ЗНАКОМСТВО С МОСКВИЧАМИ
В 1947 году, неожиданно для себя попав в Ригу, я познакомилась с семьей репрессированного священника — протоиерея Николая Трубецкого. Казалось, что эта встреча была чисто случайной и потому вряд ли могла бы иметь продолжение. Но у Бога нет ничего случайного, и эта встреча стала началом большой дружбы двух наших семейств.
Началось все с того, что моя близкая знакомая Елена Петровна Чернецкая, жившая в то время в Ленинграде, пригласила меня к себе в гости. Однако, узнав, что не так давно разрешен свободный въезд в Прибалтику всем гражданам, Елена Петровна приняла решение ехать в Ригу, уроженкой которой она была. До революции, еще совсем молодой, она поступила в Рижский женский монастырь, но в 1917 году уехала в Москву.
Прошло 30 лет... И появилась возможность приехать на родину. В Риге, кроме духовного отца, у Елены Петровны никого из близких не было. Остановившись в монастыре, где некоторые ее еще помнили, она разыскала своего духовного отца — протоиерея Иоанна Янсона. Состоялась радостная встреча.
На следующий день Елена Петровна отправила мне телеграмму, чтобы я выезжала не в Ленинград, а в Ригу, где она встретит меня на вокзале. Я была в восторге от такого неожиданного изменения маршрута: ведь Рига была заграницей. Тут же взяла билет и отправила телеграмму о выезде. Когда поезд подошел к перрону, Елена Петровна уже стояла у вагона. Поехали прямо в монастырь.
На следующий день Елена Петровна отправилась к своему духовному отцу, который жил с семьей своей дочери, а мне сказала: «Если хочешь, пойдем со мной». Я согласилась.
Отец Иоанн встретил меня очень приветливо, В дочь его, Ирина Ивановна, наоборот, была сдержанна и замкнута. Было видно, что у нее нет никакого желания знакомиться с чужими людьми. Вообще, ей было не до гостей: трое маленьких детей (старшей, Ирине, которую в семье ласково звали Котя, было девять лет, Диме (Никодиму) — пять, Иларии — два с половиной года) и, кроме того, беспомощный полуслепой отец и вечный страх за мужа, отбывавшего свой срок как «враг народа» в лагере где-то на Севере. Так что в первый день знакомства искреннего, сердечного разговора не произошло. И на второй день — тоже. Ирина Ивановна пока еще присматривалась, но зато на третий день она вдруг почувствовала к нам доверие и начала рассказывать. Говорила она очень спокойно, без особых эмоций, но рассказ ее был так впечатляющ, что мы слушали ее, затаив дыхание.
По прошествии многих лет трудно восстановить все услышанное точно, во всех подробностях. К сожалению, многое совсем ушло из памяти. Здесь только то, что удалось вспомнить.
Ирина Ивановна начала свое повествование с первых дней Великой Отечественной войны. Она рассказывала, что после захвата Риги немецкими войсками отец Николай обнаружил в районе кладбища тела убитых советских солдат, павших при защите Отечества. Отец Николай попросил добрых людей помочь ему похоронить их на Покровском кладбище, где он служил в храме Покрова Пресвятой Богородицы. Воздвиг на могиле дубовый крест, а впоследствии бережно заботился о сохранности могилы. В течение трех с лишним лет во все поминальные дни он служил панихиду на этой братской могиле. Многие жители тоже приходили в эти дни помолиться за убиенных.
Из рассказов Ирины Ивановны мы узнали, что в конце августа 1941 года митрополит Сергий (Воскресенский) направил несколько образованных священников, в том числе и отца Николая, в оккупированную немцами Псковскую область с миссионерской целью. Приезжая в деревни, священники крестили детей и взрослых, венчали, исповедовали, причащали, отпевали — словом, совершали все церковные Таинства и требы. Узнав, что в такую-то деревню приехал священник, люди стекались туда со всех сторон.
 Исполнив возложенную на него миссию, отец Николай через полтора месяца возвратился в Ригу. В августе 1942 года в семье Трубецких родился сын Никодим. Отец Николай продолжал свое служение в храме Покрова Пресвятой Богородицы. Кроме того, он был секретарем Епархиального управления, а с сентября 1942 года в течение трех месяцев — редактором миссионерского журнала «Православный Христианин».
Фашисты хозяйничали в Риге более трех лет. Наконец наступил октябрь 1944 года, и наши войска вновь заняли Ригу. Оставляя город, фашисты насильно увозили с собой мужчин и женщин, если они попадались им на улице.
