ПРИЛОЖЕНИЕ
К главе «В Инте, в лагере», к эпизоду о лагпункте Абезь
...«Я сидел в особо режимном концлагере с 1950 года. По статьям 58, 10-11. [...]
В один из дней меня вызвал нарядчик и сказал, чтобы завтра собирался в этап. Я попрощался с друзьями [...] и был готов после минутных сборов. На следующий день — в «черном вороне» до станции Инта, потом в тюремном «столыпинском» вагоне — до станции Абезь (в переводе с языка коми абезь — яма).
До станции Абезь до места назначения нужно было идти двенадцать километров. Меня конвоировали два автоматчика с немецкой овчаркой. Километров через десять пути по снегу с рюкзаком за плечами я невыносимо устал — сказывались два года тюрьмы (Лубянки и Бутырской), этапы, лагерь с их голодом и непосильным трудом. Сбросив рюкзак, я сел на него, сказав, что дальше не пойду, пусть хоть стреляют. Солдаты тихо посовещались, один отдал другому автомат, взвалил на плечо мой тяжелый рюкзак с медицинскими книгами, и дальше я пошел уже налегке.
В пересыльном пункте Абезьского отделения я пробыл около суток. Поразила страшная нищета — лагпункт был инвалидным. А еще больше — цепочка слепых, человек двадцать, прошли мимо меня, держась за плечо того, кто впереди. Вел их зрячий. Им, как я узнал потом, был Ней — главный администратор Еврейского театра.
Работать мне пришлось в больнице на тысячу двести коек. Смертность большая. Я же был патологоанатомом, окончил аспирантуру у академика Ипполита Васильевича Давыдовского. Меня назначили патологоанатомом больницы и заведующим одним из терапевтических отделений.
В бараках с двухэтажными нарами лежали хирургические, терапевтические, туберкулезные больные, больные инфекционным гепатитом.
И вот первый после моего прибытия этап. Полярная ночь, сполохи полярного сияния. На этом фоне движутся огромные розвальни, раза в три шире и длиннее самых больших саней. На них — колодцем гробы, умерших везут на вскрытие. На гробах — закутанные в тряпье тяжелобольные. В длинные оглобли, лямки впряжены легко больные, по три-четыре с каждой стороны. Со всех сторон конвой автоматчиков с собаками. Умерших заключенных в нашем концлагере вскрывали. Это событие должно было быть отражено в трех экземплярах протокола: один оставался в протокольной книге, второй отправляли в Управление лагеря, третий — в ГУЛАГ МВД СССР.
Покойников по одному везли через вахту. Сани останавливались, и дежурный прокалывал трехгранным штыком тело умершего, стараясь пронзить живот — так как в ребрах штык иногда застревал. Этот ритуал, как и все детали тюремного и лагерного режима, был санкционирован Берией и согласован со Сталиным. Берия, видно, боялся, как бы кто под видом покойника не совершил побег.
Чем же болели заключенные? Отчего умирали?
Каждый страдал по крайней мере туберкулезом и гипертонической болезнью. Туберкулез от голода, авитаминоза, скученности; гипертония — от стресса, неволи, безысходности, постоянного унижения человеческого достоинства, отсутствия надежды на волю. Правда, все мы страстно желали смерти Джугашвили и связывали с ней изменения к лучшему. [...] Рака я почти не видел. Зато [...] цирроз печени был частой причиной смерти. Многие в лагере болели инфекционным гепатитом (называемом в то время болезнью Боткина) и вскоре умирали от цирроза печени. Цирроз печени развивается вследствие хронического гепатита — после острого инфекционного гепатита.
Однажды меня вызвала к себе начальница больницы и дала распоряжение выбивать у покойников золотые зубы и золотые коронки и сдавать их надзорслужбе. Выбивать зубы даже руками санитара я отказался... Сказал, что, конечно, лучше работать в больнице, чем в шахте, но что брошу все и опять уйду на шахту. На Нюрнбергском процессе, сказал я, фашистские палачи, выбивавшие золотые зубы у заключенных, получили пожизненное заключение. Не только я, но и вы будете осуждены за это, если времена изменятся.
Начальница покраснела пятнами и сказала: «Идите, доктор». На следующий день она оставила меня после пятиминутки и сказала: «Зубы будет удалять зубной врач» (наш заключенный).
После вскрытия санитар морга Березняк-Романенко зашивал трупы, одевал в белье третьего срока, и бригада могильщиков хоронила их, укладывая ноги к голове в ров, вырытый в тундре. Покойников засасывало. Хоронили без гробов.
Как-то возле морга собралась бригада могильщиков из инвалидов — западных украинцев. Снявши шапки (только так можно было обращаться к начальству), они сказали оперуполномоченному: «Гражданин начальник, мы согласны в любое время делать гробы из горбыля. Что же мы хороним без гробов, в одном белье, люди ведь...». Не задумываясь ни минуты, оперуполномоченный ответил: «Будете хорошо работать, — будем хоронить в гробах...».
Не думал, что смогу когда-нибудь открыто написать о том, что лежало на душе тяжелым грузом много лет.
Л.Крымский, доктор медицинских наук, заслуженный деятель науки»
