор Строгов, которому во что бы то ни стало надо было попасть в Лыково и прочесть лекцию «О Христе-обманщике и о войне с Богом».

Строгов сидел на чемодане, полном последними номерами «Безбожника» и антирелигиозными плакатами, непрерывно курил и ругался озлобленно и хрипло:

- Сиди тут... Жди окаянных, когда придут?! А время идет. У меня лекция должна быть перед вашей заутреней, чтоб им, дьяволам, ни дна ни покрышки... Из нагана так бы и перестрелял чертей!

- Потише, братишка, - успокаивал агитатора кряжистый старик в тулупе. - Неужто можно так ругаться? Ты подумай только: страшная Суббота стоит... Спаситель в гробе лежит... Пасха наступает, а ты нечистую силу поминаешь.

- Плевать хочу на вашу Пасху! - рычал Строгов. - И на Спасителя также. Никакого Бога нет. Яма! Тьма! Ни хрена нет! Одна зыбь ходячая да атомы с молекулами! Ежели Бог был, куриные ваши мозги, так Он давно меня покарал бы, в порошок стер, а я ведь мощи вскрывал, в алтарях гадил и Богородице, самой Богородице в глаза гвозди вбивал, а икона-то, хе-хе-хе, чудотворная была! У меня в чемодане такие данные, такие штучки, что ахнете... Сами гвозди будете вбивать в глаза Богородицы, ежели увидите!

От злобы исступленной на губах Строгова выступала пена и голос доходил до истеричного срыва.

Мужички, опустив голову, сурово молчали. Бабы в страхе жались одна к другой и стонали, словно секли их кнутами.

И только старик спокойно возразил Строгову:

- По правилу, следовало бы тебя за такие слова поленом по башке, да только вот в такой день рука не поднимается... Христос во гробе лежит и тревожить Его, Батюшку, негоже. Таких разбойников, как ты, жалеть Он велел...

- Жалеть? - быстро, но без злобы переспросил Строгов и задумался.

- Жалеть... - повторил старик.

Тихими стопами сумерек шла пасхальная ночь...

Талый снег, кусты вербы у дороги, мглистая глубина лесного бора, шорох льдин на реке, травные запахи пробужденной земли и огни на том берегу источали необычную тишину, какая бывает только в монастырской церкви после выноса плащаницы...

- Вечери Твоея тайныя, - вполголоса запел старик, прислушиваясь в шагам Святой ночи.

Строгов вздохнул и ниже склонил голову...

На колокольне сельской церкви зажигали цветные фонари и доносились голоса. На фоне тьмы белым видением выделялась церковь, и вокруг ее пылали костры.

- По лесам и полям земли святорусской, - начал старик, - в эту ночь тихими стопами проходит Спас Милостивый... К стопам Его прислушиваются цветы подснежные, звери лесные, травы весенние, ручейки, реки и молятся.. чу! какая стоит тишина и благость...

Ходит Спас и слушает, как звонят колокола Его любимицы - земли святорусской - и плачет...

Слезы Спасовы падают на землю, и от слез тех зарождаются цветики белые - слезы Господни...

- Вся земля ликует, дедушка, солнышко даже играет, - спросила молодица, - так почему же Он, Батюшка, скорбей своих забыть не может?

- Оттого, голубушка моя, что радость наша, яко роса утренняя... Порадуемся празднику, встретим Спасителя нашего, а потом опять жизнь без Бога, опять забижать Его, Батюшку, будем.. Замолкнут колокола и забудем. Все забудем. И сад Гефсиманский, Голгофу и смерть.. Оттого-то вот и плачет Спаситель в эту ночь...

Строгов, неожиданно, вдруг, закрыл лицо руками и заплакал. Без удивления, словно так и должно быть, смотрели на него с русским жалением и кротостью.

Строгов поднялся. Молча раскрыл чемодан. Вынул кипы последних номеров «Безбожника» и антирелигиозных плакатов - бросил в костер.

В сельской церкви зазвонили к пасхальной заутрени..

Строгов отошел в сторону и, скрестив руки, без шапки, стал слушать пасхальный звон, и было видно, как вздрагивали у него плечи, не то от холода, а может быть, от глухих судорожных рыданий.