В первый день отступления немцев, 7 октября 1944 года, отец Николай вместе с отцом Иоанном Янсоном, возвращаясь домой с богослужения, были схвачены немецким гестапо прямо на улице. Несмотря на сопротивление священников, их пинками загнали на пароход, уходивший на рассвете следующего дня в Германию. Что было делать?.. Дома остались ничего не ведавшие теща, жена, которой как раз подошло время родить, и двое маленьких детей... Священники, возложив всё свое упование на Бога, стали молиться... Вдруг отец Николай увидел на буксире рядом с пароходом знакомого латыша. Знаками подозвав его, попросил помочь бежать. Тот согласился, но только поздней ночью. Когда стало совсем темно, их спаситель открыл какой-то люк, и беглецы буквально вывалились на буксир. Там он их и спрятал. Когда корабль отошел, они ползком добрались до квартиры отца Иоанна на улице Тербатас. Квартира была пуста, так как вся семья была на улице Миера. Отец Николай стал закрывать мокрыми одеялами окна, чтобы не задохнуться: во дворе горели склады, подожженные фашистами перед отступлением. Когда стрельба стихла, отец Николай отважился позвонить на улицу Миера. Как ни странно, телефон работал...
17 октября в семье Трубецких родился третий ребенок — дочь Илария, а через три дня к их дому подъехала машина, из которой вышел человек, представившийся корреспондентом газеты «Красная Звезда». Спросил отца Николая. Ирина Ивановна сказала, что его нет дома. «Корреспондент» не поверил, спросил у детей, игравших во дворе: «Где ваш папа?» Они ответили, что папа еще не пришел. Посетитель остался ждать. Вскоре с требы возвратился отец Николай. «Корреспондент» попросил его подъехать с ним до редакции, надо кое-что уточнить. Почувствовав что-то недоброе, Ирина Ивановна спросила: «Может быть, вещи надо собрать?» «Корреспондент» заверил, что ничего не нужно, через 2-3 часа отца Николая привезут обратно.
Напрасно до поздней ночи семья ждала мужа, зятя, отца. Он не вернулся. Через несколько дней со двора НКВД отца Николая и других арестованных увезли на грузовике в неизвестном направлении. Среди проходивших мимо людей отец Николай увидел знакомую монахиню из Рижского монастыря. Успел ей крикнуть: «Передай моей Иринушке, что я жив!» — и пропал на долгие годы...
Начались бесконечные обыски в квартире. Приходили почти каждый день. Ирина Ивановна с новорожденным младенцем на руках смотрела, как работники НКВД без конца все перерывали. Наконец она не выдержала, спросила: «Что вы ищете?» — «Шпионские документы», — последовал ответ.
Только что родившаяся Ларочка пришла в мир в горький для ее семьи час: отняли папу... Кто-то чужой кричит на маму, на дедушку. Она, конечно, ничего не понимала, но как-то интуитивно чувствовала беду. Страдания мамы передавались и ей. Она вела себя очень тихо, почти не плакала, больше спала. А когда просыпалась, смотрела на маму какими-то удивительно грустными глазами, как будто что-то понимала. Эти грустные глаза остались у девочки на всю жизнь.
Когда Ларочка подросла и по рассказам старших уже знала, что папу арестовали на третий день после ее рождения, она вдруг спросила: «Мама, ведь правда, папа брал меня на ручки?» — «Нет, не успел...» — «Нет, брал, нет, брал! Я помню!..»
Отца Иоанна замучили чуть ли не до смерти допросами и угрозами, а он, бедный, ничего не мог понять. Работники НКВД знали, что делали. Им было известно о его поездках на церковные конференции в европейские страны, о его переписке с церковными деятелями за рубежом, о его знании многих иностранных языков, да и зять его — «немецкий шпион». Имея эти «веские» улики, они требовали признания старика в том, что он тоже служит немцам. Такие истязания продолжались долго.
После очередного обыска и продолжительного допроса с издевательствами и насмешками чекисты поздней ночью покидали разгромленную квартиру Трубецких. А измученный старец вставал на молитву в свой святой уголок с теплящейся лампадой перед образами и молился за всех: и за невинно страдающих, и за обижающих.
Ирине Ивановне, хотя ее и не допрашивали, тоже было нелегко. Когда она выходила на улицу, за ней всюду следовал «хвост». Некоторые знакомые, завидя ее еще издали, поспешно переходили на другую сторону улицы, чтобы с ней не здороваться: вдруг их заподозрят в «соучастии».
Почти год от отца Николая не было никаких вестей. Ходили упорные слухи, что его расстреляли. Трудно себе представить состояние Ирины Ивановны и ее семьи... Сохранилась фотография Ирины Ивановны на паспорт, сделанная в то тяжелое время...
Но вот наконец наступил момент, когда отец Николай дал о себе знать. Случилось это так: в дверь позвонили. Услышав звонок, Ирина Ивановна с душевным трепетом пошла открывать дверь, думая, что это опять чекисты явились мучить ее отца. Каково же было ее удивление, когда на пороге появился отец Григорий Пономарев — настоятель церкви Покрова Божией Матери. Ирина Ивановна пригласила батюшку зайти в столовую. У него был такой вид, как будто он хотел сказать что-то очень важное. Заметив это, Ирина Ивановна побледнела, ее сердце дрогнуло. Боясь, что матушке станет плохо от неожиданной, хотя и радостной вести, отец Григорий присел на кончик стула и начал говорить как-то издалека, что-то вроде того, что из достоверных источников он узнал, будто бы никого из арестованных не расстреляли, а всех сослали в концлагерь.
Не веря, что такое может быть, Ирина Ивановна смотрела на отца Григория со страхом и надеждой. И тут вдруг он достал из кармана открытку отца Николая, присланную ему из лагеря, в которой тот умоляет срочно ему ответить: где его семья, жива ли, все ли на свободе? Ирина Ивановна, получив открытку, прижала ее к сердцу и повалилась на стол в беззвучных рыданиях, только прошептала: «Жив! Слава Богу! Жив...» Батюшка, понимая, что он здесь больше не нужен, смущенно откланялся и незаметно исчез за дверью. Прежде чем прийти к Ирине Ивановне, он немедленно послал отцу Николаю ответ: «Все живы, здоровы».
Вскоре от отца Николая пришло первое письмо; через некоторое время — второе.
------------------------------
9/1Х-1945г. Коми АССР. Печора, почтовый ящик 274/1, лазарет
Незабвенная, милая Иринушка, радость моя!
Наконец, по милости Божией, я имею возможность написать тебе с далекого Севера, с Печоры, куда я прибыл из Ленинграда 1/VIII с.г.
Здесь, в лагере, я буду работать в больничной конторе на должности статистика-секретаря.
Все мои мысли, все чувства, вся моя душа пребывают неразлучно с тобою, детишками и родными. Страшно болею за вас душой и сердцем, ничего не ведая о вашей судьбе. Напиши мне подробно о детках и о всех.
Слышал, что Фатер (так отец Николай называл своего тестя — протопресвитера Иоанна Янсона. Когда речь шла о нем, отец Николай всегда писал сокращенно, с прописной буквы: Ф.) и Иван Никанорович живут в Ленинграде (имеется в виду тюрьма «Кресты» в Ленинграде). Милых детушек: Коточку поздравляю со вступлением в возраст отрочества, Димика — с днем рождения, а Ларочку — с 10 месяцами жизни. Как здоровье милой моей мамочки Ольги Михайловны (Ольга Михайловна — теща отца Николая)? Как живут и где мои папа и мама? Пошли им это письмо, чтобы они выполнили мои просьбы и мольбы. Писать каждому из родственников я не имею возможности. Затруднять тебя просьбами я не могу, ибо знаю, что ты влачишь с детьми жалкое существование, поэтому обращаюсь через тебя ко всем родным, родственникам и друзьям: мне спешно необходима материальная помощь, которую надо осуществить по принципу «с миру по нитке...». Пришлите мне коллективом следующее: свиное сало, коровье масло, лук, чеснок, немного соли, сахар, сухари — вообще, жиров, жиров и хлеба... Кроме того, мыло, зубную щетку, очки, бумаги, марки, карандаш. И еще носки, старые полосатые брюки, верхнюю рубашку, зимнюю шапку, старый пиджак. Вот примерно, что мне необходимо, как чахоточному воздух.
Всем-всем сердечный привет и наилучшие пожелания. Привет отцу Григорию. Продавай разное наше барахло, кроме моей духовной одежды и зол[отого] креста.
Да хранит всех нас Господь и Владычица под Своим покровом.
Целую. Душою и сердцем сливаюсь с вами воедино.
Молитесь сильно и крепко.
Любящий вас муж, отец, зять, сын Николай
------------------------------
23/IX-1945 г. Коми АССР, ст. Печора, ЦПП-ОУРЗ, лазарет
Мои милые, незабвенные Иринушка, детушки, Фатер, Ольга Михайловна и все, все!
Вчерашний день был для меня одним из счастливейших и радостнейших дней в моей жизни... Я получил первую весточку от тебя, моя дорогая Иринушка, и одновременно открытку, первую, от мамы из Люцина. Твое письмо шло ровно 10 дней — срок на редкость ничтожный.
Ты пишешь, что послала мне письмо и открытку, однако ни письма, ни открытки еще не получил.
Читая твое письмо, а также и мамину открытку, я буквально заливался слезами радости от сознания, что все вы живы и здоровы. Особенно меня поразила радостная весть, что Фатер дома. О детках, о тебе, моя радость, а также о папе и маме я уже и не говорю...
Пиши, пиши мне подробнее о себе, детках и всех прочих — я сгораю от нетерпения узнать о всех вас более подробно. Радуюсь за Коточку — ученицу. В какой же класс и школу она ходит? А что Димик и Ларочка? Ведь Ларочке годик стукнул. Боже, Боже, дай мне радость и счастье увидеть наших деточек и тебя, моя милая, хотя бы на один миг! Вышли мне какую-нибудь фотографию всех вас, а главное — пиши, пиши мне, как перезимовали прошлую зиму, как прошло лето. Как с топливом, чем питаетесь, как существуете — это всё вопросы, от которых болит у меня сердце, ибо знаю, как вам тяжело. Слезно умиляюсь, узнав о доброте дорогой Татьяны Никитичны и вообще всех Карновских. Друзья познаются в горе. Это Господь в утешение нам послал таких на редкость искренних друзей. Да сохранит и помилует их Господь. Молюсь и всегда буду молиться о них.
Все мои помыслы и весь я духовно с вами. Обо мне не горюйте и не беспокойтесь. Я буду постоянно сообщать вам о себе. Не писал я так долго, ибо понятия не имел, где вы все находитесь и что с вами. Теперь же, по милости Божией, связь налажена.
Живу я в лагере, куда прибыл из Ленинграда 1 августа. Лагерь находится на далеком Севере, вблизи реки Печоры, при впадении в нее притока Косьи. Часто наблюдаю северное сияние. Погода стоит прекрасная, но уже чувствуется во всем дыхание зимы, которая принесет нам 50 градусов мороза, страшные вьюги и метели. Работаю я при лагере Центрального пересылочного пункта (ЦПП) в конторе в качестве медицинского статиста (медстат), регистрирую выздоравливающих и др. Работы много. Занят с 6-7 утра и до 6-7 вечера. Долго ли я здесь пробуду — неизвестно, но думаю, что недолго, так как это только распределительный пункт и, как правило, долго здесь не задерживаются. В случае переброски меня в другое место — сообщу телеграммой или письмом.
Если посылку нельзя прислать, обойдусь как-нибудь, тем более что я стал лучше питаться, в результате чего уже могу пройти километра три без отдыха, по крайней мере так думаю. Если не будет возможности прислать, то пришлите главным образом жиры.
Уповаю на милость Божию и покров Владычицы.
Ответ на мое прошение о помиловании я все еще не получил. Однако духом не падаю, верю, уповаю, молюсь. Жду, жду от вас писем — это бальзам для наболевшей души.
Берегите и храните себя. Ваше благополучие — моя жизнь.
Целую вас всех, живу вами. Храни вас всех Господь и Владычица!
Николай
------------------------------
Мы с Еленой Петровной были потрясены услышанным...
Прощались сердечно. В этот момент подошла ко мне старшая дочка Ирины Ивановны, Котя, и попросила у меня адрес, сказала, что будет писать. Я, конечно, дала ей адрес, но не придала этому особого значения.
С грустью я уезжала из Латвии. Жаль было расставаться, как я думала навсегда, с этой удивительно кроткой семьей, безропотно несущей свой тяжкий крест.
Через месяц я получила письмо от маленькой девочки из Риги.
------------------------------
Здравствуй, милая тетя Леля! Как ты поживаешь?
Вчера у Димика был день рождения. Мама подарила ему лошадку. Я уже приехала из деревни. На следующей неделе мне надо идти в школу.
Приезжай к нам опять в гости. Я буду тебя ждать.
Ирина Трубецкая 23/VIII-1947г., Рига
------------------------------
Я тут же с радостью ответила, а через некоторое время получила письмо от ее мамы и дедушки. И как-то незаметно началась наша переписка.
|
